ВВЕДЕНИЕ

Имя Василия Кубанева известно в нашей поэзии, его книги издавались не раз. Идёт время, и оно раскрывает Кубанёва полнее, богаче, в частности, и потому, что обнаруживаются его новые произведения. Но дело не только в этом. Всегда трудно публиковать автора, путь которого оборвался рано, тем более в самом начале, и писатель не завершил свою работу. «Литературное наследство Кубанёва такое, каким оно осталось, потребовало постепенного освоения - от отдельных стихотворений, разного рода фрагментов ко всё большей полноте». /1/

Юноша из поколения молодых людей, выросших и сформировавшихся в тридцатые годы двадцатого столетия, на редкость рельефно и крупно выразил наиболее важные черты своих сверстников. Читая его, постоянно чувствуешь: Кубанёв - духовный брат и ровесник молодёжи, которая не только дала стране замечательных героев - Александра Матросова, Зою Космодемьянскую, Василия Смирнова, но и выдвинула из своей среды ярких поэтов - Николая Майорова, Михаила Кульчицкого, Павла Когана, Николая Отраду... Кубанёв - один из самых сильных в их ряду.

Он не успел увидеть в печати ни одной своей книги, но яростно жил и интенсивно работал, только готовя себя к писательскому подвигу. Именно к подвигу. Иначе на работу писателя он не смотрел. Но подготовка к этому подвигу была такой глубокой, такой самоотверженной, что она сама стала писательским делом - настоящим писательством.

Целый пласт нашей предвоенной литературы должен быть назван литературой предчувствия. По-своему, остро и сильно эти предчувствия выражены в поэзии молодых людей, погибших на полях Великой Отечественной войны. Предчувствие завтрашних испытаний, предчувствие мотивов, образов, которые займут важное место в поэзии годов войны, даже в творчестве таких её мастеров, как Твардовский, Берггольц, - вот в чём суть напряжённой и трагедийной поэзии Николая Майорова. Рядом с Майоровым можно ставить ещё некоторых его товарищей по судьбу.

Майоров, который старше Кубанёва на два года, тоже писал о завтрашней судьбе своего поколения, которому придётся защищать Родину. Эти его стихи - в числе важнейших. И всё-таки, главным предчувствием в литературном наследстве Кубанёва оказалась его постоянная мысль о человеке. Критика 70-80-х годов двадцатого столетия, пытаясь сформулировать важнейшее в литературе в последние десятилетия, говорит: «...сейчас, как никогда в мире, актуальна правда не только внешняя и эмпирическая, а и правда «второй реальности», напряжение тайных энергий мира, его патетика, трагедийность, высокий пафос, жизнь в её реальных и динамических проявлениях». /2/ Правда, раскрывающая напряжение тайных энергий мира, прорыв мыслью, словом, анализом в «высочайшие духовные сферы, в искусство светлое и просторное» /3/ - в этом сердцевина Кубанёва, хотя почти все его строки и страницы помечены непосредственно предвоенными годами. Вот где его настоящее предчувствие.

Современность поистине является душой поэзии Кубанёва. И не удивительно, что в день открытия Первого учредительного съезда писателей РСФСР его имя звучало в Большом Кремлёвском дворце как пример для молодых литераторов нашей Родины. Говоря о бедности жизненного опыта отдельных писателей, Леонид Соболев привёл слова из книги Василия Кубанёва «Идут в наступление строки»: «Жить! Жить полной грудью... Надо сделать жизнь яркой и неповторимой. Надо, чтоб жизнь была костром, дающим всем свет и тепло. Надо, чтобы этот костёр пылал вечно, чтобы люди брали от него огонь для своих светильников...»

Василий Кубанев - горящий кусок жизни, которая оборвалась, ничего не закончив, не завершив. Его значение ещё будет возрастать, будет раскрываться с новой глубиной его мысли о человеке, о неисчерпаемой способности к развитию, самоусовершенствованию.

А данная работа ставит перед собой задачу: выявить закономерности психологизма в творчестве поэта, влияние семьи и общества на реализацию способностей В.М. Кубанёва, выявление педагогической методики.

Глава 1

РОМАНТИЧЕСКАЯ УСТРЕМЛЁННОСТЬ ПОЭЗИИ КОНЦА 30-ЫХ - НАЧАЛА 40-Х Г.Г. ДВАДЦАТОГО СТОЛЕТИЯ

 

При изучении поэзии Великой Отечественной войны необходимо обратить внимание на одну из малоисследованных её страниц - творчество того поэтического поколения, которое перед войной только ещё входило в большую поэзию и, не успев полностью раскрыть своего дарования, сложило головы на полях сражений Великой Отечественной войны. Речь идёт о таких поэтах, как Николай майоров /1919-1943/, Михаил Кульчицкий /1919-1943/, Павел Коган /1918-1942/, Борис Богатков /1922-1943/, Алексей Лебедев /1912-1941/, Борис Смоленский /1921-1941/, Елена Ширман /1908-1942/, Василий Кубанёв /1921-1942/...

Их жизнь и творчество воспринимались как поэтическая исповедь, как глубоко личная исповедь - летопись жизни нашей страны в канун Великой Отечественной войны. И в этом заключается огромная воспитательная ценность их биографии и творчества. Когда через много лет после войны их стихи были впервые изданы, советская поэзия уже давно ушла от рубежей 1941 года. Как отмечает Л.Аннинский, стихи молодых поэтов, павших на фронтах Великой Отечественной войны, «уже не встали звеном в цепочку... живого развития поэзии. Они остались - как документ, как реликвия: овеянные воспоминаниями, бережно сохранённые, оплаканные - прошлые. А между тем их поэзию, ещё не ставшую литературным фактом в 1941 и уже не ставшую им в 1946-м, интересно понять именно как звено в цепи. Причём, звено первое» /4/, предваряющее стилистику, образованность, нравственный мир поэтов так называемого военного поколения. Начинавшие вместе с ними С. Наровчатов, Д.Самойлов, Б.Слуцкий, М.Дудин, М.Львов пришли к нам уже сложившимися поэтами. Опыт войны стал основой их первых книг. В их сборники из довоенных стихов включаются только те, где выражен первый реальный опыт войны.

Поэтому так сложилось, что молодые поэты, которые за свою короткую жизнь не успели войти в настоящую литературу, донесли до нас в своих стихах тот первозданный круг мыслей, вопросов, представлений, которые были характеры для всего предвоенного поколения молодых поэтов.

А тему для своих стихов им подсказывала сама жизнь. Революционный взгляд на мир «мальчики невиданной революции» выносили уже из детства, отсюда шли и образы их ранних стихов, где героями были Котовский, Щорс, Будённый, Чапаев, Ленин... Павел Коган начинает поэму «Щорс», В.Афанасьев пишет «Легенду о Лазо», В.Стрельченко - «Сердце Котовского», М. Кульчицкий - «Песню о Чапаеве», от В. Кубанёва сохранились отрывки из поэмы «Ленин».

Для молодых поэтов революция, гражданская война были своего рода «идеальным образом», тем прошлым, которым проверялась современность. Связь времён ощущалась в их поэзии преемственностью поколений, как верность борцам революции.

В романтике революции, гражданской войны, в их идеалах видели молодые поэты свои мысли, надежды и устремления, оттуда они черпали силы...

«...Они оставались, по их собственным словам, аскетами долга, - подчёркивает Л.Аннинский. - И это ощущение всецелой включённости их судьбы в систему целостного и работающего мира составляло фундаментальную основу их нравственного облика. Отсюда сквозной для них мотив памяти, памятника, приём памятника не помпезного, а «работающего»: грузовик, тяжёлая книга, пропеллер...

У Когана:

... А вы поставьте зло и косо

Вперёд стремящиеся упрямо

Чуть рахитичные колёса

Грузовика системы «АМО»...

 

У Кульчицкого:

...Но если потная рука

В твой взгляд слепнет «Бульдога» никелем -

С высокой полки на врага

Я упаду тяжёлой книгой...

 

У Майорова - знаменитые стихи:

...Им не воздвигли мраморной плиты.

На бугорке, где гроб землёй накрыли.

Как ощущенье вечной высоты

Пропеллер неисправны положили...» /5/.

 

Поэтому те, кто не имел стержня, в ком «нет болта» /П.Коган/, вызывали презрение. Поэтому характеры и воззрения самих поэтов отличались непримиримой «остроугольностью» / «Я с детства не любил овал, я с детства угол рисовал!» - П.Коган/, максимализмом нравственных требований, стремлением любой ценой докопаться до сути. Они ненавидели «промежуточность», неопределённость и ценили «откровенное железо» /П.Коган/, борьбу, где никогда не может быть ничьи» /Н.Отрада/, «Верный свинец» /Н.Майоров/.

