ЧАСТЬ II: «КАК МЫ ВЫЖИЛИ – НЕ ЗНАЮ…»

 

В первой части книги на основе воспоминаний Василькова Н.Г., хорошо знающего «колхозную кухню», прошедшего путь от прицепщика плуга на тракторе и комбайнёра, до главного инженера и парторга колхоза, автор, дополняя свидетельствами других людей, охарактеризовал историю развития и существования колхозов на селе, взаимоотношения людей при «передовом общественном строе». Вторая часть книги – это воспоминания людей об одном из самых тяжёлом и трагичном периоде жизни нашего общества – 30-х, 40-х годах XX века. Общее впечатление об этих годах – это суровая жизнь закрепощённых государством бесправных и беспаспортных колхозников, как и сотни лет назад обутых в лапти, одетых в домотканную одежду, и – потрясающая бедность и нищета. Лишь в 60-70-е годы у людей в личном пользовании появились радиоприёмники, холодильники, стиральные машины, телевизоры, автомобили, то, что у североамериканцев уже было в 20-30 годы.
Обращает на себя внимание жизнерадостность людей того поколения, несмотря на все тяготы и бытовую неустроенность, когда «вши заедали» и ноги мёрзли от хождения в половодье «в шлёпках». По их словам: в «престольные» праздники хороводы «не сходили с улицы целый день». И веселье шло от души, а не от спиртного. «Певучий был народ – заслушаешься!» 

Глава 1: «НЕ ШЛЯЙТЕСЬ. ЗАМИНИРОВАНО ВСЁ КРУГОМ» 
ВОСПОМИНАНИЯ ЖИТЕЛЬНИЦЫ СЕЛА ДОМАХА

«Нанимали на день гармониста, чтобы веселее работалось»
«Всё разделили старики по уму»
«Товарищи! Я ваш!»
«Как нас обували, так мы и воевали»
«Делали из села чистое поле»
«Лежали в покат и бредили»
«А теперь встречай-ка старика!» 
«Но началась война и оборвалась наша дружба»

Глава 2: «ЛУЧШЕ УМЕРЕТЬ, ЧЕМ ТУ ЖИЗНЬ ВЕРНУТЬ!» 

ВОСПОМИНАНИЯ ЖИТЕЛЬНИЦЫ ДЕРЕВНИ КАВЕЛИНО  

«Кой-когда была каша пшённая»
  «И не болели никогда!»
  Пока дошли ноги в кровь посбили

Поселились жить в погреба к лягушкам 

Глава 3: «ПОДХОЖУ К БАБАМ – А У НИХ ГЛАЗА ОПУХЛИ ОТ ГОЛОДА» 
ВОСПОМИНАНИЯ ЖИТЕЛЯ ДЕРЕВНИ ВОРОНИНО

«Придёт время и весь белый свет покроется паутинками»
«Скоро будет революция»
О судьбе потомков раскулаченных
О босоногом детстве
Как доставались людям сено, солома и колоски
«Халимония»
«Я староста – лечите меня»
«Игрались свадьбы в деревне и при немцах»
«Потом понравилось и сами шли в баню»
«Собаке – собачья смерть»
«Если будем вас жалеть – врага не победим!» - «Мамка! Наш папка нас бомбит!»
«Кое-как перезимовали»
«Не сади её в тюрьму, а то мы с дедом с голода помрём!»
«Мы же друзья!»
«Он такой же солдат, каким был и я»
«Что вы скажете в своё оправдание?»
Женился в трофейных ботинках
Забирайте вместо налога дочерей!

Глава 4: «ЧТО ПАН, АЛЛЕС КАПУТ?» 
ВОСПОМИНАНИЯ ЖИТЕЛЕЙ СЕЛА ДОМАХА

«Тут своя кампания»
«Наутро глянула, а их уж нет!»
«Сам погибай, а товарища – выручай»
«Раскулачивала пьянь из сельсовета!»
«Чтобы не сдаваться врагу – последнюю пулю беречь для себя!»
«Коммунистка – а не боится!»
«Как его убили?! Не поверю!»
«Всех убило!А я - живой!»

Чтобы пропитаться приходилось побираться
«Они нами прикрываются»
«Решили вместе помирать»
За что повесили старосту в Севске
«Как же вы едите из касок от битых людей?»
Свели счёты
Минёры поневоле

«Были пухлые от голода»

Пока служил в армии, «набежала» пеня за неуплату налога 

Работа на цегильне
О том, как член партии «не оправдал доверия»
Семейный подряд на колхозном огороде

Глава 5: «ЖИЛИ КАК ДИКАРИ, БЕДСТВОВАЛИ ОТ ВШЕЙ» 
ВОСПОМИНАНИЯ ЖИТЕЛЯ СЕЛА ДОМАХА

Во главе колхозной пожарной команды
Люди жили бедно, но весело
«Один патрон оставьте для себя»
«Хочешь, чтобы нас разбомбили?!»
«Мадьяры стреляли для острастки»
«Нас выгнали из Домахи и запалили село»
За что били шомполом по пяткам
«Ворочай назад!»

Когда за тюрьму благодарят магарычём

«А дома масло покупали в магазине, чтобы заплатить налог!»

ГЛАВА 6: «ВАШЕ СЧАСТЬЕ, ЧТО ВАС НЕ ПОПРИБИЛИ!»  
ВОСПОМИНАНИЯ ЖИТЕЛЬНИЦЫ ДЕРЕВНИ ЛЮБОЩЬ

В половодье ходили в шлёпках
«Матка, я не немец, я австриец!»
«В сторону не сходите – там заминировано»
Почему ели «тошнотики» 
Когда разбогатели, купили «пузырь» для лампы

Глава 7: «МОЖЕТ, Я СКАЖУ ЧЕГО ЛИШНЕГО...» 
ВОСПОМИНАНИЯ ЖИТЕЛЬНИЦЫ СЕЛА ДОМАХА

О родных
«Когда холодно было, залазили спать в печку»
«Бедствовали и зимовали в яме две зимы»
За год работы – мешок зерна
«Облигации силком давали»

Глава 8. ОН ИГРАЛ В ФУТБОЛ С ГАГАРИНЫМ

ВОСПОМИНАНИЯ УРОЖЕНЦА СЕЛА Б-КРИЧИНО

 

Женщины раздавали картошку бойцам

«Эссен! Эссен!»

«Мало тебе! Так тебе и надо!»

Знакомство с космонавтом Германом Титовым

«Роба» стояла колом от соли

Служба в армии

Работа на целине

О семье

 

«Я знаю положение нашей страны после войны.., нашу бедность, нищету, голод… Были кошмарные условия жизни, трудно сейчас даже представить, в каких условиях оказался наш народ». Н.С.Хрущёв. Мемуары…

 

«НЕ ШЛЯЙТЕСЬ. ЗАМИНИРОВАНО ВСЁ КРУГОМ»

«Нанимали на день гармониста, чтобы веселее работалось»

Голякова (Дубцова) Наталья Яковлевна родилась в 1928году в селе Домаха.
Отец: Голяков Яков Родионович 1905 г.р.; мать – Панина Екатерина Трифоновна 1907 г.р. Дед Родион погиб на войне 1914г. У бабушки Агафьи Гавриловны Голяковой осталось четверо детей: отец 1905г.р., тетушка Наталья Родионовна 1909г.р., дядюшка Михаил Родионович 1911г.р., другой дядя Григорий Родионович 1913г.р. 
Михаил Родионович Голяков до войны работал директором какого-то производства. Несмотря на то, что он имел «броню» по работе и больное сердце, на войну пошёл добровольцем. 10 мая 1942 года погиб в Чудском районе под Ленинградом в должности политрука. 
Григорий Родионович Голяков получил на войне 24 раны, но вернулся живым. Жил в Воронеже, работал в обкоме партии как специалист по тутовым деревьям сельскохозяйственного института г.Мичурина Тамбовской области. Умер дядя 5 февраля 1982 года.
Хата у Голяковых была крыта соломой, посредине – сенцы. Направо от них вход в помещение с печью, налево – в холодную светлицу. Во время немецкой оккупации в светлице пришлось сложить грубку и жить всей семьёй, так как другую половину хаты с печью занял доктор-офицер. 
«В семье нас было семеро детей. Я и Фёдор от Голякова Якова, а Пётр, Иван от Козина Ивана Емельяновича. Отца Голякова Якова Родионовича убили в пьяной драке на «Октябрьскую». Целили в одного – попали в него».
«Когда ехали на покос для колхоза до войны, то бригада косцов нанимала на день гармониста, чтобы веселее работалось. Гармонисту ставили трудодень. И на покос и с покоса ехали с песнями. Гармонистом был Ермилов Михаил Степанович 1923 г.р. Он погиб в войну».
«Первый трактор был на железных колёсах с «зубьями» на них. На тракторе красный флажок. Жители вышли на улицу посмотреть на диковину, а детвора бежала вслед за трактором».
«Отцов дядя, Голяков Андрей Варламович в 1933-34 г.г. учился в Воронежском институте и после собирал молодёжь и ставил спектакли и постановки в «Народном доме» (бывшем поповом доме, конфискованным под клуб)». 
«Папа показывал фото Абашина Шурика. Его семью раскулачили и сослали в Соловки. Отец горевал за друга, который был его моложе»…
Двоюродная сестра матери Васильковой Светланы Ивановны 1939г.р., Огурцова (Осина) Мария Матвеевна родом с Гуровского посёлка была замужем за директором Упоройского спиртзавода. По её утверждению семья Шохиных, представителем которой является бывший вице-премьер гайдаровского правительства Александр Шохин, была раскулачена в начале 30-х годов и выслана на Соловки. Как только в 90-е годы Шохин А. замелькал на телеэкранах, старожилы села Упорой по его обличью и специфическому говору признали в нём представителя семьи Шохиных, высланных на Север. Сам Александр Шохин, якобы отрицал, что его родственники с Упороя и говорил, что его родители из Архангельской области…
Ликбез работал в Домахе по вечерам и тетка Нюра (по матери) 1913г.р. ходила на занятия. «Моя мама выучилась грамоте в церковно-приходской школе, но не окончила её. Не выучила молитву «Отче наш» - поп стукнул её линейкой по голове, и она бросила учиться».
В 1935 г. Наталья Яковлевна пошла учиться в 4-х летнюю Домаховскую школу. До войны она успела окончить 5 и 6 класс Б-Кричинской школы. После войны Наталья уехала в Воронеж и жила у тёти, инструктора обкома партии. Здесь на дому «два года готовили для поступления в Берёзовский сельхозтехникум Воронежской области. Но больная мать стала просить о возвращении домой». Пришлось с мечтами об учёбе распрощаться.
«Мама пряла шерстяные нитки, ребятам шила штаны на швейной машинке. Мылись в деревянном корыте. Золу просеивали на решете, делали щёлок и использовали его вместо мыла». 
«В жуклах выпаривали щёлоком одежду от вшей. Обувались в лапти и чуни. Сводный брат Петро хорошо плёл «писаные» чуни. Чуни плели на деревянных колодках из пеньковых верёвочек и носили как летом, так и зимой. На голове – овчинные шапки. После войны мама покупала в Комаричи на базаре тюбетейки».
«Отец Яков Родионович работал сначала бригадиром строительной бригады, потом - заведующим фермы (коровником). Мать работала по наряду. Бабушка Агафья Гавриловна жила с нами».

  «Всё разделили старики по уму» 

О начале войны Наталья узнала от родителей. «Побежала по коноплям за коровой. Пригнала корову. Дома сидит отчим с Возиковым Михаилом, здоровым мужиком, выпивают «русскача», казенную водку за 3руб 0,5л. Выпив, мать говорит: «Доченька, война началась!» 
«То Комаричи налётом бомбили. А 2 октября 1941г. немцы большаком проскочили до Орла. В Домахе два немца жили месяц в хате будущей моей свекрови Дубцовой Пелагеи Кузьминичны. Потом их другие «фрицы» угнали в шрафную роту. До февраля 1943 года немцы в Домахе были наездом». 
«Хлеб сжали и заскирдовали ещё до оккупации. С приходом немцев старики поделили колхозное имущество и лошадей. Посчитали сколько людей во дворе. Если хорошая лошадь – одну на двор, старая – к ней добавляли жеребёнка. Всё разделили старики по уму. Весной землю тоже поделили по душам и работникам. Учитывали и тех, кто был на войне. Мои братья пахали свой надел. Старший брат с лукошком сеял рожь, пшеницу, просо, коноплю. Сажали также картошку».
У таких одиноких женщин, как мать Иваньковой (Романовой) Полины Антоновны для пахоты, посева и уборки урожая нанимали мужиков. Рассчитывались с ними частью урожая. Жали серпами, косами. После обмолота вручную – скирдовали. 
Зимой 1942 г. «Шалун» и другие старики стали делить зерновые скирды. На душу раздавали определённое количество снопов, в том числе и на тех, чьи мужья воевали в армии. «Молотили берёзовым пральником в хате. Полицаев и старосту в селе ещё не назначили».

«Товарищи! Я ваш!»

«Летом 1942 года немцев в Домахе ещё не было. Но уже были полицаи с урядником «Ченчиком» (по-уличному). Сам он родом из д.Берёзовка, которая находится в 5-6км за посёлком Холчи. Жена у него домаховская и жил он здесь «в примах» (зятя живущего у тёщи с тестем называют: примак или притыка). Такой был гад, этот Ченчик».
«На окопы гонял (рыть) моего брата Федю 1927г.р., потом угнал его в лагерь к немцам при их отступлении. Немцы Федю догнали от Домахи до французской границы». 
«Ченчик» боялся партизан, которые ночью иногда наведывались в сёла. На ночь от партизан, как и другие полицаи, урядник прятался. Брат Федя с ребятами проследили, что он «хоронится» в колхозной сушилке. Подкравшись к сушилке, они «завели» разговор якобы от партизан: «Ну что, мы с этим гадом будем делать?» Ченчик из-под крыши сушилки подал вдруг голос: «Товарищи! Я ваш!» Ребята захохотав, убежали». 
С февраля 1943 г. по 3 августа 1943г. домаховцы жили в прифронтовой зоне. Немцы пришли в село вьюжным февралём 1943г. Расположили здесь солдатскую кухню. «Через росстани (развилка дорог на сёла: Домаха, Упорой, Алёшинка) прошли наши лыжники и захватили д.Алёшинку». Немцы атаковали наших со стороны д.Сторожище (восточнее Алёшинки) и д.Талдыкино (западнее Алёшинки) с помощью танков и артиллерии «побили их».  
«Где старый магазин в Домахе, был тифозный лазарет. Самогон стали гнать из бурака при немцах. Стоит бутылка дома, я попробовала. Думала, что из бурака, значит, сладкая будет – она (самогонка) горькая!» В 1942 году приспособились гнать самогон из мёрзлой картошки, добавляя к ней мучицу для закваски и помещая всё это для брожения в бочку. Но нагнали лишь полулитру жёлтой по цвету «горилки». 
«Немецкий офицер жил в той половине нашей хаты, где была печь. По утрам я подметала пол у него. Он расхаживал по хате и, (деликатно выражаясь) «попукивал». Я бросила веник, хотела сказать «швайне», но вышло что-то другое, нецензурное. Он накричал на меня, обозвал партизанкой и выгнал».
«Как-то офицер приказал мне чистить его китель бензином. Я вылила всю банку бензина на китель и потом сказала ему: «Пан, спичку!». Он стал меня бить пилоткой по лицу».
«Заставляли мыть их машину, а я налила в кабину воды, и давай тряпкой «шуровать»! Офицер увидев, раскричался: «Партизанка! На окопы отправим!» Водитель офицера Яков хорошо говорил по-русски. У него мать была русская, и она просила его быть добрым на войне». 

«Как нас обували, так мы и воевали»

«Зимой 1943г. нас выгоняли на расчистку дороги от снега. Весной 1943г. каждый день гоняли на рытьё окопов. Между Троицким и Никольским посёлками под д. Девятино для рытья блиндажа немцы пригнали человек 50 из Домахи и распределили кого куда.
Нашу группу под присмотром немца-конвоира направили на Михайловский посёлок, чтобы вырыть и замаскировать здесь дзот. Мы были так рады, что попали подальше от передовой, что в обед, «сбросились» и угостили своего конвоира бутылкой молока и двумя яйцами. 
Он отобедал вместе с нами и бросил газету, в которую был завёрнут бутерброд. Я взяла газету и стала читать по-немецки. Конвоир удивился и стал рассказывать мне, как был в отпуске 21 день, что ехал через Польшу, где партизаны пускали под откос поезда. Потом подъехал верхом на коне офицер проверять работу. Конвоир вытянулся в «струнку» отрапортовал о сделанном». 
«Целый месяц немцы готовили оборону Б-Кричино. Окопы, траншеи, блиндажи рыли наши, деревенские. 22 мая нас погнали копать окопы в промклевском лесу под д. Девятино (9км от Домахи). В траншеях напротив были видны мелькающие каски наших солдат. Они не стреляли, наблюдая, как мы работаем». 
«В перерыве на обед кто-то из девчат созорничал и стал кричать:
«Спасибо Сталину грузину,
что он обул нас всех в резину! 
Как нас обували – 
так мы и воевали!» 
После этого наши начали миномётный обстрел. Двух человек убило насмерть, троих ранило. Мы побежали врассыпную, а немец-конвоир, присматривающий за нами и раненый в ногу, махал нам рукой к низу – ложитесь, мол».  
«Летом 1943г. в Домаху пригнали молодых немцев, австрийцев, мадьяр. Немец Яков, который умел разговаривать по-русски, говорил маме: «Тяжело им будет. Не умеют они просить «млеко» и «яйки»». Я гнала корову из стада и немного задержалась в разговорах с подружками. Когда подошла к своей хате, то увидела, что наша корова стоит, а молоденький немец пытается себе надоить молока. Я ударила хворостинкой корову, она дёрнулась и побежала. Немец упал с корточек и фляжку разлил с молоком». 
Вот что сообщает о немецкой мобилизации Щекотихин Е.Е. в своей книге «Орловская битва»: «С 1 января 1942 года по по 1 января 1943 года войска вермахта потеряли в России около 2 миллионов человек, из которых безвозвратно – примерно 700 тысяч человек и ранеными 1300 000 человек. По требованию верховного командования в первом полугодии 1943 года для вермахта было мобилизовано дополнительно 800 тысяч человек, в том числе 200 тысяч изымалось из промышленности; призывались резервисты 1901 года по 1922 год рождения».  

«Делали из села чистое поле»

«Недели за две до эвакуации, 20 июля меня и других 14-летних подростков согнали к школе (где сейчас находится администрация села). Родители принесли зимнюю одежду, онучи. Кричали, плакали, расставаясь. Нас, вместе с братом Федей, погнали на рытьё окопов и блиндажей в Б-Кричино и Воронино. Норма для блиндажа – 8м глубины». 
«В день эвакуации 5 августа 1943 года мы видели, как горела Домаха, как катками прикатывали посевы зерна на поле, рубили сады – делали из села чистое поле. В этот же день взорвали домаховскую каменную церковь. Когда Домаху запалили – пошёл гул, трескотня и стало светло как днём».
«Когда рыли «буккеры» (блиндажи) на большекричинском поле, взглянуть захотели, что там, в Домахе творится. Стали друг другу на плечи, чтобы посмотреть. А немец-конвоир в шутку говорит: танцуют и поют русские там. Наши заметили движение в блиндаже и стали обстреливать. Снаряды «ложились» сначала спереди, потом сзади. Спасибо немцу – только вывел из «буккера», туда попал снаряд».
«Нас на машинах повезли на Робское. Немцы в Робском (деревня близ села Радогощь) заставляли нас вязать снопы и таскать их на длинных палках для скирдования в «хресцы». Это было в августе 1943 года». 
«При нас были переводчицы: две кавелинские девушки. Одна из них дочь мельника. Месяц мы пробыли в Робском. Потом нас погнали дальше с отступающими немцами. Идёт обоз немецкий, а по его сторонам дети-беженцы. Наши «прялки» (ПО-2) пролетали над колонами, но не бомбили. Догнали нас до д.Лубошево и Ивановского спиртзавода (18км западнее ст.Комаричи)».
«Здесь мы копали окопы в сентябре 1943г. Кормили нас гороховым супом два раза в день: утром и по возвращению с работы. Вечерами мы копали картошку на полях у деревенских (жителей) и пекли её на костре».
«Ночевали по хатам. Никто нас особо не охранял. Ребята договорились бежать ночью. Брат Федя хотел позвать меня из соседней хаты. Ребята выступили против: шуму много от девчат, мол, перебудят всех. Федя остался, так как помнил наказ матери «не бросать Тальку одну». 
От почти двухмесячной работы на рытье окопов «руки покрылись коростой, позагноились. В деревне за Лубошево на площади нас построили и офицер, сидевший верхом на коне, через кавелинскую переводчицу спросил: хотите, поедемте с нами или к маткам вернётесь, или к русским пойдёте? Мы ответили, что к маткам, пан офицер. Он засмеялся и отпустил нас». 
«Брата немцы забрали с собой, а мы, человек 15 подростков в волдырях от коросты (чесотки), пошли в сторону фронта. Идём - навстречу немцы валом валят. Один офицер пистолет из кобуры достал и к нам. Другой схватил его за руку и объяснил, что это знакомые «паненки» из Домахи. Он сказал нам, чтобы мы свернули в сторону».
«Мы послушались совета и повернули в лог. Там были копани. Днём мы отсиживались здесь. К вечеру ползком добрались до посёлка и здесь ночевали около домов, погребов, на сотках. Было очень страшно: «ванюша» (шестиствольный немецкий миномёт) воет, «катюша» (реактивная установка М-13) гремит, деревня горит. Светло как днём». 
«Утром пришли наши. Стоял туман. Смотрим, идут какие-то, шинели подобравши и в обмотках на ногах. Разведчики сказали нам, как пройти дальше. Напутствовали по-своему: «Не шляйтесь. Заминировано всё кругом». Шли мы целый день. От Воронино до Расторога нас подвезли какие-то военные в чёрной форме, так как ноги мы сбили в кровь». 

«Лежали в покат и бредили»  

«Одна пришла из семьи – из родных в селе никого. Через два дня после моего возвращения из госпиталя на костылях вернулся отчим к своей матери. Хотели поехать на Урал – бабка никуда не отпускает». 
«Когда вернулись после освобождения в сёла, то 40 человек подорвались на немецких минах, а 90 человек из сёл погибло на фронте».
«Через большак Дмитровск – Комаричи ходили серпами жать пшеницу, а я пральником (деревянная лопаточка для «битья» вымоченного в воде белья, одежды) обмолачивала её. Вечером пришёл отчим и рассказал, как добирался из Пензенского госпиталя на попутных товарняках. Он читал сводки Совинформбюро об освобожденных населённых пунктах и собирался вслед за фронтом идти искать семью». 
«Отчим Козин Иван Емельянович со стариками собрал водяную мельницу. После он стал председателем колхоза «Сталинский путь». Чтобы восстановить мельницу, носили на носилках землю на плотину. Нередко натыкались при этом на прикопанных мертвых солдат. Выкопаем в одном месте солдата – закопаем в другом». 
«Весной 1944г. из военкомата прислали специально человека, чтобы собрать всех незахороненных солдат. В этой комиссии от колхоза была Ермилова Евдокия Фёдоровна, от сельсовета депутат Луканцов Сергей Ефимович, а также раненный солдат Калинов Иван Сергеевич».
Эта комиссия прошла пойму Расторога от д. Кавелино до домаховского леса: записывали данные о погибших солдатах и останки их свозили в братскую могилу в Б-Кричино. Трупы на поле боя были прикопаны своими солдатами-минёрами, которые, после отступления немцев, разминировали пойму реки Расторог.
«Вместе всей семьёй вырыли землянку, сделали в ней русскую печку. Неприятно было, когда ночью на печи по тебе прыгали маленькие лягушки. Потом вся семья заболела тифом. Лежали в покат и бредили. Почти в каждой семье переболели коростой».
«Стали понемногу из неволи возвращаться угнанные жители, приходить раненные из госпиталей. Вернулся отцов дядя, Андрей Варламович Голяков. Он воевал во время Курской битвы недалеко от родных мест: деревня Берёзовка (под с.Упорой) и рассказывал, что в бинокль однажды видел как сеял просо любимый учитель Панин Егор Хресанович. После перехода в наступление его часть двинулась через Упорой на Комаричи, и он в родное село не попал». Голяков Андрей Варламович переехал жить в Баку, потом в Сумгаит, где и умер в сер. 80-х г.г. 
«За дровами, чурками ходили в лес. До войны по Неруссе был сплав леса. После войны возили лес на коровах, реже на лошадях. Поля за войну заросли перед Южным посёлком ольхой и осиной. Поля вскапывали под лопатку или вспахивали на коровах. Вечерами люди семейные шли на посиделки, молодёжь собиралась возле какой-нибудь хаты потанцевать под гармошку».

  «А теперь встречай-ка старика!»