Романтика молодых поэтов предвоенного поколения, с точки зрения общественного сознания тех лет, была подлинно революционной романтикой...

 

 

Г Л А В А   2.

 

«ИДУТ В НАСТУПЛЕНИЕ СТРОКИ...»

В.М.КУБАНЁВ - ГРАЖДАНИН И ПОЭТ.

 

 

1. «Жизнь для волнения дана»

 

Короткую, но яркую жизнь поэта Василия Михайловича Кубанёва /1921-1942/ сравнивают с ослепительной ракетой, которая неожиданно появилась в тёмном непроницаемом небе, стремительно прочерчивает огненный путь и, рассыпавшись на тысячи искр, тут же почти мгновенно исчезает /6/.

Не зря три области: Курская, Воронежская Тамбовская, считают его своим земляком.

Василий Кубанёв родился в селе Орехово Касторненского района Курской области 13 января 1921 года. «В лаптях я ходил до 10 с половиной лет. В это время я всерьёз подумывал о том. Чтобы стать хорошим писателем, к этому времени относятся мои первые литературные опыты» - писал в одном из писем своей знакомой /7/.

Жизнь семьи Кубанёвых складывалась трудно.

Ещё прадед приехал в Курскую область с Кубани. Чтобы его приняли в общину, ему пришлось поставить сельчанам на сходе бочку вина.

У Прасковьи Васильевны и Михаила Андреевича было пятеро детей: четверо мальчиков и последняя - девочка. Но ещё в младенчестве умерли три первых ребёнка. Выжил самый болезненный и слабый - Василий.

Ему маленькому непоседливому мальчишке ближе всего были две семьи в деревне, два дома. В отцовском - немноголюдно, сытно, но мало тепла, сердечности. Каждый в особинку живёт: бабушка - религиозностью, дед -скаредностью пришлого человека, отец -тщетными попытками поддерживать кроме своей семьи двух сестёр, одна из которых учительствовала в селе, а другая работала телеграфисткой в городе. В повиновении у всех Вася видит маму, пришедшую в этот дом из большой семьи, которая мечется по хозяйству с утра до поздней ночи. Тишину дома нарушает только молитвенное бормотание бабушки, любившая рассказывать своему внуку религиозные истории.

Немного интереснее было в семье другого своего деда, Васили Андреевича Иванова, прозванного односельчанами Бородычем не только за окладистую бороду, но и за строгий порядок в патриархальной семье, где выросло девять сыновей и четыре дочери и из послушания никто не выходил. Если и отделял кого из сыновей отец, то землю обрабатывали вместе, жили дружно, поддерживая общий достаток. В этот многолюдный дом по длинным сельским улицам прибегал Василий, чтобы послушать своих дядьев, поиграть с ровесниками.

Охотно представлял им в лицах, как они с бабушкой ходили в церковь, как правит службу священник, как молятся старухи, словом, делился впечатлением перед доброжелательной роднёй, впитывая в себя и весёлое добродушие, и трудовую выносливость этой семьи.

В годы коллективизации большая семья деда В.А.Иванова распалась. Один из сыновей остался в селе, был бригадиром в колхозе. Остальные разъехались. Давнее жильё без них показалось беспомощным и жалким. Живая боль опустевшего дома прошла через ранее детство Василия Кубанёва.

Мария Михайловна Калашникова /Кубанёва/, сестра поэта, вспоминает: «Сколько помню Василия - столько помню его с книгой».

Отец, закончивший церковноприходскую школу, книги читать не любил, увлечение ими считал баловством. В семье, где мать - Прасковья Васильевна Кубанёва была поглощена заботами по хозяйству, а вся грамотность отца уходила на то, чтобы составить бухгалтерские ведомости и отчёты, Вася чувствовал себя довольно одиноким.

Переезд в 1934 году на станцию Лиски внёс заметны перемены в его жизнь: богаче библиотека, разнообразнее интересы ровесников, живущих в посёлке у элеватора.

Со своими друзьями В. Кубанёв создаёт драмкружок, занимается изготовлением самодельных игрушек.

Вася щедро делился тем, что узнавал. Сестру Марию он тоже научил читать рано. В Лисках купил ей книжку «Три палатки» и ежедневно проверял, сколько ею прочитано.

М.М.Калашникова с удивлением рассказывает: «Однажды за руку довёл меня по обжигающему босые ноги песку до книжного магазина на станции и поразил меня не только своей осведомлённостью в книжном мире, но и той взрослостью отношений с продавцами, каким-то непостижимым для меня пятилетней, взаимопониманием с ними.

К этому времени брат пытался писать стихи. Уже послал пачку первых стихов в редакцию «Мурзилки». Но ответа не получил. И позже, когда работал в редакции районной газеты, может быть, поэтому был чрезвычайно внимателен к детскому творчеству» /8/.

В 1935 году семья Кубанёвых поселилась в городе Острогожске Воронежской области. Прасковья Васильевна впервые за свою жизнь была освобождена от выращивания  поросят, и большая доля её внимания была уделена детям. По вечерам, когда отец задерживался на работе, все собирались на кухне, за столом, и Василий читал матери то, что представлялось ему важным. Так Мария ещё до школы узнала «Детство», «В людях» Горького. Поглощённый книжным просветительством в семье, он услышал от матери немало интересных рассказов об односельчанах, которых он и сам знал, помнил. У отца попросил конторскую тетрадку потолще, где можно было бы вести записи. И вот по вечерам на смену домашнему чтению пришло новое занятие: записывать мамины рассказы. Василий хорошо помнил всех близких и односельчан, очень охотно и подробно расспрашивал историю каждой семьи.

В. Кубанёв  часто со своим одноклассником Володей Поповым  пропадает в острогожской библиотеке.

В 1936 году семья Кубанёвых перебралась на новую квартиру. Васе была отведена маленькая, но уютная комната, в которой кроме кровати и стола размещался шкаф и этажерка для книг. Над кроватью на коврике из старой русской паневы была прикреплена лампочка, довольно яркая. И началось уже уединённое чтение до поздней ночи. Кроме русской и зарубежной литературы, юноша пытался вникнуть и в философскую. Алексей Дмитриевич Халимонов, бывший в те годы директором школы, где учился Василий, до конца жизни вспоминал дотошные вопросы своего ученика о Ленине, о его работах. Приходил Вася и домой к Алексею Дмитриевичу за книгами.

На первый гонорар за стихи, опубликованные в воронежской областной пионерской газете «Будь готов!», он купил себе книги. Не было для него и подарка более ценного, чем книга.

Однажды после выступления на олимпиаде детского творчества в Воронеже В. Кубанёв получил за свои стихи несколько книг, принёс их домой, и дал посмотреть двоюродным брату и сестре. Пока он с пятиклассником Володей рассматривал эти книги, шестилетняя Оля выбрала самую красивую и уронила в лужу.

«До сих пор не могу забыть его растеряно-негодующего взгляда», - признавалась она впоследствии Марии Михайловне, когда уже стала взрослой.

Вскоре начался учебный год. В девятом классе среди ровесников В. Кубанёв искал единомышленника и друга. Самым надёжным был Володя Попов. Но он был захвачен своим увлечением - шахматами. Внимание юноши привлекла одноклассница Вера Клишина. Она сидела за первой партой, примерно училась. Решив доверить ей свои мысли, свои сомнения и тревоги, Вася передал Вере большое письмо.

В семье Кубанёвых начало этой дружбы вызвало резкое беспокойство. И наивное желание уберечь сына от первого юношеского увлечения, изменившего его поведение в конце учебного года, привело к тому, что он ушел из дома и месяц жил вне семьи. Потом, переболев обидой, вернулся. Но уже прежней жизнерадостности в нём не было. Минуты и дни хорошего настроения сменялись часами днями уединённого молчания. Считаю, что именно после этих переживаний написано стихотворение:

 

Если нету на сердце печали -

Отличишь ли осень от весны?..

Помню: в детстве снились мне ночами

Сказочные, розовые сны.

 

Я теперь умею слышать жалость

Даже в щебетании лесном,

А тогда мне жизнь ещё казалась

Радостным, неповторимым сном.

 

Отзвенело детство золотое,

Смолк и смех, и песни разных лет.