«Брат Федя сделал побег вместе с другими ребятами, когда был уже на территории Белоруссии. Через три дня двое ребят из их группы пошли разведать: не ушли ли немцы. Шли до тех пор, пока не вышли к своим. Сирота Любкин Иван сказал, что они пошли картошку искать, а Федя с товарищем в лесу остались». 
А вот Фёдору с напарником не повезло. Прождав товарищей четыре дня и измученные голодом (питались они корой, листьями, лесными ягодами), они вышли из леса и наткнулись на немцев. Те их избили и опять заставили заниматься старой работой: ночью, при свете ракет, собирать трупы немецких солдат с поля боя.
Ребята, бывшие с братом Федей, по приходу в Домаху сообщили его матери, что, скорее всего, он погиб. 
И вот осенью, в сентябре 1945г. нежданно-негаданно пришло письмо от Федора. Мать при чтении первых строк письма упала в обморок. «Здравствуйте дорогие мои! Отзовитесь, если кто остался живой. Здравствуй мать! Неужели не узнала своего родимого сынка? 
Юношей меня ты провожала, а теперь встречай-ка старика! Встречай родная хата. И ты не ждала меня живого увидать? И старушка горько зарыдала, обнимала сына, целовала: «Где ж ты мой сокол долго так летал? Почему домой не возвращался? Был живой, а писем не писал? Говорили, что ты убит и зарыт землёю. И с тех пор болела я душою, обливалась горькою слезою».
Я не был зарыт землёю, но я с нею крепко с нею так дружил, за Дунаем тихою рекою много мук и горя пережил. Всюду смерть ходила, всюду голод меня сопровождал. Летом мучила жара с дождями, а зимой морозец прижимал. Улетели годы молодые, как порой весенний соловей, стали волосы мои седые. Ой, как жалко юности моей. Наливай родная водки. Я хоть водкой горюшко залью. Забуду я немецкие колодки. За счастье песенку спою».
Фёдор потом попал в сортировочный советский лагерь под Веной. Пока дошла до него очередь проверки, он чуть не умер с голода. Из лагеря Фёдора направили на службу в армию, в Молдавию, где он служил 3 года. После демобилизации Федор вернулся наконец-то домой и женился. 
Но, видимо, лагерные мытарства не прошли даром для брата Натальи Яковлевны. Фёдор умер в 1983 г., не дожив до 50 лет. 

«Но началась война и оборвалась наша дружба»

В 1947 году Наталья Яковлевна Голякова работала в девятинском колхозе кладовщицей, а «угол снимала» у местного бригадира Юрия (фамилии вспомнить не могла). Тот в начале войны попал в плен и по возвращению домой, в деревню Девятино, привёз тетрадь стихов собственного сочинения. 
Многие из стишков Наталья Яковлевна переписала к себе в тетрадь. Некоторые из них запали в душу так, что она их запомнила наизусть. Как-то дала соседям тетрадь со стихами бывшего пленного почитать, та «пошла по рукам» и затерялась у кого-то. На 81-м году жизни она вспомнила лишь несколько стихотворений.
Из далёкого Колымского края
Шлю тебе родная привет!
Как живёшь, моя дорогая?
Напиши поскорее ответ.
Я живу близ Охотского моря,
Где кончается Дальний Восток.
Я живу без тоски и без горя,
Строю новый стране городок.
Не успели мы город построить
Не успели цементом залить – 
Немцы войну объявили,
Теперь новая песня звучит.
В этой песне, спою вам родные,
Как мы жили в немецких лагерях, 
Как полиция палками била,
Создавая толкучку в дверях.
Кто вернётся, тот ввек не забудет – 
Выпьет стопку, вскружит голова.
Дай бог счастья, вернуться до дома 
И продолжить трудовые дела.

Вот ещё одно стихотворение на тему угона в Германию:
Раскинулись рельсы широко
По ним эшелоны идут.
В чужую германскую землю 
Девчат украинских везут.
Прощай дорогой городишко
Мне больше в тебе не гулять.
Я буду в Германии строить,
Свой век молодой доживать.
Напрасно старушка ждёт дочку домой,
Напрасно на картах гадает.
Письмо её жадно я буду читать,
Но правды о ней не узнаю.
……………………………………………………………………..
Ой, васильки, васильки!
Сколько пестреет вас в поле.
Помню у самого Буга-реки 
Я собирал их для Оли.
Я собирался идти с нею в загс, 
Когда кончится служба.
Но началась война 
И оборвалась наша дружба.
В битве неравной с врагом
Я честно за Родину дрался.
Много погибло людей, 
А я в плену оказался.
Видел я Олю во сне,
Будто по полю гуляла 
И с васильками в руках,
Что для венка набирала.
Я подошёл, обнял её 
И долго она говорила,
Как сохранила любовь,
И как в разлуке прожила.
…………………………..
Немец крикнул: «Аутштейн!»
И я тут же проснулся…

А это стихотворение на мотив «Бродяга судьбу проклиная, тащился с сумой на плечах…»  
От непавших твердынь Сталинграда,
С приволжских донецких степей,
Немецкий солдат-бродяга
Тащился к семейке своей.
Он к Тихому Дону подходит,
Рыбацкую лодку берёт,
Унылую песню заводит
Про Гитлера что-то поёт.
«Безумец, не знал, что Россия
Могила для наших солдат.
Хотели дойти до Урала – 
Бегут без оглядки назад.
Куда ни посмотрим – без края 
Виднеются только кресты.
От армии нашей железной
Остались одни лишь хвосты».
Шагает же он по Украине
Голодный, усталый фашист.
Вдогонку снаряд за снарядом
«Катюши» пронзительный свист.
Он к городу Везель подходит – 
Развалины дома лежат.
Где отец, где мать, родные?
Заплакал калека-солдат.
Два брата в России погибли,
Один в океане на дне.
Родители с женою здесь погибли – 
Такая судьба, знать и мне.
К портрету Адольфа подходит
«Возьмите подарки назад!
Костыль, две медали и ленту
И больше я вам не солдат!

 Глава 2.«ЛУЧШЕ УМЕРЕТЬ, ЧЕМ ТУ ЖИЗНЬ ВЕРНУТЬ!» 

ВОСПОМИНАНИЯ ЖИТЕЛЬНИЦЫ ДЕРЕВНИ КАВЕЛИНО  

«Кой-когда была каша пшённая»

Лидия Яковлевна (Алешина) Кошелева родилась в 1923 году в семье Алешина Якова Андреевича и Васильковой Василисы Дмитриевны. Хата Алешиных находилась на краю деревни Кавелино под названием «Косорыловка». Здесь, в отличие от других косяков «Ушивки» и «Деревни», жили справные, додельные, то есть охочие до дела люди. От одного края деревни до другого было больше километра. 
Семья Алешиных в составе отца с матерью, дедушки Андрея с бабушкой и семи детей (четырёх братьев и трёх сестёр) жила в хате крытой под солому, печью и деревянными полами. В хате к печи был пристроен телятник, пониже пол. На полатях спали бабушка с дедушкой. Родители спали на деревянной кровати. В доме Алешиных стояли конник, лавка, сундук. Имелась керосиновая лампа. 
В хозяйстве Алешиных были лошадь, корова, поросёнок, куры. Сарай был плетёный из лозы и обмазан глиной. Закутка в сарае для поросёнка, тоже была плетёная. Поросят на улицу летом не выпускали, чтобы они не перекопали сотки с картофелем. 
Поросёнка покупали по весне и через полгода, обычно к Новому году, подкормив картошкой, резали. Требовалось при этом, чтобы частник сдал свиную кожу государству. Отец Лидии, Яков Андреевич, зарезал поросёнка, опалил шкуру, не ободрав её. Понадеялся, что фининспектор не узнает, авось пронесёт. Кто-то видимо донёс, и заявилась милиция в хату Алешиных. Дети и женщины принялись плакать от страха. Отца оштрафовали. Было это ещё до образования колхоза.
Хлеб пекли дня на три. При выпечке в хлеб добавляли картошку. «Корку обломаешь, а мякина - одна картошка». Когда садились за стол трапезничать, то ели из общих глиняных мисок деревянными ложками. Все за столом не умещались. Кто поменьше, ели на полу за печкой. Обычной, повседневной едой был борщ из щавеля, крапивы или щи из кислой капусты. На второе редко, «кой-когда», была каша пшённая, заправленная конопляным маслом... О скудном питании крестьян писал ещё в конце ХIX века народник А.Н.Энгельгардт в своих «Письмах из деревни»: «Наш мужик-земледелец ест самый плохой ржаной хлеб, хлебает пустые серые щи, считает роскошью гречневую кашу с конопляным маслом… У нашего мужика-земледельца не хватает пшеничного хлеба на соску ребёнку; пожуёт баба ржаную корку, что сама ест, положит в тряпку – соси…»

Какова была «польза» от такой вынужденной постной диеты видно из исследования Ю.М. Иванова: «Российский рабочий 20-х годов был лишён самого необходимого. «Молоко, сливочное масло и яйца – писала Кабо, проводившее бюджетное обследование в Москве – не являются предметами массового потребления и употребляются в рабочих семьях постольку, поскольку там есть дети, больные и пр… Для воспитания и питания детей взрослыми рабочим приходиться отказываться не только от удовлетворения других потребностей, но и сокращать своё питание.» Недоедание российских рабочих подтверждается и материалами медицинских обследований. «Для наших рабочих, – писал санитарный врач К.Ф. Станкевич, проверявший состояние здоровья рабочих бердо-релизной фабрики им. Бухарина, – со средним ростом 159,8 см (начиная с 26-летнего возраста) по Норманну средний вес должен был бы выразиться в 59, 8 кило. Мы же имеем средний вес для нашего рабочего в 58,7 кило, что составляет 98,1% нормы». Ещё большее отклонение от нормы обнаружил санитарный врач Латышев, обследуя дробо-литейный завод «Пролетарская диктатура». «Если считать – пишет он – средний вес для взрослого мужчины 65 кг, а для женщины 55 кг, то у наших рабочих он ниже нормы. У женщин – производственных рабочих средний вес около 50 кг, у мужчины – около 60 кг» …  
Хотя корова и была в семье, настоящего молока и не пили. Всё больше пили перегон, «обрат». За корову нужно было сдавать государству налог молоком. Его можно было уменьшить, если сдавать цельное молоко, а перегон забирать назад. Корову доили два раза в день. Сдал 6 литров молока на сепараторную, назад получил пять литров перегона – вот и пей на здоровье! Если и заводилась сметана в семье Алешиных, то её продавали на базаре в Комаричах, чтобы «выручить» копейку и на этом же базаре купить лапти.
В зависимости от времени года, сухой или мокрой погоды, бережливости и аккуратности, лапти приходили в негодность через 3-4 дня, а лучшем случае через семь дней. Чтобы увеличить срок «носкости» лаптей их подошву «подбивали» пеньковыми верёвочками. С помощью «свайки» (железного крючка с деревянной ручкой) через лычки лаптей пропускали пеньковые верёвочки. Лаптей с такой «подошвой» хватало на месяц. Весною и осенью лапти промокали насквозь. Лавки (магазина) в Кавелино не было, поэтому на базар ездили в Комаричи. В семье Алешиных валенок не было. Зато отец и мать были одеты в новые овчинные полушубки. Дети, друг за другом, донашивали старые овчинные полушубки. Шубы берегли – ходили в зипунах. 

«И не болели никогда!»

Зимою дети Алешиных, как и других катались с горок на «говнушках», то есть корзинах, обмазанных коровьим «добром». Иногда зимою выбегали пару раз прокатиться босиком с горки, а потом отогревали ноги на печке.
Как только на горках появлялись проталины, то тут же детвора выбегала под весеннее солнце, насидевшись за зиму в хатах. «Набегаешься – и в хату. И не болели никогда!» И всю весну, лето и до поздней осени ходили босиком. «Летом бегали до цыпок на ногах. Кожа на ступнях ног порастрескается, кровь течёт, голосим – щипит (болит)».
В Кавелино на реке Расторог была колхозная мельница. Престольный праздник был «Егорий», как и в М-Кричино, на 6 мая и 9 декабря. К праздникам для своих нужд гнали самогонку. Для этого варили картошку, проращивали жито, заводили брагу. Гнали самогон и бобылки, одинокие без мужа и хозяйства женщины. 
В Кавелино имелась 4-х летняя школа. Лидия Яковлевна помнит, что директора школы звали Ниной Владимировной. Но учиться Лидии было некогда. С 12 лет она пряла, шила, «на полоску» ходила вместе с матерью бураки (свёклу) прореживать. Научилась читать у брата и сестры. 
Вечерами, несмотря на усталость, молодёжь собиралась на звук гармошки на улице. На посиделки женщины приходили к одиноким бабам, а мужики - к кому-нибудь поиграть в карты. Молодёжь парами ходила по улицам. Парни летом ходили в картузах, зимой – в шапках из овчины. 
В хатах водились клопы, тараканы, блохи. «Летом зайдёшь в хату – ноги от блох становятся черные, как от коросты». Против блох боролись полынью, бросая её на земляной пол. Голову мыли щелочью, в перерывах работы «искались» - искали друг у друга вшей и давили их на ногте. 
В 1941 году Лидия Яковлевна Алешина вышла замуж за Петра Ильича Кошелева (1921-1981). В 1942 году она родила сына, которого назвали Владимиром. В 1947 году он заболел дифтерией, и его повезли в Комаричскую больницу, но спасти не удалось, и мальчик умер.

Пока дошли ноги в кровь посбили

В конце сентября 1941 года поехала Лидия Яковлевна с односельчанками в Орёл продать пшена, чтобы потом там купить соли. На попутной телеге добрались до Дмитровска. В Дмитровске встретили знакомого мужика из Любощи, который озадачил и ошарашил женщин новостью: «Куда вы собрались – немец уже под Севском!» Не дождавшись машины-попутки, повернули назад. Пришли домой в Кавелино ночью. «Пока дошли ноги в кровь посбили, так как шли разутыми, босиком, а дорога со щебёнкой». 
Утром мать разбудила Лидию: «Вставай, немцы в Холчах (2км от Кавелино) коров забирают, свиней для кухни стреляют!» Колхозных коров успели угнать в эвакуацию до прихода немцев… 
Валентина Фроловна Сенькина (Сумакова) 1936 г.р. уроженка посёлка Южный так рассказывает о первой встречи с оккупантами: «Как сейчас помню – картошку в огороде выкопали. И вот в один из дней увидели, как по упоройскому большаку пошла техника: танки, автомашины, мотоциклы. Старшие ребята сразу сказали – это немцы. Залегли в кустах и стали наблюдать за происходящим. И тут одна девчонка выглянула из-за кустов. Фашисты заметили и в нашу сторону застрочили из пулемёта. Мы же сразу разбежались и вернулись домой, а там уже вовсю хозяйничали немцы: ловили кур, резали поросят. Из дома нашу семью фашисты выгнали и переселились мы в подвал, а к зиме мама даже умудрилась в подвале печурку сделать. Так и жили в том подвале почти два года оккупации». 
Летом 1943 года немцы стали на постой в Кавелино. Людей из «Косорыловки», южного края Кавелино согнали на другой край «Ушивку», где «дома повросли в землю». У себя, на своём краю, немцы сделали в одной хате баню, в другой хате – прачечную. Понастроили себе сортиров. У кавелинцев до этого и понятия об них не было. Отхожим местом были огород, двор, промежутки между хат, которые тесно стояли друг к другу. 
Жителей Кавелино немцы стали гонять на рытьё окопов под Холчёвку (за большаком Упорой – Дмитровск). Так как Лидия была с маленьким ребёнком, то её, в отличие от матери, от рытья окопов освободили. Копали и строили немцам блиндажи с накатами – «бунки». Немцы на лошадях возили своих «битых» (погибших) из-под Берёзовки и Холчёвки хоронить в Лопандино. 
«Соль в войну ходили менять в Орёл, а кто у немцев разживался. Хлеб, чтоб солёный был, пекли на огуречном рассоле». 
В августе 1943 года жителей Кавелино немцы эвакуировали в сторону ст.Комаричи. «Коров у людей забрали, посадили кого на повозки, кто пешком и пригнали в Брасово. Здесь у нас корову отняли. Ночью, когда мы были уже на станции Погребы, налетели наши самолёты и бомбили всю ночь. Побило много гражданских людей. Наутро их похоронили в общей братской могиле». 
«По железной дороге довезли нас до Ямпольского района, выгрузили и распределили по деревням. Местный староста расселил по хатам. Разрешили копать картошку на сотках для пропитания. Кто-то побирался у местных жителей. Кто-то подрабатывал у хозяев. Опять налетели наши самолёты, разбомбили дом старосты. Погибли его сын и жена».
«Утром едут наши на конях верхами, человек пять. «Не бойтесь! – сказали они нам, - собирайтесь домой!»» При возвращении из эвакуации проезжали через Севск, где на площади, на виселице «висел староста с дощечкой на груди». 
По пути из Ямполя домой в Кавелино, наиболее «отчаянные забегали в окопы, в траншеи, чтобы снять с убитых солдат обувь и одежду». Лидия Яковлевна шла от Ямполя пешком с сыном Володей на руках, поэтому руки и ноги у неё опухли. 

Поселились жить в погреба к лягушкам 

Когда возвратились в Кавелино, то увидели обгорелые печные трубы и две уцелевшие хаты – всё, что осталось от деревни. «Поселились жить в погреба к лягушкам. По приходу в сожжённую деревню погорельцы «разували битых немцев», снимая с них сапоги. Питались картошками с соток. Мама, Василиса Дмитриевна, пошла в Любощь к матери Поликарповой Валентине Ивановне, Фёкле Козьминичне Жуковой и договорилась с нею, чтобы мы перезимовали у них в хате».
«Другие кавелинцы сложили грубки в погребах. Варили картофельную похлёбку в снарядных гильзах. В деревне Холчевке, которая находилась от пос.Холчей в полукилометре через лог, выменяли на картошку ручную мельницу для тёрки зерна. Муку мешали на воде и пекли лепёшки на сковороде, а если её не было, то пекли на жестянке». 
На пожарище, по возвращению из эвакуации, люди искали сковородки и другую кухонную утварь. «Кто лазил – своё откапывал, тот подрывался на минах. Мы решили с мамой: босые, голодные будем, а копать свою схоронку с вещами не будем! На минах человек 10-15 подорвались, в том числе бабка с внуком. Пришли минёры разминировать. После них всё равно и скот и людей убивало».
Лакомством считалось потолочь в деревянной ступе коноплю и залить её водой. Получалось пойло – белое как молоко. «Это был праздник!» (попить такой «коктейль»). 
Весной 1944 года стали все вместе обрабатывать колхозную землю. Этой же весною переехали из Любощи к себе в деревню, в погреб. Стали «бунки» (бункеры) раскапывать, чтобы брёвна и доски использовать при переоборудовании погребов в землянки.
«Потом колхоз помог и мужики хатку, крытую под солому, вроде амбара, поставили. Печку сложили и перешли туда жить из погреба (ямы)». 
«Ходили пешком в Михайловку, что за Железногорском (Курская область). Там покупали, выменивали, кто за что – курей, гусей, поросят». 
Муж Кошелев Петр Ильич на побывку пришел как раз на 9 мая 1945 года. Потом дослуживал и окончательно вернулся в 1946 году. В этот же год родилась дочь Рая. Стали хлопотать, как землю вспахать, что-нибудь купить. В голодный 1947 год пекли и ели «тошнотики». 
Василькова Ефимия Дмитриевна - тётка Алешиной (Кошелевой) Лидии Яковлевны 1923 г.р., а дочь тётки Химы, Мария (Маня), доводилась ей двоюродной сестрой. Муж Химы был строитель, и даже построил себе хату в деревне Талдыкино, опередив председателя колхоза в новоселье. В голодный 1947 год 13-летняя дочь Маня вместе с другими детьми собирала колоски на скошенном поле, и лишь она одна была арестована по печально знаменитому уже тогда указу о колосках «шесть – шесть, сорок шесть» (Указ Президиума Верховного Совета СССР от 6.06.1946 года). Мария была отправлена на лесозаготовки, откуда в родное село не вернулось и судьба её неизвестна. Отец с горя заболел и умер, а мать с младшей дочерью по вербовке куда-то уехала. Мария доводилась также двоюродной сестрой сироте Савиной (Васильковой) Прасковье Ананьевне (1929 – 2000) из села М-Кричино... «Торф копали и до войны и после войны. Ходили за дровами в Горницу (урочище поросшее леском) и оттуда приносили вязанку сучьев, дровишек».
Мужу Петру Ильичу Кошелеву «за службу дали 100 рублей. Помогли родственники и купили телку. Выходили её, она отелилась. Поросят покупать ездили в Комаричи». 
В 1948 году родилась дочь Валентина, а в 1951 году – дочь Людмила (Любовь). В 1954 году в семье Кошелевых появился сын Виктор. 
На мой вопрос: не хотелось бы ей вернуться в молодость, ведь весело тогда жили, хоть и бедно? Лидия Яковлевна, всплеснув руками, ответила: «Не дай бог! Как вспомнишь – лучше умереть, чем ту жизнь вернуть! Сейчас только и жить! Да вот работать никто не хочет».



«ПОДХОЖУ К БАБАМ – А У НИХ ГЛАЗА ОПУХЛИ ОТ ГОЛОДА»

ВОСПОМИНАНИЯ ЖИТЕЛЯ ДЕРЕВНИ ВОРОНИНО

 "Придёт время и весь мир покроется паутинками"

Чеботарёв Анатолий Григорьевич родился в 1927 году в семье Чеботарёва Григория Ефимовича (1889-1944) и Антониковой Лукерьи Васильевны (1890-1973). Мать Лукерья Васильевна имела двух детей от первого брака и четверых (три дочери и сына Анатолия) от второго.
Сестра Аза умерла от голода. Сестру Матрёну отдавали в поводыри к слепому в д.Чернево. Как-то она в шутку, завела слепого в крапиву и попыталась убежать. Слепой по её топоту побежал за ней вслед. Потом он пожаловался на Матрёну своим родителям. Мать слепого хлестнула «поводыршу» раза четыре хворостинкой через плечи. 
Антоникова Дарья Михайловна, бабушка мамы, умерла в 1955 году. Её мама (прабабушка Лукерьи Васильевны) говорила: «придёт время, и весь белый свет покроется паутинками: будет летать жёлтая птичка и будет людей убивать. И придет такое время, когда люди будут собираться по 3-4 семьи в одной хате и жить». Так оно и случилось в войну и после войны.
Сама Дарья Михайловна славилась в деревне как хорошая повитуха. Кроме этого отговаривала детей от сглаза, а лошадей от «чемера». По словам её праправнучки Раисы Анатольевны Мосякиной (Чеботарёвой) 1949 г.р. «иногда боли у людей от приступа аппендицита принимали за «чемер»».
Хата была маленькая, пол деревянный. Имелись печка, грубка, лавки, стол, конёк, телятник, полати. На стене висели часы с гирьками. С дровами было туго – воровали, сучки собирали и возили на салазках. В семье Чеботарёвых был медный самовар. Чай пили без сахара заваренный на мяте, ветках малины, калине и различных травах. В хозяйстве имелось корова, поросёнок, «тройка гусей, куры». Поросёнка выкармливали больше года. Если был «удачный», то к зарезу набирал килограмм 70-80. 
В деревне Воронино почти в каждом подворье были коровы и по три-четыре овцы. В стаде насчитывалось 120 коров. Овец пасли отдельно от коров. В колхозном стаде, до войны, коров и овец было гораздо меньше. В 60-70 годы на воронинской МТФ каждая из семи доярок обслуживала группу из 12 коров. Пастухами до войны нанимались как свои старики с ребятами-подпасками, так и со стороны, из Трубчевска, например. Зато лошади были только в колхозе. Свиней до войны мало кто держал. И кормить нечем и налоги большие.
«Мясо солили и складывали в кадушечку, а просоленное сало – в плетушку. Летом мать подсушит его на солнце, потом - в торбочку и на чердак под потолок подвесит. Бережёт к сенокосу. Для заправки в щи или суп она отрезала по кусочку сала и опускала в чугун. После готовности щей, сало вылавливалось, толклось в миске и снова попадало в чугун». 
Заправляли щи и конопляным маслом. Зёрна конопли упаривали в чугунах, поставленные в печь. Потом вручную выжимали в мешках. При немцах отдавали на выжимку через деревянные тиски. «Умельцы» за свои услуги брали оплату за полученное конопляное масло, плюс забирали себе половину конопляного жмыха. 
Хлеб мать, Лукерья Васильевна, выпекала раз в неделю. Замешивала тесто в дежке, ставила её в ночь на печь. С утра топили печь дровами. Потом выметали под и свод печи помелом и на капустных листах караваи из теста помещали в печи. Чтобы корка у каравая была позажаристее, мать ставила рядом с караваями зажжённые лучины. По словам Анатолия Григорьевича, хлеб по вкусу получался «не чета» нынешнему. 
В сенцах для поросёнка был сделан закутка. Чтобы собрать деньги для покупки поросенка на базаре, мать, Лукерья Васильевна собирала сметану, сбивала масло и продавала его в Комаричи. Таким способом деньги копились в течение года.
Если нужно было «подчистить» (кастрировать) кабанчика, то в «чистый четверг» из посёлка Робское Комаричского района (Брянская область) приходил «Клюёнок». До войны и после войны в Воронино был и свой ветеринар – Антоников Иван Андрианович. Прожил он лет семьдесят и умер в 50-х годах. 