И во сне мне видится иное,

Да и в жизни прежнего уж нет.

 

В жгучей неосознанной обиде

Об ушедшем с болью я кричу.

Навсегда рассыпалась обитель

Детских снов, мечтаний и причуд.

 

Здесь и переживания молодого человека, неудовлетворённость в человеческих отношениях, досада, но именно в размышлениях, в терзаниях у поэтов рождаются произведения...

Летом 1937 года был спешно подготовлен переезд семьи Кубанёвых в Мичуринск.

Скоро началась учёба Василия Кубанёва в 10 классе мичуринской средней школы № 1. Медленным и трудным было сближение одноклассников. В. Кубанёв нуждался не в поверхностном общении, а в глубокой дружбе, основанной на единомыслии. Таких единомышленников он ищет вне школы, в литературном кружке, действующем при заводе им. Ленина, среди тех, кто пробует свои силы в литературном творчестве.

Своими мыслями Василий охотно делится с Александром Ткачёвым, попросил его написать повесть о детстве, чтобы определить : есть ли у Саши литературное дарование.

Кубанёв был частым гостем газеты «Мичуринская правда». Тогдашний редактор Александр Васильевич Гребенников, помогавший Василию готовить к публикации наиболее зрелые стихи, доверял ему иногда редактирование информаций.

Может быть из-за того, что здесь в Мичуринске у него оказалось немало добрых наставников и друзей, поддержавших его первые начинания в литературном творчестве, пробудился по-настоящему интерес к литературе. А.В. Гребенников, в оставивших воспоминаниях, хранящихся в литературном клубе «Кубанёвец» /9/, рассказывает, как Вас впервые пришёл в редакцию:

«В мой кабинет несмело вош1л паренёк с русыми непослушными прядями над серыми внимательными глазами. Вошёл и остановился на краешке ковра.

- Проходи, - говорю. - С чем пришёл?

- Вот стихи, - отвечает и подаёт тетрадку.

- О чём пишешь?

- О жизни.

Лобастую голову наклонил и наблюдает, как стихи смотрю. Сказал ему над чем надо поработать. Молча взял тетрадь и ушёл. Через три дня принёс переделанные заново стихи. Так в редакции появился новый юнкор. О том, что к этому времени он был опубликован в пионерской газете «Будь готов!» и районной острогожской газете «Новая жизнь», никому из сотрудников не сказал.

Помимо скромности, трудолюбия и упорства, какими он отличался в свои шестнадцать лет, было в нём то, чего не хватало и более взрослым журналистам и поэтам: целостности взглядов на мир, глубина понимания неприметных признаков нового в жизни.

Уже после первых встреч мне стало ясно, что публикация стихов не была для него конечной целью, что в его голове зреют более размашистые мечты и замыслы» /10/.К сожалению, из всего, что он вынес к 16 годам из детства, сохранились только стихи, опубликованные в местной газете.

В январе 1938 года В. Кубанёв поехал в Ленинград к Владимиру Дмитриевичу Кошелеву, работавшему учителем истории в школе. Познакомились они заочно в связи с первыми публикациями стихов Василия, подружились на всю жизнь. Потом последовало приглашение в гости. Отец как раз получил премию за бухгалтерский годовой отчёт, и мать убедила отдать эти деньги на поездку. Сборы были короткими: взять в дорогу «лёгкий французский роман» да то, что соберёт мать.

Из Ленинграда шли ежедневные подробные письма о городе, о книжных магазинах, открывших перед юношей несметные богатства, о встречах с новыми друзьями. Там же В. Кубанёв уже лично познакомился с такими известными писателями как К.И. Чуковский и челюскинцем В.Семёновым, которые высоко оценили литературное творчество В. Кубанёва. Они попросили подготовить рукопись книги для издательства, но Василий не торопился - считал, что пока не поднялся до такого высокого уровня, как сами эти писатели.

Когда Вася вернулся в Мичуринск, он много рассказывал о семье Кошелевых, показывал только что вышедший из печати однотомник Пушкина с дарственной надписью директора издательства.

Поездка в Ленинград ещё более укрепила Кубанёва в его поэтических мечтаниях.

Также неизгладимое впечатление оставила и литгруппа, которая собиралась в редакции «Мичуринская правда». Особенно выделялся здесь Иван Кузьмич Голиков. Он был старше всех и по возрасту, и опытом в литературе. Был и молодой Александр Ткачёв, который выделялся умением давать клички своим товарищам. Так он звал Дмитрия Колесова «Миша - виршеписец». Был и солидный в своих суждениях Нечаев, писавший прозу обстоятельно, со всеми мелочами. Ткачёв дал ему кличку «Глыба».

С единственным из участником этой литгруппы, с которым мне доводилось неоднократно встречаться - Михаил Максимович Хабаров, живший в селе Малое Лаврово Мичуринского района Тамбовской области, вспоминал: «Самый молодой был Василий Кубанев. Небольшой, тщедушный, болезненный, он сразу же занял среди нас равноправное место, как взрослый, а не подросток, к которому проявляют какое-то снисхождение. Скромно одетый, в серой рубашке, чёрных брюках, в ботинках, в каких ходили тогда все ученики. Он выделялся только тем, что на его черноволосой голове всегда был большой картуз, выглядевший как все картузы взрослых на детской голове.

Собирались мы на втором этаже редакции в низком, непросторном зале. Садились за длинный стол. Начиналось чтение всего того, что приносилось. У Кубанёва всегда была чёрная общая тетрадь, свёрнутая в трубку. Как правило, у всех начинающих техника чтения бывает самая неумелая. Читая свои стихи Кубанёв выделялся именно тем, что достигал выразительности...

Занимались в литгруппе разбором стихотворений по учебнику Тимошевского, Часто беседовали о прочитанных произведениях. Во всех наших беседах Кубанёв принимал участие на равных. Поражало то, что в его общей тетради была масса выписанных афоризмов из разных источников по философии. Я его как-то спросил: «Когда ты уроки учишь?» «Успеваю», - ответил он.

Мы удивлялись тому, что Кубанёв так настойчиво собирает всякую мудрость и записывает её у себя. Что он, обирается стать Сократом или Аристотелем?

Как-то летом он зашёл ко мне на Социалистическую улицу и мы долго беседовали у меня на квартире. Он говорил, что самостоятельно занимается изучением французского языка и что это очень трудная затея.

Он нас удивлял своей какой-то духовной ненасытностью, хотя мысами были заражены этим. Но он, казалось нам, всех нас опередил» /11/.

Преподаватель русского языка и литературы, заслуженный учитель школы РСФСР Пётри Иванович Гришунин вспоминает: «Это был небольшого роста паренёк. Лицо его с широко открытыми доверчивыми глазами, немного приподнятыми бровями, суживающимися к переносице, с большим лбом и мягкими губами, было удивительно обаятельно. В его немного размашистых, угловатых движениях чувствовалась какая-то осторожность.

В начале учебного года на заседании литературного кружка мы долго думали как назвать нашу классную стенгазету. Кубанёв предложил очень краткое выразительное название: «Мы». Оно было принято с восторгом - и оригинально, и просто.

...Вспоминается экзамен по литературе в 10 классе. В числе трёх тем для сочинения была «Я всю свою звонкую силу поэта тебе отдаю, атакующий класс!» /В.Маяковский/.

Я был убеждён, что Василий возьмёт именно эту тему, - он очень любил поэта и во многом подражал ему. Проходит некоторое время. Вот он подходит к столу и сдаёт мне работу. Быстро пробегаю сочинение. Спрашиваю:

- А черновик?

- Я писал набело.

... Кубанёв не только первым закончил сочинение, но и написал его отлично» /12/.

Слав - призрак, слава- помеха,

Слава - пустая красивая грусть,

Но если учат стихи наизусть,

И если рабочие, как пословицей,

Кроют мерзавцев его строфой,

Этим не имя его славословится,

Этим он сам остаётся живой. /13/

 

Стихи о Маяковском не были случайными для молодого поэта. Он не только горячо любил его, но и стремился подражать ему, походить на него хотя бы немного в творчестве и жизни.

После окончания школы Василий Кубанёв принял решение стать журналистом, ибо это профессия открывала перед ним широкие возможности для активного вторжения в действительность, для самообучения и самовоспитания. Вернувшись в Острогожск, где прошло детство, он поступил сотрудником в редакцию районной газеты «Новая жизнь». Здесь хорошо знали его корреспонденции ещё с восьмого класса.