  «Скоро будет революция»

Посёлок Расторог в то время состоял из 12 хат, расположенных за мельницей. Посёлок был прикреплён к колхозу «Победа» (Воронино).
Близ фермы воронинского колхоза раньше была барская роща, где пасли свиней. Рядом – хороший сад. Антоников Федор Глебович, дед тещи Анатолия Григорьевича, жил и работал здесь сторожем. 
Барин (Афросимов) ездил, по воспоминаниям бабки Чеботарёва А.Г., на дрожках, запряжённых тройкой коней с колокольчиками на дуге, и был одет в длинное чёрное пальто с «большими пуговицами».
Барин приезжал и говорил сторожу: «Скоро будет революция. Строй себе хату в Воронино. Моя барская милость до времени». Барин Афросимов из Б-Кричино проживал в Калуге. Управляющим имением был его зять, глухой. Приставлял трубку к уху, когда слушал кого-то. 
Антоников Михаил Васильевич 1903 г.р. (его мать Дарья Михайловна, прабабушка Анатолия Григорьевича Чеботарёва), сын табунщика, работал свинопасом у барина Афросимова и рассказывал: «Сяду на борова верхом и еду с Б-Кричино до фермы Воронино». Свинопасу 9-10 лет управляющий давал бесплатную кормёжку и платил ему копейку в месяц за работу. 
Его брат Никифор Васильевич Антоников 1907 г.р. в начале 30-х годов работал участковым милиционером в Работьково. Потом его перевели старшим участковым в Дмитровск. Во время отпуска начальника милиции он поселился в доме Кулабохова, за что был выгнан из милиции. 
Антоников Н.В. написал письмо Сталину. Через три месяца комиссия из Москвы восстановила дядю в милиции, а Кулабохова в 1937 году признали врагом народа. Антоников Никифор Васильевич перед войной переведен был на работу заместителем начальника милиции г.Белгорода. 
С началом войны участкового милиционера Дворцова Нила Ивановича «угнали на Урал, а Никифора Васильевича Антоникова отправили в гвардейский полк». С фронта пришло извещение, что он пропал без вести. Одно время его матери Дарье Михайловне не платили пенсию за сына, погибшего на войне. Дворцов Н.И. давал подтверждение, что Антоников Н.В. был отправлен в гвардейский полк и Дарье Михайловне назначили пенсию в 40 рублей. Колхозную пенсию, 10-12 рублей в месяц стали назначать после 1965 года.
«До революции (до Ленина) хаты топили «по-курному», а пряли и ткали при лучине. При Ленине уже пошли хаты с вытяжными трубами. Во время гражданской войны со стороны Карачева наступал отряд и вошёл в соседнюю деревню Чернево. Воронинцы бросились навстречу с прялками, вилками, ямками. Их встретили стрельбой. Погибших не убирали три дня». 
«Дед Мосякин Кирилл Осипович (Иосифович)1900 г.р., односельчанин, воевал кавалеристом, был неграмотным. Товарищи над ним часто подшучивали. Он пометит свою винтовку повязанной тряпицей, а они перевяжут её на другую винтовку. Начнут разбирать своё оружие бойцы, Кирилл на смех шутникам заспорит с кем-либо. Хотел даже руки на себя наложить из-за таких «потех» товарищей. Командир провёл с ним воспитательную беседу и поставил его развозить секретные пакеты, которые он рассовывал по карманам. После гражданской войны Кирилл Осипович женился, жена ему родила трёх детей. В 1941 году он был призван на войну и прошёл её до конца. Когда в 1945 году вернулся домой, то в виду смерти первой жены, женился на вдове с двумя детьми…» 

«О судьбе потомков раскулаченных»

При «раскулачивании в начале 30-х г.г. у Стреляева Алексея Осиповича отобрали хату, и он ушёл жить к соседям. Дядя Анатолия Григорьевича Чеботарёва был женат на его дочери. «Раскулачили» и Калинина Петра Андреевича, имевшего семью: три дочери и два сына. Тоже выгнали из хаты, и он жил у родственников. 
У обоих «раскулаченных» были дома-пятистенки: два сруба вместе, сени с крылечком. Хату Стреляева использовали как контору колхоза «Победа». Когда пришёл немец, Стреляев, в отличие от Калинина, вернулся в прежний свой дом. Но в полицаи они не пошли, а сыны их были на фронте, там и погибли. 
И Калинины и Среляевы до войны работали в талдыкинском лесничестве на санитарной обработке леса. И дочери там работали, а сыны уехали в город на производство. 
«Раскулачили» и Антоникова Федора Глебовича, имевшего, как и Мосякин Василий Егорович хату односрубку с соломенной крышей. Мосякин В.Е. попал «под кампанию» за то, что отказался вступить в колхоз. У него были три дочери и один сын Мосякин Яков Васильевич, 1915 г.р. С войны он пришёл в звании старшины и пошёл работать в колхоз. 
В хозяйствах Стреляевых и Калининых было по три лошади и маслобойке. У Антоникова и Мосякина – по одной лошади. Лошадей у «раскулаченных» забрали в колхоз.
До войны Антоников Федор Глебович работал кучером и возил директора и агронома лопандинского совхоза. Сыновья Антоникова: Василий Федорович 1913 г.р. (старший лейтенант) и Николай Федорович 1915 г.р. (лейтенант) до войны работали в брянской тюрьме. Их эвакуировали с тюрьмой на Урал. В конце 1944 года они вернулись и продолжали работать – Николай Федорович в Брянске, Василий Федорович – в Новозыбкове. Дочь Фёкла Федоровна, в замужестве Среляева, будущая тёща Чеботарёва Анатолия Григорьевича. 
Антоников Николай Федорович – отец Голобоковой Валентины Николаевны 1946 г.р, бывшей заведующей б-кричинской фермы. В настоящее время она на пенсии. Её сыновья Александр 1969 г.р. и Олег 1974 г.р. женаты и служат офицерами в армии. Александр в Карелии, Олег – в Орле. Валентина Николаевна окончила в 1968 году Глазуновский сельхозтехникум Орловской области, по специальности ветврач. Вышла замуж за Голобокова Николая Григорьевича (1938-?), колхозного бригадира. Один из старших братьев, Антоников Николай Николаевич 1947 г.р. до самой пенсии работал офицером КГБ СССР. Валентина Николаевна 70-80 г.г. работала заведующею фермы. 
У Василия Федоровича Антоникова – сын Василий Васильевич работает стоматологом в г.Дмитровске, а его жена Нина Дмитриевна – детским врачом. 
В деревне Воронино до сих пор (2009г.) живёт Абашин Александр, «притыка». Так называли зятя, пришедшего жить в дом тестя и тещи. Сам родом Абашин из деревни Любощь. Перед коллективизацией семья Абашиных была раскулачена. Об этой истории сложили частушку: 
«В середу, под Пасху
Шёл Мишечка домой.
Любощские «Брусята» кричали:
Мишечка, постой!
Мишечка остановился, они его – кругом.
Он говорит – бейте, чем хотите,
Но только не ножом.
Они его убили кинжалом».
«Брусята» - уличное прозвище Абашиных. О Мишечке известно лишь то, что он был комсомольцем и активистом при раскулачивании.
Согласно посемейным спискам 2-го Любощского товарищества за 1906 1908 г.г., предоставленные мне (автору) краеведом из С-Петербурга Кочевым Сергеем Владимировичем 1962г.р., семейный клан (фамилия) Абашиных был в то время самой большой в деревне Любощь. Мужчин в возрасте от 18 до 60 лет насчитывалось в 1906г. 17 человек, в 1908г. – 12 человек. Эта фамилия имела в общем суммарном пользовании надельной земли в 1906г. 47,5 десятин, в 1908г. – 48,5 десятин.
Второй по численности фамильный клан Жуковых имел надельной земли в 1906г. 44,5 десятин, в 1908г. – 47,91 десятин. И количество мужчин-работников соответственно: 1906г. – 13 человек, 1908г. – 12 человек.
Из Абашиных после войны, по сведениям от Авилкиной (Лобеевой) Валентины Григорьевны 1943г.р., в Любощской семилетней школе работали: учитель математики Абашин Иван Сергеевич, инвалид войны, без руки; его жена – учитель физики Зинаида Григорьевна. Кроме них в начальных классах преподавала замужняя учительница Абашина Екатерина Ивановна.  
Активисткой раскулачивания в Воронино была неграмотная Проконова Фёкла Ивановна. От первого мужа у неё родился сын Алекосий. После смерти мужа она нажила от четырёх разных мужчин ещё четверых сыновей: Дмитрия г.р.(?), Петра 1919 г.р., Евгения 1927 г.р., Александра 1930 г.р.. С образованием колхоза работала она дояркой на ферме. В личном подворье держала только кур.

  «О босоногом детстве»

В Воронино Толя научился плести лапти с 12 лет. В них и ходил в школу. «О чунях понятия не было». Одет он был, как и все дети в домотканую одежду. Вместо пуговок на одежде были пришиты деревянные палочки. 
Весной, в мае месяце, у школьников появлялась возможность подзаработать копейку. Для борьбы со свекловичным долгоносиком поля обкапывали неглубоким рвом. В нём, через равные промежутки копали ямочки и заполняли их патокой. В эти сладкие ловушки и попадали долгоносики. Школьники собирали их в стеклянные пол-литровые бутылки, несли к конторе и получали за «вредителей» на руки по 15-20 копеек из колхозной кассы.  
Анатолий закончил 4 класса начальной школы в Воронино до войны. Учительницей была Клавдия Яковлевна Алдушина, родом из деревни Любощь. Её муж Алдушин работал агрономом в колхозе до войны. У них было три дочери: Нина, Лида и, одноклассница Толи, Тамара. Агроном, как пьяный напьётся, так дебоширит – «всю посуду перебьёт». Лида была лицом и статью вся в отца, поэтому мать ей говорила: «Ты похожа на отца – собери черепки и отнеси во двор». 
До войны в воронинской начальной школе работал учителем Павел Борисович (фамилию Анатолий Григорьевич не помнит). У него единственного в деревне был велосипед. Родом он был откуда-то из-за Дмитровска. 
«За лыком для лаптей ходили промышлять в лес. Лесники хоть и «гоняли» за это дело, но смотрели сквозь пальцы на обдирание лип, понимая, что обуваться во что-то надо. Даже при немце лес охранял лесник Кирюхин Павел Григорьевич. Был он родом с Гуровского посёлка (бывший колхоз «Коммунист»), что за деревней Талдыкино. Работал он лесником и после войны. При немцах, в 1941 или 1942 году лесник родом из посёлка Пески Брасовского района (Брянская область) застрелил мать домаховца Ермишина Михаила». 
Лыки перед плетением размачивали в воде, потом ножом «циновали» их и приступали к плетению. Зимой ходили в лес за липовыми ветками. После «пропарки» их в печи, зубами вытягивали стержень из ветки и получали «лутошки». Из них плели потом лапти. «Подбивали» их для носкости пеньковыми верёвочками. Для лыка выбирали двух или трёхметровые липы и срезали ветки на них. На болото зимою, несмотря на то, что лесники гоняли, ходили рубить берёзовые прутики. Их подсушивали и использовали для розжига печи. 

«Как доставались людям сено, солома и колоски»

Косили на болоте и сено. Через канавку носили скошенную траву домой, где её просушивали и укладывали в стожки. Ночью, захватив с собой матрасы для набивки, шли на добычу соломы с колхозного поля, которое охранял объездчик.
Не отказывались при удаче и от хоботья (отходов соломы при молотьбе), которое, с добавлением муки или барды, шло в корм скотине. К весне ближе колхозным коням давали мешку из хоботья, муки и барды – готовили их к весенней посевной кампании. 
Отец и мать Анатолия Григорьевича были неграмотны. А вот его будущая теща Стреляева Фёкла Фёдотовна (1907-1983) посещала ликбез. В 1928 году она родила дочь Марию. Муж Афанасий Иванович, рассерженный учебными «отлучками» жены по вечерам и неприглядом за грудным ребёнком, «бросил азбуку в лохань». На этом ликбез закончился. 
За хищение колхозной собственности до войны строго карали. Холостой парень Антоников Степан шёл с работы мимо поля и сорвал горсть колосков. Был пойман объездчиком и получил 3 года тюрьмы. После отбытия наказания перед самой войной был призван в армию. С войны не вернулся. 
В семье Чеботарёвых пища была простой, как у многих в то время: суп картофельный (похлёбка), борщ (щи пустые) из капусты или свёклы. Корову при немцах реквизировали, поэтому на третье «блюдо» - вода из колодца. В деревне имелось шесть колодцев. Из них три колодца с «журавлём», три с открытым срубом. 
Для приема пищи использовалась кухонная утварь, изготовленная кустарями: деревянные ложки, глиняные миски, кружки, горшки, кувшины, махоточки (маленькие горшочки для детей). Привозили всё это добро на продажу кустари из сёл Большие и Малые Овчухи Брасовского района (Брянская область).
В деревенском магазине до войны Фрол Глебович Антоников торговал солью, спичками, керосином, табаком в пачках, папиросной бумагой. Хозяйственное мыло и ситец были редкостью и доставались далеко не каждому. 
В оккупацию ходили в Комаричи менять гусей и коровье масло на соль. Поначалу немцы давали 2-3 кг соли за гуся. Потом, когда «менял» значительно прибавилось, немцы стали давать за гуся – «пару стаканов соли и пинка под зад». 
Спичек в войну у жителей деревни не было. «Разживались» огоньком у соседей или у тех, кто обзавёлся кресалом и трутнем.

  «Халимония»

«Мылись только летом. Зимою некоторые из деревенских жителей спали в печке. С топливом туговато было, хотя и лес через р. Неруссу рядом. До войны любителем такого «спанья» был Говядов Ефрем Максимович. В 50-е годы – Чеботарёва Прасковья, по-уличному «Халимония». Выросла она сиротой, жила одна, вот и спала в печке зимой». 
Отец «Халимонихи» служил 25 лет в царской армии. Её сын до войны был призван на службу в Черноморский флот. Во время войны при бомбёжке находился на зенитной батарее. От страха «сдали нервы» и он сбежал с боевого поста. За что и был расстрелян «как изменник Родины». «Халимониха» сначала получала пенсию за сына, потом ей в пенсии отказали.
С «Халимонихой» после войны какое-то время жила девочка-сирота по имени Рая. До угона в эвакуацию её мать-беженка работала в комендатуре уборщицей и проживала с дочкою у Чеботарёвой Прасковьи. В г.Середине Будде (ж/д станция Зерново, Украина) во время налёта нашей авиации мать Раи погибла и девочку взяла к себе Прасковья. Брат Раи во время этой бомбёжки убежал в лес и попал к партизанам. Их отец с войны вернулся живой и долго разыскивал своих детей.
Евстратов Иван Маркович, родом из соседней деревни Чернево (Комаричский район, Брянской области) работал в Комаричской больнице врачом-терапевтом. Иван Маркович занялся судьбой Раи. Он нашёл её отца. Потом вместе с отцом искали Раиного брата и нашли его «то ли в 46, то ли в 47 году». 
Жена Евстратова, Клавдия Ивановна была хирургом. По словам Анатолия Григорьевича – «замечательным хирургом. Люди с удовольствием шли к ним». Но нашлись «завистники-кляузники» и супруги решили уехать в Подмосковье, где Клавдия Ивановна работала до войны хирургом. Туда они уехали, там и умерли.