На Лушниковке, пригороде Острогожска, семья сняла частную квартиру - комнату с крохотной кухней в мазанке под камышовой крышей.

К шести часам утра уходила на завод Прасковья Васильевна. В семь спешил по редакционным делам Василий. Часто среди дня он появлялся в № «А», где училась сестра: выпускал с ними стенгазету, читал книги, приходил на уроки со студентами педучилища. Да и ученики стали относиться к урокам как к делу интересному, радостному. М.М. Калашникова вспоминает: «Брат словно требовал: учись, не подводи, хотя в уроках никогда не помогал. Да и у меня мысли такой не возникало, так как возвращаясь из редакции вечером, он работал допоздна, завесив одеялом дверь в кухню.

Мы с мамой старались не отвлекать его заботами по хозяйству и разговорами» /14/.

Василий Кубанёв быстро овладел профессией газетчика, вырабатывает свой собственный творческий почерк. Его информации, зарисовки, очерки, стихи, фельетоны, статьи - даже если вместо обычного «Вас. Кубанёв» под ними значилось «Н.Воропаев», «Ф.Гвоздев», острогожцы узнавали по своеобразию стиля образности языка, по злободневности темы.

По прежнему из Ленинграда приходили письма, бандероли с книгами от В.Д. Кошелева.

О том, что его волновало самого молодого сотрудника острогожской газеты, как он готовился к осуществлению своих юношеских замыслов, как постигал секреты литературного мастерства, дают представление письма той, которой он «мог довериться без утайки».

Дружба с Верой Клишиной, как уже указывалось, началась ещё в школе. Потом она поступила в Ленинградский химико-технологический институт. Узнав о том, что Кубанёвы из Мичуринска переехали в Острогожск, она написала Василию письмо и рассказала о своём горе: у неё умерли родители. Василий принял её беду как свою собственную, и свои огорчения показались ему не такими уж сокрушительными. Дружба, возобновлённая в переписке, крепла: он отдавал  ей много душевных сил, нежности. Василий, вступивший в круг новых, взрослых забот, каждой строкой своей стремился ободрить Веру, научить её нелёгкой внутренней работе - «делать себя», делился с ней всем самым дорогим для себя.

Помимо стихов, дневников и писем, в Ленинград приходили книги и «просто советы», изложенные то афористично коротко, то на нескольких листах: «Как читать газеты», «Верин режим дня», «Как работать над книгой», «Список ста лучших книг о человеке».

Только после войны, направляясь на место работы, привезла В.Клишина в Острогожск своим сёстрам надежде и Елизавете свой студенчески чемодан, в котором хранились письма, дневники, стихи Кубанёва.

Вряд ли можно оставаться равнодушным к строкам, где чистое и благородное чувство любви переплетается с высокими мыслями о назначении человека: «Я не знаю, подружка моя, как назвать это чувство, которое испытываю к тебе, которое заполняет всю мою жизнь и с каждым днём всё гуще и стремительнее. Любовь? Нет. Дружба? Нет. Обожание? Нет. Ни одно из этих чувств. Вернее все эти три вместе взятых да ещё чем-то четвёртым соединённое, и в чём-то пятом кипящее. Но как же назвать это одним словом? Не знаю. Да и надобно ли это?»

И в том же потоке размышлений: «Человек живёт для будущего. Это надо помнить всегда, если хочешь быть человеком!»

Кому это адресовано? Только Вере?

Чем глубже входил Кубанёв в редакционные дела, чем полнее проникался заботами района, тем шире становился круг его друзей. Колхозники, студенты, учителя, школьники - в каждом он умел находить примечательное, каждого заражал своим беспокойным, воинствующим оптимизмом, убеждая, что «любить мир - это значит желать изменить его».

«Чувствовать свой рост, свой бег, чувствовать бег времени», «Быть самим собой», «помнить только хорошее», «жить для мира, для людей, украшать мир благородными делами» - этими мыслями, отлитыми в афористичные или поэтические строки, пронизаны все статьи, все стихи, все письма, все поступки Кубанёва.

Но вот наступило 22 июня 1941 года. Все сотрудники редакции отправились на заводской митинг. Там созрело и решение - они отнесли заявления в военкомат с просьбой направить их в действующую армию.

В номере «Новой жизни», который вышел на следующий день, под карикатурой         , изображавшей фигуры фашистов, прижатой кулаком рабочего, были помещены новые стихи:

 

Ещё от Франции рук не вытерев,

Европу в тюрьму заперев на замок,

Осатанелые, дикие гитлеры

Над нами свой заносят сапог.

Но мы под чужую чёрную силу

Не склоним гордой своей головы.

Вы ищите места себе на могилу?

Ну что ж!

Это место получите вы.

 

В августе В. Кубанёв направляется в авиационное училище. Но проучившись два месяца на стрелка-радиста, заболел воспалением лёгких. Он был направлен долечиваться домой. Тяжелобольным Василий всё- равно идёт в редакцию, ездит в командировки, где окончательно подорвал своё здоровье.

Умер В. Кубанёв 6 марта 1942 года. Через несколько месяцев фашистская попала в дом, где жила семья Кубанёвых. Были уничтожены все рукописи, хранившиеся в доме /а их по воспоминаниям М.М. Калашниковой был целый мешок/.

Вернувшийся с фронта друг поэта Борис Иванович Стукалин, стал собирать по строчкам его произведения: обошёл всех знакомых, расспрашивая у кого, что сохранилось. Кубанёвские строки снова «пошли в наступление».

Было издано несколько поэтических сборников В. Кубанёва. А за «Идут в наступление строки», вышедшей в «Молодой гвардии», была присуждена в 1968 году мемориальная медаль конкурса имени Николая островского.

И как бы набатом стали звучать строки Василия Михайловича Кубанёва:

 

Не жить я не страшусь.

Мне суждено

Во всём запечатлеться и остаться.

Я не умру, я умереть

Не в силах.

Я перестану произвольно двигаться,

Но быть

Не перестану никогда! /15/.

 

2. «Я человечествую». Специфика поэзии В. Кубанёва.

 

Василий Кубанёв был сыном своего времени. Он писал и о революции, и о партии, и о Ленине. Многие явления, например, коллективизм, нашли в его стихах не только немало, но и принципиальное место.

Кубанёв вплотную видел «бригады», «звенья», «группы». Он шёл не в стороне от них, а нередко в сплаве с ними. Безобидные сами по себе эти образования использовались тоже с целью подавить личность, в пыль превратить индивидуальное начало. А он, Кубанёв, жил крупными категориями. Вселенная и человек, пожалуй, главная мысль. Он пророчески чувствовал свою связь со всем, что есть в мире. И он чувствует не как былинный Иван /из поэмы Маяковского «150 000 000»/, а как обыкновенный человек:

 

Всё служит мне,

и я служу всему.

Я знаю:

Стоит мне остановиться,

Утихомириться,

Застыть недвижно -

Мир остынет адом, закуролесит,

я снова

криком охвачусь,

как пламенем.

И сгину

Неизбежно и бесследно.

Один исход -

Изматываться заживо...

 

А что значит - «изматываться заживо»? Это означает одно - «не останавливаться», «творить», осуществляя

 

Свою соединённость

с будущим и прошлым,

Свою сроднённость

и единственность,

Своё истолкованье бытия.

 

Поэма «Я человечествую» - своеобразный итог личностного начала, как его понимал Кубанёв.

Он  хорошо ощущает негармоничность мира, его разброд, его обманы, его греховность и даже спекуляции на индивидуальном. Согласие для него - святое деяние. Он «чувствует отчётливые позывы»

В себе, во всём квзаимному согласью.

Оно прибудет, может быть со временем.

Его приход свершиться в бурный день.

Лишь для него я здесь изнемогаю

На перекрёстке всех страстей и говоров,

На перепалке сущностей земных. /16/

 

Жить для людей, отдавать всего себя, разбить на клеточки и по миру раздуть, рассеять, чтоб к каждому, кто существует на земле, прилипла часть меня, и я мог всюду присутствовать и находить себя, и всё переносить...» /17/.

Человек не совершает здесь насилие над собой. Нет, только, только так, убеждён Кубанёв, он растёт, богатеет. По-разному он множество раз утверждал мысль: «Берёт только дающий».

Потому что человек Кубанёва встревожен лишь одним - временем, когда он не сможет творить, когда «из сердца смертный вопль исторгнется». Но конкретно эта тревога звучит у него необычно: здесь и отношение к смерти, и определение «состава» его наследства и, самое главное, что он хотел завещать людям:

Не жить я не страшусь. Мне суждено

Во всём запечатлеться и остаться.

Я не умру, я умереть не в силах.

Я перестану произвольно двигаться,

Но быть не перестану никогда.

Мне завещать и некому и нечего:

Я всё моё богатство и наследство.

 

Такое определение наследства и богатства личности будет поражать всегда. В пору же его появления, а эта поэма «Я человечествую» появилась в 1939 году, она была вызовом.

Правда, ясность души, определённость были для Кубанёва высшими человеческими качествами. Не только при потере, но и при малом изъяне в составе их он допускал мысль об остановке жизни, о невозможности быть «вилякой» и «льстецом». Его мучило опасение оказаться обманутым, уведённым от существа дела или мысли «росписями и резьбой» - всё это метафоры неправедного, ложного, хотя, может быть, внешне украшенного.

Натурально охваченный волнением, мыслью о самом худшем, чего бы он хотел допустить, Кубанёв записывает:

 

Ну а если я обманут

Росписями и резьбой?

Ну а  если те, что станут

Навсегда моей судьбой, -

Не вояки, а виляки?

Не счастливцы, а чтецы?

Ну а если все двояки,

Ну а если все льстецы -

Кем ты выпрыгнешь и крякнешь,

Для кого над всеми якнешь

И окрестишь правдой ложь?

Что тогда ты прогорланишь,

Чем ты станешь речи шить,

Что поделывать ты станешь?

Неужели будешь жить?

 

Если ты действительно попадёшь в такую яму, так дашь окрутить вокруг пальца себя, так ошибиться в людях, ты уже действительно потеряешь возможность говорить - будешь горланить, и речи свои не писать, не готовить, ты их будешь хитро кроить, и, в конце концов, лукаво сшивать.

Любя жизнь, Кубанёв презирал самодовольную житейщину: пошлость танцулек, «жиреющих кошек», мление «вон энтих гитар», бездуховность «перелощёной дряни». Обращавший к любимой строки пронзительной чистоты, он знал, что в жизни есть и это:

 

...заместо крыл - кровать и крыша,

заместо лета - тишина,                                       000

заместо гроз и грезы - грыжа,

заместо Женщины - жена /18/;

 

знал «как смертельно мы играем твоей причёской и плечом».

Кубанёва не оставляла мысль о человеческом счастье, о действительности, ненапрасности человеческой жизни, о любви, о влиянии её на духовный рост человека. Разными путями: 2от себя к себе» /«Диалектика»/, по комплексным параболам через пространство Истории, Земли, Политики - поэтическая энергия личности автора прорывается к главному: к мысли о новом человеке.

Прежде всего потому, что таким человеком был сам Василий Кубанев: личностью, склонной к категоричным оценкам, даже злой /«для буйств и скрежета я в злых кровях рождён...»/, но и способной наслаждаться тишиной, созерцанием, знающую цену состраданию и остро нуждающуюся в нём. Только быть разным для Кубанёва не значит быть всяким, цель всегда одна - очистить себя и свои личные переживания, стремления, мысли, чувства, отношения от вековой копоти, засаленности.

Но Кубанёв, несмотря на огромную энергию и нередко с жизнестойкой интонацией, был сложной и хрупкой фигурой, личностью. Вопреки многих статей о нём, утверждающих, что он был оптимистом, однозначно не назовёшь. Это можно проследить по стихотворению:

 

Будь проклят век,

В какой пришлось мне жить -

Сжиматься в камень, чтоб не разрыдаться,

Пустотам рассусаленным служить.

Бежать себя, со всем родным расстаться,

И с ложью беспардонной задружить.

И если ты про совесть не забудешь

И к новому позору не придёшь -

Ты сам себя принизишь и осудишь

И будущим облюлюкан будешь

И сам себя, кончаясь, проклянёшь.

 

Хотя Кубанёву принадлежит и такое высказывание - признание: «Жизнь моя только начинается .Впереди - много лет борьбы и труда. Я приложу все свои силы и всю свою волю к тому, чтобы выйти из этого борьбы победителем».

Глубокий отклик произведения Кубанёва получили в самой различной читательской среде. Они могли бы составить интересную книгу. И так или иначе, по-разному, в ней звучала бы мысль, остро выраженная в одном из последних писем Константина Симонова: «...с горечью думаешь, что смерть на двадцать первом году утащила из литературы человека, который, будь он жив, был бы способен сделать в этой литературе больше, чем ты сам сделал, и больше, чем сделали многие другие, дожившие до своего возраста писатели» /19/.

 

3. «Надо жить хотя бы по одному тому, что нам дана жизнь». Их эпистолярного наследия В.М. Кубанёва.

 

 

В. Кубанёв намечал прожить 50 лет, причём первую половину жизни он намечал прожить для себя, а в дальнейшем писать для людей. А уровень того «для себя» хорошо определил известный писатель Константин Симонов: «Кубанёв моложе меня на шесть лет, и очень многие его стихи, в том числе из лучших, и очень многие его записи... относятся к1939 году, когда ему было 18, а мне 23-24, и я уже в то лето ехал на Халхин-Гол. Однако, в его мыслях того времени - и на счёт пакта, и на сч1т школы, и про то, что однажды крикнув и криком призвав к порядку, придётся потом всю жизнь кричать, многое другое - до многого из этого я, по совести говоря, не дорос и к 23-24 годам. И уж тем более до многого из этого я не дорос тогда, когда мне было, как  ему, 18 - где-то в 33 году...» /20/. И ещё неизвестно, на сколько бы мог подняться уровень, если Кубанёв « обладал в юности большими задатками», чем сам К.Симонов, 2при этом он явно обладал характером... А характер в нашем писательском деле, тоже полдела».

Это подтверждают более ста писем В. Кубанёва, написанные за девять месяцев мичуринского периода, над которыми мне предоставила возможность поработать М.М. Калашникова.

Эти письма были адресованы Тасе Шатиловой, с которой Василий познакомился во время работы литгруппы при «Мичуринской правде» /21/.

«Тася родилась в 1922 году. Была маленького роста, полненькая шатенка с очень чёрными глазами, красивая... Тася жила вдвоём с матерью, которая где-то работала уборщицей. В 1938 году вступила в комсомол. Участвовала в самодеятельности, ходила на уроки бального танца» /22/.

Таисия Васильевна Панчено-Шатилова окончила мичуринскую школу № 8, педагогический техникум, пединститут. Впоследствии стала кандидатом исторических наук, работала в Москве, в бывшем музее В.И.Ленина.

Вот что писал шестнадцатилетний паренёк своей знакомой: «Надо жить! Надо жить хотя бы потому, что нам дана жизнь. И мы будем жить! Только в последние дни я понял как безумно /да, безумно/ люблю я жизнь. Я хочу, чтобы она была лучше, чтобы люди были умнее и ярче, чтоб мир был просторней и чище. В этом вся моя жизнь, все мои стремления и дела». /Письмо В. Кубанёва, датированное: 24.10.1937 г. Утро/.

Василий рано осмысливает жизнь, понимая её диалектику: «Обычно люди, заботясь о себе, забывают о том, что их благополучие и покой неизбежно сводятся на неблагополучие других. Забываем мы это потому, что эгоизм ещё силён в каждом из нас, впрочем, иначе и быть не может».

Но для Кубанёва главное в человеке не оболочка, а внутреннее содержание, его душа, его устройство: «Некрасивая внешность моя - это только оболочка - тленная, обычная, однообразная. Разве в ней главное? Главное-то ведь в том, что под этой оболочкой скрывается: мысли, чувства и т.д. - таится беспокойный, ищущий дух. И независимо оттого, что ждёт его впереди - этот дух тоскует, томиться, воспламеняется и вдохновением, и любовью» /1.10.1937 г./

Преследуемую роком судьбу Василия можно охарактеризовать словами поэта Надсона «Как мало прожито, как много пережито». Хотя В. Кубанёв и выражался: «Если бы человек в 18 лет чувствовал себя совершенным, мудрым Человеком в полном смысле слова - чем была бы его остальная жизнь?» Все же он не мог не чувствовать, как поэт, глубже всё происходящее, тем более, при том образе жизни, который он вёл, при том замысле, который он имел.

Своей задачей он ставил показать выходцев из крестьянства... «Ведь за последние годы ни один класс не претерпел глубоких изменений, как крестьянство» /1.11.1937 г./

То, что задумал Кубанёв, - многотомная эпопея, социально-философский роман. «Как необъятно велик, значителен и непосилен этот замысел, - пишет он Тасе Шатиловой в том же письме. - Сейчас я, конечно, не в силах подступиться к нему. Когда я даже только посмотрю на него - у меня режет глаза, как если бы я смотрел на солнце.