  «Я староста – лечите меня»  

Односельчанин Антоников Фрол Глебович был в немецком плену семь лет: с 1914 г. по 1921 год. В октябре 1941 г. группа деревенских «зевак» пряталась от моросящего дождика под козырьком одного из амбаров. Слышны были выстрелы и виден полёт трассирующих пуль. Где-то поблизости был фронт. Тут подъезжает легковая машина с 4 немцами. Один из них в фуражке, «брюхатый». 
Что-то спросили по-немецки. Фрол Глебович ответил и разговаривал с ними минут 10-15. Офицер, вытащив и развернув карту, спрашивал деда Фрола, как проехать по большаку с.Радогощь – пос.Робское – пос.Расторог – с.Домаха. Тот отвечал, что большак запахали лет десять назад. Тогда офицер спросил, как проехать им до с.Больше-Кричино. Антоников Ф.Г. объяснил и немцы уехали.
Подобный любопытный случай имел место в сентябре 1941 года в селе Блистова Новгород-Северского района Черниговской области. Мой тесть (автора) Шульга Михаил Данилович 1937г.р. рассказывал, что немцы при появлении у них, показывая карту, спрашивали жителей, где речка Россава, которая должна протекать по селу. Те отвечали, что лет десять назад речка обмелела, и её исток сместился с восточного края села на западную окраину.
Архивные данные подтверждают существование дороги от Домахи на Радогощь. 
«Село Домаха, при дороге на Радогощь Севского уезда, при овраге, 230 домов, 596 мужчин, 776 женщин, церковь каменная, школа, пунктовая земская больница, волостное правление, хлебо-запасный магазин, 4 лавки, крупорушка, 3 маслобойки, На престольный праздник 9мая Николая Чудотворца и 6 декабря торги». 
Через 2-3 дня после общения Фрола Глебовича на немецком языке, незабытым им за 20 лет после плена, в Воронино «понаехало полдеревни немцев». Они собрали сельскую сходку, на которой «выбрали старосту и десятников» («бригадиров», выражаясь советско-колхозной фразеологией). Прошло больше недели и они «организовали полицию из молодых ребят 1924 – 1925г.р., численностью, примерно, 20 человек». 
Полицай Гришаев Михаил Михайлович застрелил в Б-Кричино девушку Коликову Татьяну, тётку Чибисовой Анны Николаевны, бухгалтера колхоза «Ленинское знамя» в 80-90 годы. «Сидел на коленях, она шла. Хотел пошутить и, застрелил. Её отец Коликов Никанор, был одноглазый и работал кузнецом до войны на мехустановке (пилораме)» в Жучковском лесничестве (ныне Брасовский район Брянской области).  
«Старосту назначили старика Гришина Захара, который немецкого не знал и пробыл старостой недолго. Членов партии забрали в Дмитровск. Под арестом держали две недели, допрашивали, но не расстреляли».
При немце деревня была разделена на 10-ти дворки во главе с десятниками. По числу душ и количеству обрабатываемой земли на 3-х хозяев из бывшей колхозной конюшни выдавалась лошадь. 
В декабре 1941 года необмолоченные скирды хлеба поделили по числу душ, проживающих в тот момент в деревне. Верхние снопы, уже проросшие, шли семьям коммунистов, середина скирды – полицаям, низ скирды – всем остальным. За землю немцы брали налог: с семьи 2 центнера зерна возили осенью на элеватор в г.Дмитровск. Плюс, раза три в год, нужно было сдать с деревни шесть коров - налог в пользу немецкой армии. 
После Гришина старостой был назначен Мосякин Григорий Емельянович 1913 г.р. (по-уличному «Арон»), побывавший в 1941 году в плену у немцев. До войны он работал на тракторе ЧТЗ. Немцы дали «план»: шесть коров сдать немецкой армии, 250 куриных яиц от каждой хаты. Анатолий Григорьевич этому старосте два раза по 125 куриных яиц носил на сдачу. Староста Мосякин Г.Е. объявил, что коров «реквизировать», прежде всего, будут у семей коммунистов. 
«Попали в список моя мать, её брат и дед Антоников Михаил Васильевич. Корову-кормилицу забрали. Поплакали, поплакали – деваться некуда». Пришло время сенокоса, и нужно было делить болотное поле на полоски. Староста взял карабин и вместе со своим двоюродным братом Мосякиным Григорием Тихоновичем, командиром полицейского отряда Воронино, урядником Мурачёвым Николаем Владимировичем, Гришиным Иваном Сергеевичем, волостным писарем из Домахи (волостным старшиной был Лунев, обер-полицаем в Домахе -А.Беседин с Упороя), пошёл на поле.
Здесь случайно он увидел тракторный плуг. Вероятно тот «напомнил» ему о «проклятом» прошлом. Староста стрельнул в плуг из карабина. Осколок от плуга срикошетил Мосякину Г.Е. прямо в глаз. Он обратился к врачу в Лопандино и говорит: «Я староста – лечите меня». Но после лечения староста ослеп.  Рябинина (Мосякина) Римма Яковлевна 1950 г.р. рассказала, как «Арон», ещё до своей слепоты, сказал немцу-коменданту, что переводчицей смогла бы работать её мать, учительница начальных классов, Козлова Наталья, но та отказалась, сославшись на незнание немецкого языка. Немец проявил своё недовольство «Ароном», всвязи с такой наобум предложенной кандидатурой. Староста затаил злобу на непослушную учительницу. Однажды она повстречалась на пути пьяного «Арона». Тот сорвал винтовку с плеча, спровождая эти действия угрозами расстрелять девушку. Наташа бросилась бежать в проулок от взбеленившегося полицая и укрылась в хате невестки полицая. Та спрятала девушку под кроватью, на которую посадила троих детей – племянников старосты. Буквально следом ввалился и сам «Арон». На его вопрос, где учителка, невестка ответила: «Не знаю. Здесь её нет. Чего детей пугаешь?» Выругавшись, «родственник» бросился на улицу, в надежде настигнуть беглянку…
Новым старостой стал Мосякин Фёдор Осипович. Бургомистр Дмитровска проводил в Воронино повторные выборы старосты. На деревенской сходке он спрашивал, кто желает быть старостой. Мосякин Фёдор Осипович, попавший в окружение и раненый в руку, до войны «активист и сочувствующий коммунистам», вышел и предложил свою кандидатуру.

«Игрались свадьбы в деревне и при немцах»

Брат полицая Мосякина Григория Тимофеевича, Минька (Михаил) 1919 или 1918 г.р. был на фронте, где и погиб. До войны он женился на соседке Чеботарёвых по улице Нюрке - Антониковой Анне Фроловне (1919-200?). По рассказам родных Анатолий Григорьевич помнит, что на этой свадьбе самые близкие и старшие родственники пили по маленькой рюмочке «русскача» (водки), остальные – простоквашу, заготовленную на свадьбу впрок. Ели «борщок, сваренный с курёнком, пироги с начинкой из свёклы и прожаренными и потомленными в чугунке, в печи, зернами конопли». 
Игрались свадьбы в деревне и при немцах. Но свадебный стол был побогаче: самогона хватало на всех участников свадьбы, и было вдоволь каши из проса и пшена, которые каждый сеял близ дома. Женщины пели старинные свадебные песни. «Заслушаешься!» - так кратко и ёмко оценил это пение Анатолий Григорьевич.
По обычаю невестка одаривала свекровь рушником. Тут же могли на «этот счёт» сочинить частушку: «Ох, Лукерья! Дура – дура!
А полотенце – сдула, сдула (в смысле: увела, ухватила)».
В оккупацию свои лучшие гармонисты оказались на войне, поэтому пригласили играть на свадьбу из соседней деревни Чернево Евстратова Ивана Николаевича 1903 г.р. После войны он «вербовался в Кенигсберг, прожил там немного и вернулся в Комаричи, где жил и работал до самой смерти». 
Во время оккупации Евстратов И.Н. был писарем при старосте деревни Чернево Егорове Егоре Давыдовиче. Оба были связаны с партизанами. Сын старосты, Семён Егоров был лейтенантом. Попав в окружение в 1941 году, добрался до дома. С приходом немцев записался в полицию. Семён имел связь с партизанами. Комаричский врач Павел Незымаев, лечил от ранений солдат-окруженцев и через Семёна Егорова переправлял их к партизанам. 
Семён готовил переход на сторону партизан целого полицейского подразделения. Поделился своими планами с бывшим офицером, родом из Москвы, жившим в пос. Слобода за Радогощью. А тот «продал» его немцам. Те приехали ночью, арестовали Семёна и повесили его. Старосте-отцу удалось доказать свою лояльность немцам и его оставили на должности.
Сын черневского гармониста, Евстратов Евгений Иванович (1930-2001), женился ещё до службы в армии и, вернувшись в Чернево, устроился работать шофёром в Лопандино. Уже выйдя на пенсию, он становится лесником, вместо Кашеварова Ефима Лаврентьевича (1913-?). 
В конце 80-х г.г. Евгений Иванович в Орле, на ипподроме, на аукционных торгах купил за 15 тысяч рублей (стоимость легкового автомобиля «Волга» по тем временам) орловского рысака. Он запрягал его в двухколёсную упряжку и ездил как по лесным дорогам, так и в Комаричи или в Дмитровск. Породистый конь бежал иноходью очень красиво, «на загляденье»!..
Пришла очередь сдавать коров в пользу немецкой армии побратимам и посёстрам (двоюродным) Чеботарёвых. Упоройский полицай Беседин, по слухам, вместе с другими пособниками немцев поймали партизана и казнили. После освобождения Беседин скрывался от правосудия на Украине под видом офицера в форме. Его арестовали вместе с подельниками.
Самогон начали гнать при немце. Старик Филипп Петрович Тихонов привёз из Лопандино большой котёл и давал его для выгонки самогона всей Воронино. Для производства «продукта» варили картошку. Рожь проращивали, потом сушили и перемалывали. В лес ходили за хмелем, которого много росло на болоте. Делали гущу из ржаной муки. Оттапливали хмель и перемешивали всё выше перечисленное вместе и заливали в котёл, где в течение полутора-двух недель бражка бродила. «Водка получалась мягкая, вкусная, «била» на ноги».

«Потом понравилось и сами шли в баню»  

Когда в 1941 году наши солдаты выходили из окружения, то многие из них «хоронились» по хатам. Финны искали «окруженцев» и грозились расстрелять, как их, так и семьи, где они укрывались. Чтобы спасти наших солдат и себе от расправы, «окруженцев» переодевали в мужицкую одежду. 
Одна женщина спрятала «солдатика» под пол возле «божницы». Следом финн в дверь – искать «окруженца». Заставил её лезть по лестнице на потолок – сам сзади. Никого не обнаружив, ушёл. Спустя какое-то время, открывает хозяйка подпол, а солдат с «лимонкой» в руках наготове. Говорит, что если б финн его обнаружил, то он, не раздумывая, бросил бы гранату. 
«В 1942 году в Воронино вновь появились финны, высокие, рыжие, с «черепом» на пилотках. Бежит по улице поросёнок, идут ли гуси или овцы – стреляют и забирают себе на харч. Спрашивали всё, кто из деревенских воевал в финскую войну. Но односельчане своих не выдавали». 
С весны 1942 года в Воронино появился комендант. Гарнизон немецкий состоял из солдат-обозников. У них были лошади, фуры. Первое время и немцы не гнушались мародёрства. Причём не знали, как обделывать овец. Опаливали застреленную овцу, вместо того, чтобы её облупить. Старик, бывший в немецком плену, не выдержал такой картины «порчи добра» и подсказал, как надо облупить овечку. Но немцы побаивались своего коменданта, так как, когда жаловались жители на самоуправство «обозников», их ожидала досрочная отправка на фронт. 
«Переводчиком в Воронино был Рангольд, а его брат служил переводчиком в соседней деревне Чернево. Оба брата были из русских немцев из семьи раскулаченных. Фрол Глебович Антоников различал по форме, как финнов, так и мадьяр. В конце 1942 года и финнов и мадьяр куда-то угнали».
«Немцы заставляли пахать наших военнопленных поля у солдаток, чьи мужья были на фронте. Во время оккупации комендант с переводчиком давал наряд нашим военнопленным: на немецких конях пахать землю семьям, оставшимся без мужчин. Военнопленные пахали под присмотром полицаев, а жили они по дворам. Военнопленные носили немецкую форму без знаков различий и использовались немцами как рабочая сила. У некоторых полицаев из локотской бригады Каминского тоже была немецкая форма одежды с нашивками на рукаве». 
До войны в Воронино не было ни бани, ни «отхожих мест» (уборных или туалетов). По нужде ходили на огород, за плетень. Редко кто удосуживался за тем же плетнем вырыть яму и сверху настлать на неё, хотя бы две доски. Немцы сделали такие простенькие «туалеты» и, не стесняясь местных жителей, справляли нужду на них, играя на губной гармошке или жуя бутерброд. 
Они же соорудили «баню» для себя и для местных жителей. В одной из хат над плитой установили железную бочку, привезённую с Лопандинского завода. От неё отходила трубка с лейкою. Воду в бочке грел банщик, родом из Лопандино (рабочий посёлок в Комаричском районе Брянской области в 5-6 км от деревни Воронино). 
Хотя баня была бесплатной, поначалу немцы «силком гнали» туда местных жителей. Потом деревенским понравилась и они «сами шли в баню». После войны баня так и не была построена в Воронино. 
Лишь в середине 70-х годов при председателе Насонове С.И. на воронинской ферме была сделана душевая кабина на 2-х человек. В середине 90-х г.г. она перестала существовать вместе с фермой… 
Вдоль деревенской улицы немцы заставили прокопать дренажные канавки, по которым уходила вода во время паводка. Летом они принуждали хозяев около своих хат сметать мусор в дренажные канавки. Тот же банщик свозил сор на лошади с телегой за околицу. Улица стала чистой. 
На улице, как и до войны, ребятня играла в городки, чехарду и другие игры. До вечера молодёжь собирались на улице, водили корогоды (хороводы), отплясывали под гармошку и балалайку. Довоенный клуб сломал на свои нужды урядник Мурачёв Николай Владимирович. 
С наступлением темноты действовал комендантский час – деревенскую улицу патрулировали полицаи. Бохонов Денис с другими б-кричинскими полицаями, боясь партизан, на ночь приезжал в Воронино, где стоял немецкий гарнизон. 