Не раньше, чем через десять лет, я приступлю к непосредственному осуществлению этого замысла, я буду работать над ним, пока хватит сил».

Василий познаёт мир, пытается «поглотить» его в себя. Но при каждом новом открытии, он открывает себя и новую проблему. Он спешит поделиться этим с близким человеком. Поэтому он в день пишет зачастую два, а то и три письма.

«Мне страшно жить, - читаем мы в письме от 1 ноября 1937 года, написанное в 9 ч. 30 мин. Вечера: «Если бы вы знали, Тася, как я бываю рад, когда в груде халтурных стихов, полуплагиатов и весьма слабых проб пера нахожу стихи с прочувственными, свежими, яркими строками...

Если стихи для вас не забава, не способ услаждения души; если стихи составляют какую-то часть вашей жизни; если вы пишите их, волнуясь и тревожась, радуясь и скорбя - ваши стихи не могут не быть хорошими стихами».

Здесь В. Кубанёв выступает не только как советчик, но как вдохновитель, как глоток воздуха, как отражение своего внутреннего «я»: «Поэт - голос мира. Не эхо, а голос - живой, горячий, зовущий».

Действительно, говорят, что по творческим работникам можно определять состояние эпохи. И, по- кубанёвски - «жизнь принадлежит миру». Эту мысль он конкретизирует: «Бессонные, жаркие, полубредовые ночи. Вдохновенные ,стынущие восторги, бешенная ходьба по комнате, Дымящиеся строки. Сотни исписанных страниц. Сердце, истекющее кровавыми стихами, истерзанное обидами и сомнениями. Мучительная радость творца» /24.10.1937 г./

Это не теоретические наставления Кубанёва, это его нравственное кредо, состояние души. Разве можно написать такие строки, не испытав и не пережив этого? Надо почувствовать, что «жизнь поэта - бесконечное испытание - жуткое, тяжёлое. Жизнь поэта - страшная боль».

Я часто задумываюсь, что могло стать с Василием, если бы он остался бы жив. Написал бы эпопею? Вынес бы муки времени? Ведь по его собственной оценке, «труд поэта - тяжёлый труд». Но меня всегда воодушевляет его оптимизм, его творческий запас энергии: «Вы представляете, какой яркой и ясной душой должен обладать поэт, какой океан чувств должен таиться в нём, если всего лишь несколько строк, написанные им, способны заставить нас тревожиться, смеяться и рыдать, идти на подвиг, умирать, поднимать и переделывать мир!

Поэт по кускам вырезает и отдаёт людям свою душу. И награда за это бессмертие. Но бессмертная слава - не цель. Это лишь награда. Цель жизни поэта - верное служение Родине». /24.10.1937 г./

Таким образом эпистолярное наследие В.М. Кубанёва мичуринского периода свидетельствует о целостности личности, характера юного поэта. В письмах к Т. Шатиловой он не разделяет личное и общественное, демонстрирует необычайную целеустремлённость, уверенность в своей правоте, в своих творческих возможностях. И эту уверенность он прон1с через всю свою жизнь, провозглашая её и в письмах, и в стихах:

 

Грядущего свободный провозвестник,

Ты любишь мир, и ты поёшь его,

Бросая людям огненные песни,

Куски большого сердца своего.

 

 

 

 

Г Л А В А   3

 

П Е Д А Г О Г И Ч Е С К А Я   И   Ж У Р Н А Л И С Т К А Я  

Д Е Я Т Е Л Ь Н О С Т Ь    В. М .   К У Б А Н Ё В А

 

1. ПЕДАГОГИЧЕСКАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ В.М. КУБАНЁВА

 

Большую часть времени В.М. Кубанёв провёл в школе. Там у него и созрело решение, повлиявшее потом на его дальнейшую судьбу.

Утром. Ещё до того, как нужно было идти в редакцию, Василий заходил в школу, где училась сестра, почти всегда бывал там в обеденный перерыв.

- Он был членом родительского актива класса и пионерским вожаком моих учащихся, - вспоминает учительница Марии Кубанёвой А.Н. Трипольцева. - Василий организовал у нас комнату отдыха, помогал выпускать стенную газету. Василий делал всё, как самый опытный педагог: затеет какое-нибудь хорошее дело, втянет в него ребят, а сам как- будто в стороне. Трудно, может быть, поверить, но я , несмотря на свой тогда уже солидный стаж многому научилась у этого юноши» /23/.

Кубанёву давно хотелось попробовать свои силы в педагогике, стать воспитателем. Учить шаловливых, но таких смышленых, подвижных деревенских ребят, с которыми ему довелось встречаться во время командировок - это казалось школой прежде всего для него самого.

Уговорить редактора «Новой жизни» отпустить его, Василий в 1940году переезжает в деревню. Поселился у колхозника, жившего неподалёку от начальной школы, куда он был назначен учителем. Об этих днях жизни лучше всего расскажет сам Кубанёв в письмах к товарищу Ивану Толстому, так же, как и он, работавшему в сельской школе. В этих письмах, нередко отрывочных и торопливых, нашли отражение и радость осуществление  мечты, и восхищение учениками, и непрерывные творческие поиски, и горечь неудач.

«Дорогой мой математик! Пишу тебе из Губарёвки первому тебе. Не знаю, как ты устроился. Я ещё непрочно. Поэтому сообщаю тебе самое первопопавшееся. Квартира в двух шагах от школы /напротив/. Коллега - старушка. Говорит: «Планы - для начальства. Жизнь сама подскажет». Несмотря на шестьдесят лет, подвижна и разговорчива как девочка.

Сегодня собрал свою детвору, почитал им сказки, поиграли у школы и разошлись. Ребята довольны, а я, признаться, не так представлял себе первый день в школе. Что ж, в жизни всё не так, как в душе. /Надо бы добавить: в плохой душе. Хорошая должна отражать жизнь правильно. Тем она и хороша/. Пишу это вечером, поздно. Спешу ложиться, чтобы не проспать. У меня ведь два класса и придётся заниматься с ними в две смены» /4.09.1940 г./

«...Ребята сводят меня с ума. Первоклашки - прелесть. Из них можно сделать почти всё, что хочешь, то есть всё, что можешь. А можешь - лишь себя...

Уроки арифметики провожу с первоклашками в лесу, чего и вам желаю. Уж где считать, как не в лесу!

А с 3-м классом - хуже. Он избалован. Просят отметок. А я отметок принципиально не ставлю, и даже журналы до сих пор не заполнены.

Увы, Ваня, это не опыт, и прошу не перенимать.

... Писать обо всём не хочется. Сам понимаешь и знаешь, что о каждом дне учителя можно написать книгу, если не две. Можно, но невозможно...

Жалко, что всё это пропадает для самого себя. Я прихожу на урок, зная лишь о том, что буду говорить, но что и как- это я почти не представляю. Это идёт на уроке. Я всё придумываю из обстановки, с помощью самих ребят. Чем более мне это удаётся, тем больше втягивается в работу класс, тем интереснее и правильнее выходит работа.

Я веду уроки так, как пишу статьи» /4 сентября 1940 г./

«... Поурочные планы пишу коротко, например: «География. Опыты со свечой. Изменение тени». Вот и всё. Весь план урока. Урок этот продолжается два часа». /18 сентября 1940 г./

«...Жалею, что 1 сентября не начал в3 классе с писания палочек. Теперь бы мы уж были далеко, а то толчёмя на правописании мягкого знака, и всё-таки пишут «дожд» и «гуляит».

Хорошо, что ты с первого дня не один  следишь за дисциплиной, но «весь» класс следит за собой. Этого как раз мне не удаётся сделать. Отчасти потому, что возраст моих питомцев мелок.

Хорошо, что записываешь в тетрадях темы уроков, хорошо, что обращаешь на тетради усиленное внимание, хорошо, что диктуешь не только цифры, но и точки. Плохо, что две тетради № 1 и № 2. Это создаёт путаницу.

Переходи от планов-конспектов к просто планам /несколько опорных пунктов, номера задач - и всё/. Конспекты стесняют твой полёт, вдохновение твоё на уроке уменьшается, а без подъёма учителя и ученики не поднимутся». / 1 октября 1940/.

Но недолго продолжалась педагогическая деятельность В. Кубанёва. Трудно поэтому говорить о каком-либо опыте, сложившейся системе, ибо это был период интенсивного поиска себя, своего места в беспокойном мире, понимания учительского труда.

Тогда возникает вопрос: «Что же тогда интересного могут взять молодые учителя из педагогического опыта работы В.М. Кубанёва? Прежде всего, думается увлечённость, стремление вынести в эту работу что-то новое, нестандартное. Б.И. Стукалин запомнил его умение полностью выкладывать себя в любом деле. Василий старался жить жадно, взахлёб, по- кубанёвски. Такое трудолюбие, жажда активной деятельности должны бить присущи и нашей молодёжи.

Удивителен и тот факт, что В.М. Кубанёв, не имея специального педагогического образования, соответствующего стажа, вышел на правильную, грамотную методику обучения. Так он быстро понял значение наглядности, в частности, натуральности при объяснении нового материала. Учил считать первоклашек на букете цветов из кустов боярышника, а другой урок арифметики проводил в лесу. Здесь среди деревьев они легко усвоили понятия «один» и «много» /например, дерево одно, а листьев на нём много/. И даже нашли аналогию: «Наш колхоз один, а людей в нём много».

Важной педагогической задачей в учебном процессе Василий Михайлович считал также умение заинтересовать детей. «Я интересом беру», - делится он в письме. Какой смысл вкладывал учитель в это слово? Перечитываю его записи и вдумываюсь над такой фразой: «Путь узнают они /ученики мир со всех сторон. Пусть разумное и непрерывное беспокойство обуревает их».

Таким образом, интересный урок должен воспитывать детей, вести их дальше, развивать стремление, расширить свои знания, глубже познать окружающий мир». А заинтересовать и увлечь можно только тогда, когда сам много знаешь и «пылаешь» на уроке.

Размышления Василия Кубанёва о роли учителя в жизни детей созвучны и нашему дню. Ведь один из первых идеалов у каждого человека - учитель, и он призван давать единственное верное направление «личных жизней, характеров, сердец». Детям важно в своём наставнике всё: и поведение, облик, слово - любая мелочь.

 

 

 

2. В.М.КУБАНЁВ - ЖУРНАЛИСТ

 

Василий Михайлович Кубанёв более известен читателям как поэт. Родился он в селе Орехово Курской области, где и жил до десяти с половиной лет. Потом семья часто меняла место жительства: станция Колодезная, Лиски, город Острогожск /все находятся в Воронежской области/, потом город Мичуринск на Тамбовщине, и снова Острогожск, где и проходила его профессиональная журналистская деятельность...

Чем была обусловлена частая смена жительства: Лишь 18 апреля 1991 года на конференции, посвящённой творчеству В.М.Кубанёва, проводимой кафедрой литературы Мичуринского государственного педагогического института, сестра поэта Мария Михайловна Калашникова рассказала, что их семья была отправлена на Соловки. Лишь Василий остался в деревне с тётей-учительницей. Лишь после опубликования в «Правде» сталинских «Головокружений от успехов» разрешалось увозить из лагерей детей, если за ними кто-нибудь приедет. Так как отец Кубанёва и там работал бухгалтером, то смог сделать жене документы, чтобы та уехала с малолетней дочерью домой, а вскоре сам сумел вернуться. Чтобы у односельчан не возникало вопросов, почему они вернулись рано - этим и были обусловлены переезды. /25/

Везде В.Кубанёв старается изучить историю, культуру края, сотрудничает с местными газетами. Когда в начале августа 1937 года семья Кубанёвых переезжает в Мичуринск, он сразу же бежит в редакцию «Мичуринской правды», в этом же месяце в газете появляются его статьи и стихи.

В.Кубанёв учится в 10 классе средней школы № 1, мечтал поступить в институт. Но в 1938 году по вышеуказанной причине было логическим исчезновение на некоторое время отца. Поэтому заботы о семье легли на плечи Василия. Сразу же после окончания школы он устраивается на работу в редакцию острогожской газеты "Новая жизнь" куда семья переезжает летом 1938 года.

Работавший в том время зав. сельскохозяйственным отделом Л. Лукащук вспоминал, как в сентябре 1938 г. в кабинет зашёл смуглолицый, среднего роста, вихрастый Кубанёв и бойко спросил: «Кто здесь старший?» /26/. Они познакомились, составили план работы, поделили район на две зоны. Пришлось побывать везде. А лошадь в редакции была одна, на которой обычно ездил редактор. Так что до сёл приходилось добираться своим ходом, в командировки уезжали на несколько дней, а материалы передавали по телефону или с какой-нибудь оказией.

Но Кубанёв любил работу, сам напрашивался в командировки, поэтому неудивительно, что у него было всегда много интересных материалов на самые различные темы. «Из его объёмистых блокнотов можно было извлечь всё, что угодно: заготовки для информаций и критических статей, для очерков, фельетонов и зарисовок. И так уж повелось в редакции: если срывается какой-нибудь материал и в макете появляется «окно», ответственный секретарь обращается к самому младшему из сотрудников: «Вася, выручай» /27/.

Его материалы были всегда глубоки, конкретны, злободневны. На планёрках редактор часто хвалил сельскохозяйственный отдел, подчёркивая роль Кубанёва в освещении жизни деревень.

В одном из писем от 12 декабря 1938 года своей бывшей однокласснице Вере Клишиной он пишет: «Я теперь «человек без каникул». Непривычно как-то. У меня часто бывает ощущение, как - будто я влез в огромнейшие сапоги и меня заставляют бежать в них. Ведь мне сейчас место со сверстниками моими - в вузе. А я разъезжаю по колхозам, мёрзну и сочиняю газетные диферамбы и разоблачения.  Я самый молодой /возрастом/ из всех 300 работников райисполкомовского здания. И, несмотря на то,  что и в редакции, и в РИКе меня любят, я не могу быть спокойным: мне кажется, что своей любовью чрезмерной они подчёркивают, что я «пацан» и гожусь любому из них в сыновья» /28/.

Но Кубанёва действительно любили. В Острогожске его знали многие, так как по заданию редакции появлялся чуть ли не во всех предприятиях. Он сам захлёбывается в работе. И в свои семнадцать лет становится газетным профессионалом.

«Теперь мальчишество моё я решил допускать лишь тогда, когда нельзя не допустить. В остальное время - безжалостно смирять себя.

Вчера я подал редактору список тем; на эти темы я буду писать очерки по 150-180 строк... Все обещали мне помогать в разыскивании нужных людей и вообще так человечно отнеслись к моей затее, что я своей проклятой чувствительностью был растроган до самой глубины сердца» /29/.

А то, что материалы В. Кубанёва были читаемы, подтверждает тот факт, описанный его другом Б. Стукалиным, работавшим тоже в «Новой жизни»: «В редакцию стремительно вошла женщина.

- Мне надо видеть товарища Кубанёва, - обратилась она к одному из сотрудников. Без всякой паузы, даже не дав собеседнику сказать что-либо, женщина пояснила: - Видите ли, я прочитала в газете «Беседы о воспитании», написанные Кубанёвым. Вот я и хотела бы посоветоваться с автором насчёт своей дочери. Совсем от рук отбилась» /30/.

Борис Иванович Стукалин, работавший впоследствии Председателем Госкомитета Совета Министров СССР по делам издательств, полиграфии и книжной торговли, вспоминал: каково же было удивление этой женщины, когда она в Василии Кубанёве узнала одноклассника своей дочери...

Откуда такое знание жизни у юноши, если он не имел даже никакого специального образования. Ведь все удивлялись эрудированности поэта. Ответом на вопрос был принцип, выработанный ещё с детства: «всю жизнь учится - у жизни, у книг, у людей, у вещей, у себя, у мира, у врагов своих, у жуков и ящериц, у ручьёв, у звёзд, у солнца - у всего всему учиться» /31/. Для этого он использует каждую поездку и каждую встречу, каждую книгу для пополнения себя /32/. И именно газета для В. Кубанёва была большой и крепкой школой, так как именно через неё он общался со многими людьми, получал много материала для своих будущих замыслов. Хотя он однажды отозвался, что недолюбливает газету «за её сухость, за то, что она как будто стыдится жизни и хочет всю её подвести под рамки своих схем и установок». /33/

Но это не становится для него правилом, чтобы писать по шаблону. Василий подчиняет себя истине, что «надо писать так, чтобы каждая строка трепетала и горела, как живая» /34/. А чтобы было действительно так - нужно иметь материала на сто строк, чтобы «можно было написать десяток строк хороших, а чтобы написать сто строк, надо знать то, о чём пишешь, как свою комнату» /35/.