«Собаке – собачья смерть»

Напротив хаты Чеботарёвых в «земляной яме» располагалась немецкая кухня с немцами-поварами. В соседней с Чеботарёвыми хате на постое жил немецкий офицер с денщиком, в плетённом дворе матери Анатолия Григорьевича поместили лошадь офицера. В хате Чеботарёвых было много красных брусаков (тараканов). Поутру мать наметала целое решето брусаков. Когда немцы зашли осмотреть место будущего постоя, то увидав тараканов, замахали руками и, сказав: «Шайзе! Шайзе!» - ушли тут же.
В отсутствие офицера денщик говорил: «Матка моя работает уборщицей. Ни мне, ни вам эта война не нужна. Столкнуть бы лбами вашего Сталина и нашего Гитлера». Анатолия денщик угощал конфетами: «На, пан, конфеты. Налей мне матка молока». 
Что офицер не доедал – приносил Анатолию. Сам прежде попробует, мол, ешь, не бойся – не отравишься. Когда фронт был близко, плетень обложили навозом, чтобы лошадь «осколком снаряда не побило». На потолке хаты заставили подмостки разобрать, чтобы потом при отступлении легче было потолки ломать на строительство блиндажей.  
В марте 1943 года рядом жил другой офицер – обучал молодых немцев. Всех отпустил на обед, а одного оставил и «гонял» его, заставлял ложиться в лужу. Тот не выдержал, побежал в свою хату, где стоял на постое и «застрелил сам себе из карабина. Подошла машина из Б-Кричино, погрузили застрелившегося новобранца, и офицер при этом сказал по-русски: «Собаке – собачья смерть»»… 
Такова «проза» армейской жизни – с помощью муштры и «шагистики» добиваться беспрекословного выполнения солдатами приказов командиров. Как любил говорить прусский король Фридрих II: «Солдат должен бояться палки капрала больше, чем пули противника».
В боях в 1941 году на Волоколамском направлении под Москвой наши солдаты пошли в рукопашную с немцами, но кто-то дрогнул, повернул назад, и паника мгновенно овладела бойцами. Навстречу несущимся без оглядки красноармейцам вышел из укрытия командарм 16-й армии генерал Рокоссовский К.К. Пробегавший мимо него командир отделения, увидев генеральские петлицы на шинели командарма, закричал: «Ложись!» Рефлекс муштры сработал – бойцы упали наземь и, обернув оружие назад, отбили атаку немцев. На войне бывало, что обычные команды не всегда срабатывали, и тогда в дело шло, что-нибудь «покрепче».  
В мае 1984г. на встрече ветеранов войны со школьниками Виткуловской средней школы Сосновского района Горьковской области один из участников обороны Ленинграда вдруг вспомнил, как командир, после артподготовки, поднимал их в атаку в январе 1944 года: «Он подбегал к залёгшим на снег солдатам, ругался матом, пинал, стрелял из пистолета возле головы».

Что заставляет солдата подниматься из окопа навстречу смерти? Брянский археолог и краевед Фёдор Михайлович Заверняев (1919-1994) как-то в конце 70-х годов рассказал нам, молодым коллегам, о своём участии в сражении на Орловско-Курской дуге: «Бежали в атаку на «ватных» ногах – кругом снаряды рвутся. Страшно! Рядом со мной солдату осколком «срезало» голову с плеч! Так он ещё метров десять без головы вперёд бежал! Кровь из обезглавленного туловища фонтанирует, а он бежит…»    
Была во время оккупации в Воронино музыкальная команда из пяти австрийцев и одного «ярого» немца. Один из австрийцев-музыкантов утонул в Неруссе. На другой день его обнаружили женщины под берегом. Они пришли на речку мыть и полоскать рубахи и порты. Утопленника отправили в Большое Кричино в военный госпиталь, располагавшийся в здании бывшей средней школы. 
Жительница деревни Воронино Мосякина Феона Никифоровна родила от австрийца сына  в 1943 году. Потом он работал трактористом в колхозе.
Гришина Варвара Захарьевна родила от австрийца сына Гришу в том же 1943 году. Австрийцы были из команды музыкантов. Сын, видимому, унаследовал гены отца и славился на всю округу как отличный гармонист. Работал Гриша шофёром и умер 4 октября 1987 года. Причина – «злоупотреблял» спиртными напитками и страдал от этого болезнью печени. У Гришина Григория Алексеевича остался сын от первого брака с женой Зинаидой из пос. Жучки Брасовского района Брянской области.  

«Мамка! Наш папка нас бомбит!»  

В ночь на 9 августа 1943 года Антоникова Фёдота Глебовича и его дочь Фёклу эвакуировали. А тех, кто оставался на окопах, получили распоряжение взять мешки с пищей и одеждой и сдать их в комендатуру. Когда летом 1943 года немцы угоняли людей в эвакуацию, насчитывалось 543 жителя деревни Воронино, без учёта тех, кто воевал на фронте. 
У «ярых» полицаев и их родственников коров не забрали и в ночь на 9 августа они уехали в Лопандино. «А остальных угнали 10 августа 1943 года под конвоем с собаками на станцию Комаричи. Конвоиры верхом на конях сопровождали нас».
«Ярый» полицай Аничкин Павел Михайлович (1925-?) при эвакуации застрелил в Кавелино одного парня. Он вместе с пятью товарищами пытался сбежать, как только их выгнали за б-кричинский сад. Потом Аничкин попал служить в Красную Армию, и даже был награждён орденом Красной Звезды. После войны он об этой награде написал в письме брату в Кавелино. А жена убитого работала агрономом и, узнав о письме, сообщила в райвоенкомат. Аничкину П.М. дали 25 лет. После смерти Сталина он получил амнистию и приезжал с Севера в деревню в отпуск…  
При эвакуации «военнопленные, по приказу немцев забирали семьи безлошадных и везли их на Комаричи».
Стреляеву Марию Афанасьевну 1928 г.р., будущую жену Анатолия Григорьевича Чеботарёва, записали на рытьё окопов. Вещи её и других подростков приказали собрать в комендатуре. Воспользовавшись тем, что сторожем пожитков был назначен побратим (двоюродный брат) Антоников Иван Федорович, мать Марии, Фёкла, забрала дочкин узелок с вещами. 
При эвакуации дочь, с согласия возчика-пленного, укрывшись тряпьём, спряталась в телеге, где ехала мать. «Только отъехали за бывшую колхозную конюшню, вслед едут урядник Мурачёв, староста, переводчик и немец-комендант. Теща кинулась навстречу и успела сказать Мурачёву: «Выручай, Коля! Может и я, или муж выручит и тебя и, отблагодарит!» «А что такое?» - спросил он. «Дочь со мной» - последовал ответ». 
Подъехали комендант с переводчиком и старостой. Мурачёв им говорит: «Дочь её, ребёнок ещё. Где-то бродит по огородам, огурцы собирает». Развернулись они и назад в деревню поехали. А военнопленный, напуганный таким оборотом дела, высадил Марию на обочине и сказал, чтобы она траншеями и окопами, которые тянулись вдоль дороги, добиралась до Б-Кричино, а перед селом он её подберёт и посадит в фуру. 
Перед эвакуацией полицаи ходили по дворам и переписывали молодежь для мобилизации на окопные работы. По совету соседа-полицая Антоникова Ивана Андреевича Толя во время этой переписи спрятался на потолке и поэтому, не попав в списки, эвакуировался вместе с матерью Лукерьей Васильевной. 
В ночь на 10 августа 1943 года на станцию Комаричи налетело много самолётов и от бомбёжки погибло немало людей. Один из погибших воронинец Говядов Фрол Максимович, глухой. Убило также учителя «Пал Борисыча». Козлова Михаила Григорьевича ранило под правую лопатку. Бомбили Комаричи «прялки» (ПО-2). Немцы их называли «ночными ведьмами».
«Наутро рано, оставшихся в живых беженцев, «своим ходом» погнали до станции Аркино (10км западнее ст.Комаричи). Раненый Козлов с родственниками добрался до деревни Лубошево (3км юго-западнее Аркино). Там находился немецкий госпиталь. Немцы сделали Козлову перевязку».
От Аркино гнали дальше логами, от лога к логу. Старшим в семье вечером давали половник кукурузной муки. Размешивали на воде и получали «мамалыгу». Один старик говорил по-немецки и попросил конвоира «на ходу» нарыть, ведро или два, картошки с поля, мимо которого проходили беженцы. Немец оказался добрым и разрешил. Потом на стоянке сварили картофельный суп.
«Догнали нас до Середины Буды (Сумская область, Украина). Всех погрузили в худые «телячьи» вагоны. Посреди эшелона – беженцы, спереди и сзади – немцы. Всего три эшелона. Налетели наши самолёты и разбомбили впереди станции железнодорожные пути – не дали угнать нас в Германию. При бомбёжке наши самолёты сбрасывали листовки, в которых было написано: «Если будем вас жалеть – врага не победим!» Во время одного из таких налётов, мальчик трёх лет отроду, увидев в низколетящем самолёте лётчика, закричал: «Мамка! Наш папка нас бомбит!»»
В Середине Буде при разгрузке и «сортировке» беженцев Толе помог не разлучиться с матерью мужчина, бывший в плену у немцев в 1914 году. Он по-немецки сказал офицеру, что мальчику 12, а не 14 лет.  
Беженцев «выгрузили» и, кого на подводах, кого пешком, направили в деревню Орловка Ямпольского района Сумской области. Полицаи в этой деревне были в немецкой форме. Пять семей из беженцев староста деревни «отбил» для размещения их в клубе с деревянными полами и работы с утра, 15 октября, по сбору картошки. Женщины с 10 дворов собирали определённую норму и за это получали ведро картошки. 
«Прожили 2-3 недели. Семь семей спали в этом клубе. Как-то вечером бывший (первый) воронинский староста Гришин Захар Тихонович говорит: «Смотри – кабель. Связь тянут – фронт близко, Опасно ночевать будет». По совету Гришина из домов, которые были «на отшибе», беженцы ушли ночевать в лог». 
Ближе к утру послышались выстрелы из танков. «Смотрим – идёт разведка, пять человек, снопы на головах, русская форма. Рассвело, опять выстрел из танка и потом идут наши солдаты: грязные, оборванные, худенькие. «Завалились» в этот дом, где мы были. Женщины взяли у них бельё на стирку, а они пошли отдыхать в сараи. Под вечер их погнали дальше. Один солдат пошёл «разбираться» в дом к «ярому» полицаю. Стал прикладом бить в дверь, где тот жил, автомат самопроизвольно выстрелил, и боец упал замертво». 
«За Орловкой, по рассказам местной женщины, в деревне молодёжь каратели загнали в подвал и расстреляли, а детей малолетних насаживали на штык и бросали в колодец».
К беженцам потом пришёл «майор в погонах» и сказал, что можно ехать, но с дороги, чтобы не сворачивали, так как обочины заминированы. Он посоветовал ехать на Глухов, потом на Севск, а дальше на Комаричи.