Эти принципы у поэта отрабатываются только во время работы в редакции «Новой жизни». Газета для Василия Кубанёва становится не только родным домом. Это для него самый лучший институт жизни, где познавая через себя, доносит до людей истину жизни: что такое человечность.

 

 

З А К Л Ю Ч Е Н И Е

 

С некоторыми вещами и выводами «юноши стального поколения можно не согласиться. Но истина в одном - все произведения шли от сердца. Поколение людей, рождённых в 20-ые годы двадцатого столетия истинно верило во всё происходящее. Да и в творчестве поэтов и писателей этого поколения присутствует искорка, после которой трудно немного «не погореть».

Поэтому ещё несколько десятков лет назад известнейший писатель, лауреат Государственной премии СССР Владимир Алексеевич Чивилихин предложил: «Я считаю, что необходимо в школьные программы по литературе включить ещё двух авторов - хотя бы часика по два на каждого. Речь идёт о замечательных поэтах Сергее Чекмарёве и Василии Кубанёве. Школьники не знают их, а это преступление. Прекрасные дневники и стихи этих парней, обладающих огромной моральной чистотой, непосредственностью, запалом, подымут ещё не одну душу, помогут выработать правильный взгляд на жизнь. А почему бы о Чекмарёве и Кубанёве не писать в выпускных школьных сочинениях?» /24/.

А написать будет о чём. Ведь из того, что сохранилось из рукописей Кубанёва, можно издать четырёхтомник. Кубанёв не успел набрать полного выражения, дыхания, помешала смерть.

Знакомясь с творчеством Кубанёва, с историей его жизни, молодой читатель, несомненно, многое почерпнёт для своего духовного, нравственного обогащения и совершенствования, для ответа на самый главный вопрос: что же делать, как «перестроить себя», чтобы быть вровень с веком, «работать и жить всем существом».

 

 

ССЫЛКИ:

1/ Абрамов А. «Чтоб всё было моё...»// Кубанёв В.М. Стихотворения. Эскизы поэм. Миниатюры. Письма. Дневники. Афоризмы. - Воронеж: Центрально-Чернозёмное книжное издательство, 1981. - С. 5.

2/ Гусев В. В поисках высшей зрелости// Литературная газета, 1980, 17 сентября.

3/ Там же.

4/ Аннинский Л.А. Глубина фронта: Эстетическая тема в лирике военного поколения// Новый мир. - М., 1974. - № 4. - С. 217-228.

5/ Там же.

6/ Стукалин Б. О Василии Кубанёве// Кубанёв В. Перед восходом. - Воронежское книжное издательство, 1955. - С. 5.

7/ Письмо от 14 ноября 1937 года, адресованное Тасе Шатиловой. Хранится в личном архиве сестры поэта Марии Михайловны Калашниковой, до 2005 года проживавшей в г. Тамбове, а ныне живущей в г. Рязани. Письмо частично опубликовано в сборнике Кубанёв В.М. Стихотворения. Эскизы поэм. Миниатюры. Письма. Дневники. Афоризмы. - Воронеж: Центр.-Чернозём.кн.изд-во, 1981.

8/ Кубанёва- Калашникова М.М. О моём брате// в кн. Кубанёв В.М. Стихотворения. Эскизы поэм. Миниатюры. Письма. Дневники. Афоризмы. - Воронеж: Центр.-Чернозём.кн.изд-во, 1981.

9/ Клуб «Кубанёвец» и литературный музей имени В.М. Кубанёва действуют в мичуринской школе № 1. Около 40 лет - с 1960-х до 1990-х годов руководила ими заслуженный учитель школы РСФСР Ирина Николаевна Абрамова. В настоящее время, то есть с 2000-х годов ими руководит Филатова Марина Ивановна.

10/ Воспоминания А.В. Гребенникова, работавшего в конце 30-х годов двадцатого столетия редактором городской газеты «Мичуринская правда» /г. Мичуринск Тамбовской области/, хранятся в литературном музее им. В.М. Кубанёва средней школы № 1 г. Мичуринска.

11/ Хабаров М. Мы встречались в редакции// Мичуринская правда /городская газета, издающаяся в г. Мичуринске тамбовской области/, 1988, 5 мая.

12/ Никулин И. Зори Мичуринские. - Воронеж: Центр.-Чернозём. Кн. Изд-во, 1979, - С. 103-105.

13/ Кубанёв В.М. Маяковский// Кубанёв В.М. Стихотворения. Эскизы поэм. Миниатюры. Письма. Дневники. Афоризмы. - Воронеж: Центр.-Чернозём. кн. изд-во, 1981. - С. 129

14/ Калашникова М.М. От составителя// Кубанёв В.М. «Если за плечами только восемнадцать...» - М.: Мол. гвардия, 1973, - С. 142.

15/ Кубанёв В.М. Стихотворения. Эскизы поэм. Миниатюры. Письма. Дневники. Афоризмы. - Воронеж: Центр.-Чернозём.кн.изд-во, 1981. - С. 197.

16/ Кубанёв В.М. Я человечествую// Кубанёв В.М. Стихотворения. Эскизы поэм. Миниатюры. Письма. Дневники. Афоризмы. - Воронеж: Центр.-Чернозём.кн.изд-во, 1981. - С. 190.

17/ Там же.

18/ Кубанёв В.М. Кто знает, что значит любить? Лирический дневник, - Воронеж: Центр.-Чернозём.кн.изд-во, 1987. - С. 57.

19/ Письма Константина Симонова /Письмо Б.И. Стукалину от 03.06.1978/ //Неделя, № 47 /1027/, 1979. - письмо опубликовано в сокращении. Полный вариант письма опубликован в газете Мичуринская правда № 44, 6 марта 1991 года.

20/ Там же.

21/ Все письма, адресованные Тасе Шатиловой, хранятся в личном архиве сестры поэта, кандидата педагогических наук, доцента Марии Михайловны Калашниковой, преподавшей в своё время в Тамбовском государственном педагогическом институте /ныне ТГУ им Державина/. В дальнейшем ссылки на письма даются в тексте.

22/ Объедков А. Она была подругой поэта// Знамя Октября /газета Мичуринского района Тамбовской области/ № 11 /5222/, 27 января 1990 г. Письмо А.С. Сергеевой - подруги Т.Шатиловой, хранилось в личном архиве А. Объедкова, в апреле 1991 г. передано в Мичуринский литературно-музыкальный музей им. Голицыных.

23/ Кубанёв В.М. перед восходом// Воронежское книжное издательство, 1955. - С. 9.

24/ Чивилихин В.А. Жить главным. - М.: Мол. гвардия, 1986, - с. 97.

15/ Объедков А.Ю. В. Кубанёв - журналист// Иван Герасимович Рахманинов и русская журналистика. Материалы 1 Рахманиновских чтений. - Мичуринск: Издательство МГПИ, 1995, С.125-129.

26/ Лукащук Л. Каким он парнем был// Новая жизнь. - 1982, 14 января, С.2.

27/ Стукалин Б. О Василии Кубанёве// Кубанёв В. Перед восходом. - Воронеж: Воронежское книжное издательство, 1955, С. 10.

28/ Кубанёв В. Стихотворения... - Воронеж; Центрально-Чернозёмное книжное издательство, 1981, С. 272-273.

29/ Там же. С. 263.

30/ Стукалин Б. О Василии Кубанёве// Кубанёв В. Перед восходом. - Воронеж: Воронежское книжное издательство, 1955, С. 6.

31/ Кубанёв В. Идут в наступление строки. - Воронеж: Центрально-Чернозёмное книжное издательство, 1967, С. 69-70.

32/ Там же, С. 130

33/ Там же.

34/ Там же, С. 129.

35/ Там же.

 

 

 

Б И Б Л И О Г Р А Ф И Я

 

1. Гусев В. В поисках высшей правды// Литературная газета, 1980, 17 сентября.

2. Аннинский Л.А. Аннинский Л.А. Глубина фронта: Эстетическая тема в лирике военного поколения// Новый мир. - М., 1974, - ; 4

3. Творчество поэтов предвоенного поколения /Обзорная статья/ // РЖ: Литературоведение. - М. 1991. - № 3.

4.  Кульчицкий М.В. Рубеж. - Харьков, 1966.

5. Майоров Н.П. Мы были высоки, русоволосы. - Ярославль, 969.

6. Советские поэты, павшие в годы Великой Отечественной войны. - М., 1965.