«Кое-как перезимовали»

«Шли пешком, когда подъезжали на попутных машинах или подводах. Некоторые солдаты требовали за подвоз «горилки». Чтобы рассчитаться за подвоз продавали «шматьё» и покупали «горилку». Подвез шофёр беженцев, да не туда. Стоят женщины плачут. Подъезжает майор, спрашивает: в чём дело? Спросил: «номер машины помните?» Записал в блокнот. Беженцев майор подвёз на грузовой машине и, кое-как, добрались до Глухова, затем до Севска и Комаричи».
27 октября 1943 года беженцы вернулись в Воронино. В Воронино сгорела только одна хата. Деревню немцы не успели спалить, но заминировали. «В хатах потолки, мосты, полы, рамы, лутки – всё было повыдрано для строительства блиндажей («бунки»). Кто первый приехал – «бунки» все и разобрал. Кое-как перезимовали». 
А по весне из брустверов понатаскали лутки, двери, рамы. Стреляев Алексей Осипович по «плотницки соображал» и помог подогнать всё это на свои места. Он доводился сватом семье Чеботарёвых. «Его дочь Мария Алексеевна выходила замуж за дядю Чеботарёва Филиппа Егоровича 1913 г.р. В 1930 году по вербовке он уехал во Владивосток и оттуда не вернулся. А Мария осталась в Воронино и потом вышла замуж в деревню Трубичино (0,5км западнее Дмитровска). Дядя во время войны работал на танковом заводе в Кемерово по 15-17 часов в сутки. Просился на фронт, но его не брали».
Некоторые односельчане до угона в эвакуацию успели «зарыть в ямки и продукты питания и одежду. Первым кто вернулся, отрыли и свои ямки и чужие. Сестру Марию Григорьевну Чеботарёву 1925 г.р. «отбили» наши, когда она с другими подругами рыла немцам окопы на Аркинском разъезде. Она возвратилась домой одной из первых и свою ямочку с рожью отрыла».
Мололи муку на деревянных жерновах - двух деревянных дисков с чугунными «насечками» на них. В своё время такая примитивная мельница очень «выручала партизан Федосюткина (Героя Советского Союза) и Рудых», командира и комиссара партизанского отряда, находящихся в Сухой Хатыни.
На третий день, когда вернулись, лошадь сдали в колхоз «Победу». Председателем колхоза стал инвалид Тюнин Игнат Тарасьевич. После возвращения собрали водяную мельницу и мололи зерно или в Кавелино или в Домахе.

«Не сади её в тюрьму, а то мы с дедом с голода помрём!»

Выписали по 2-3 кубометра леса на постройку и восстановление домов в деревне, что явно было недостаточно. Чтобы подзаработать леса на строительство приходилось у того же лесника косить сено и проводить санитарную рубку леса. С дровами после освобождения было туго, как и до войны. По ручью, замерзающему на зиму, шли на болото и в лес, крадучись от лесников, за сучьями ольхи, ивняком… 
С топливом были проблемы и в лесной Черниговской области (Украина). В Новгород-Северском районе с.Блистова у моего (автора) тестя Шульги Михаила Даниловича 1938 г.р., отец после операции по удалению язвы желудка, не поберёгся, стал крыть крышу под солому, занемог и умер. Вдова Ефросинья Шульга и четыре сына остались без кормильца. 
Стояла зима начала 50-х годов, а в лес за дровами без разрешения нельзя. Удалось договориться с лесником: «Михаль, приезжай (лесник назвал место) и собери сучки». Мой будущий тесть так и сделал. И даже заготовил сучки впрок, на следующий день. Но когда стал их грузить на салазки, то неожиданно увидел бегущую к нему с топором Параску. Следом за нею подругу, тоже с топором в руках. «Если не уйдёшь, я тебе зарублю! Нам топиться нечем!» Михаил был младше Параски на два года. Он выругался матом, но с «бабами» связываться не стал и «не солоно не хлебавши» с пустыми санками побрёл из лесу. 
Его будущая тёща Марфа Марохонько (1912-1978), оставшаяся без мужа, угнанного в Германию, с дочкой Марией и своим немощным отцом, тоже бедствовала. Потолок прохудился, и сквозь дырку, было видно зимнее небо. Сквозняки гуляли по хате, а топиться нечем, Стемнело, и пошла Марфа на колхозное поле – «соломки позычить» (поискать). Стала мокрую и гнилую вокруг скирды собирать, вдруг выстрел из ружья бабахнул. Объездчик стрельнул в воздух, но Марфа с испуга упала ничком и оставалась лежать неподвижно, даже когда объездчик забирал её сани. 
Пришла домой «ни жива, ни мертва», белая как полотно: «Меня, наверное, посадят» - сказала она. Дед говорит внучке Марии: «Иди к председателю и проси, чтобы он простил мать».
И пошла дочка в колхозную контору, открыла дверь и бухнулась с порога на колени: «Дядечка, прости мою мамку, не сади её в тюрьму, а то мы с дедом с голода помрём! И пусть нам объездчик санки вернёт – а то нам не на чем дрова возить». Председатель подошел, поднял девочку с колен и распорядился объездчику вернуть санки. С видимой неохотой объездчик Ефим это сделал, выкатив их с собственного двора…
После войны принялись воронинцы копать торф в пойме речек Расторог и Нерусса. Годов 5-6 занимались этим. По-прежнему продолжали «походы» в лес за дровами. По свидетельству уроженца Воронино, полковника в отставке Антоникова Николая Николаевича 1947 г.р., в лес, если болото не замерзало, можно было попасть только через мост на реке Нерусса. Когда ребятня возвращалась назад из лесу с вязанками сучьев на санях, на мосту их поджидал лесник. Он разрезал верёвки на вязанках и забирал их с собой, предоставляя расстроенной детворе, увезти столько рассыпавшихся дров, сколько смогут. 
«Уголь стали привозить лишь в 70-х годах, да и то, лишь в клуб, школу или кузню. Хорошим кузнецом до войны был Михаил (родом из Домахи). После войны из своих, воронинских, кузнецами были Анашков Сергей и Анашков Гавриил». 
После освобождения в сентябре 1944 года вновь заработала начальная школа. В оккупацию в её помещении жили немцы. Одной из двух учительниц в послевоенной школе была «эвакуированная» Лагуточкина Екатерина Ивановна. С нею жил сын Жора 1938 г.р. С тетрадями и учебниками было туго. «Писали - на чём придется».

 «Мы же друзья!» 

Мосякин Семён Ананьевич служил срочную службу пограничником на озере Хасан. После демобилизации работал старшим надзирателем в Дмитровской тюрьме. Потом при Долбенькинском сельсовете участковым милиционером. В начале войны у заведующего долбенькинской фермы Клинтухова дохнут телята. Участковый Мосякин Семен составляет протокол и отправляет его в райком партии. Клинтухов получает строгий выговор по «линии райкома партии». 
С началом оккупации по заданию райкома партии Мосякин Семён Ананьевич оставлен на подпольную работу. Клинтухов и Мосякин ушли сначала партизанить в Жучковское лесничество к Федосюткину. Скоро Мосякин Семён получает задание идти в Воронино и узнать: сколько там находится немцев. «Он сдается немцам и устраивается в Дмитровскую тюрьму старшим надзирателем. Сын Клинтухова воюет вместе с отцом в партизанах и как партизан после будет похоронен в Дмитровске».
После освобождения Клинтухов становится председателем Б-Кричинского сельсовета. Он уверен, что Мосякин Семён – предатель. Приехав к отцу Семёна, Ананию Петровичу, вместе с Козиным Иваном Емельяновичем, председателем домаховского колхоза «Рассвет», спрашивают того, где сын, «мы ж друзья, повидаться не мешало». Сестра Семёна, Мария Ананьевна, вышла замуж в д.Чернево за Кашеварова Михаила 1925 г.р. Отец Ананий отвечает: «Он у сестры». А Козин Иван Емельянович знал, где Кашеваров живёт. 
Поехали к Кашеварову. Дома была свекровь сестры Семёна, Марии Ананьевны. Спрашивают у неё, где Семён. «Мы ж друзья, что от нас скрывать». После того как она указала, они скомандовали – слазь с потолка, поехали. Привозят домой. Дед Ананий четверть (самогона) на стол. Напились пьяные и повезли потом Семёна в сельсовет.
«Клинтухов вспомнил, что Мосякин, работая при немце полицаем и надзирателем, издевался над его женой. Он стал избивать Семёна. По дороге тот сбежал по околице, логом, потом садом. Клинтухов догнал его и «стал молотить его прикладом» около конюшни, которую полицаи в оккупацию разобрали для своих хозяйственных нужд. В одну из свайных ямок бывшей конюшни Клинтухов «запихнул» Мосякина С. и прикладом добил его». 
Утром женщины шли копать картошку и наткнулись на убитого. Стоял ноябрь 1943 года. Покойного обмыли, потом похоронили. 
Через день после убийства Мосякина Семёна, Клинтухов вместе с Козиным И.Е. приехали к Стреляевой Фёкле Фёдотовне. У неё дома временно располагалась колхозная контора. Дочь только пришла на обед с поля. Клинтухов посылает её позвать в контору Мурачёва Николая Владимировича, бывшего урядника. 
«Ей на работу идти, пусть обедает. Сама схожу и позову» - сказала им Фёкла Фёдотовна. Придя к Мурачёву, говорит: «Коля, уходи! Клинтухов с Козиным по твою голову приехали!». Он ушёл на Журавку к свояченице (сестра жены). Вернувшись, она сказала, что Мурачева дома нет. Клинтухов не поверил и пошёл с Козиным «с проверкой», но не нашли бывшего урядника, а его жена ничего им не сказала. 
А Мурачёв сам добровольно на следующий день сдался в милицию. Получил 25 лет лагерей. По амнистии вышел раньше срока, побыл дома три дня и уехал жить с семьёю в Николаевскую область…
«Через два-три дня после убийства Мосякина С. приехали представители НКГБ. Дали наряд раскопать могилу. Откопали, врач исследовал труп, и зарыли опять». Клинтухов взял всю вину на себя и доказывал на суде, что он мстил за издевательство над своей женой и детьми. Его, всё же, осудили за самосуд и направили на фронт в штрафную роту, где он и погиб. Мосякин Семён Ананьевич был «ярым полицаем» по свидетельству односельчан. «Гонял женщин, у которых мужья были коммунистами. Гонял их по лужам в марте месяце и бил выступками (пинками)».
Козин Иван Емельянович до войны работал продавцом в домаховском магазине «Винополь». Мать Анатолия посылала иногда сына в этот магазин купить «четвёртку» водки за 3 рубля, чтобы при случае продать кому-нибудь за 3 рубля 15 коп в Воронино. Вернувшись с войны по ранению осенью 1943 года, Иван Емельянович устроился, видимо, по старым связям «офеней» или «коробейником». Он возил с Дмитровской базы и продавал по деревням мыло, соль, иголки, булавки. Потом был назначен председателем домаховского колхоза «Рассвет».

«Бураки грызли с голодухи»

Через три дня после возвращения из Ямполя Анатолия направили работать на конную молотилку погонщиком. Глухой подавал снопы в барабан. Бригадиром была женщина. «Едет мимо нас старший лейтенант. Он свою лошадь меняет на ту, которая была впряжена в молотилку и уезжает далее на Чернево». Анатолий впрягает нового коня в молотилку и хлещет его кнутом. Тот взбрыкивает и комок грязи от копыта летит погонщику прямо в глаз.
Глаз воспалился, и Анатолия повезли в Дмитровскую больницу к фельдшеру Францу Абрамовичу, который работал здесь ещё до войны. Больной глаз промыли, но воспаление не проходило. Так как Домаха была спалена, торчали одни трубы, семья «Ероплана» (Дубцова Ивана Васильевича) жила у тётки Анатолия «на квартире». 
«Через три дня «Ероплан» повёз меня к своему знакомому окулисту в Курск. Глаз был залит кровью и воспален. Приехали ни с чем. В конце 1943 года приезжал сводный брат по матери Чеботарёв Григорий Никанорович и вместе с ним снова поехали к окулисту. Врач сказала, что глаз операции не подлежит, так как зрачок, кроме частички, поврежден. Так с 1943 года вижу только на один глаз».
По словам Анатолия Григорьевича: «В 1943 году в Лопандино, на сахарном заводе, пленные немцы бураки (свёклу) грызли с голодухи». 
Что и такой «продукт» годился в пищу, рассказала в своём письме газете ЗОЖ (Здоровый Образ Жизни) читательница Якушина Н.Н. из Ярославской области: «После войны в нашей местности был лагерь для военнопленных немцев. Однажды к нам приходит немец и говорит маме: «Эссен! Эссен!» (просит есть). Папа сидел на табуретке, и было видно, что у него нет ноги. Мама, указывая на отца, говорит немцу: «Вот посмотри, что вы сделали». А отец ответил: «Успокойся, он не виноват. Он такой же солдат, каким был и я, и у него, наверное, тоже есть семья». Мама успокоилась. Только вот дать-то было нечего, у самих ничего не осталось. 
Во дворе лежала кучка сахарной свёклы, собранной с огорода. Мама свёклу парила в русской печке, и мы пили чай с этой «овощной добавкой». Мама дала немцу три свёклы, и он тут же стал есть, приговаривая: «данке, данке» (спасибо)» …  
В 1944-45 году председатель ОСАВИАХИМ Овсянников «насобирал» 10 человек (отделение), в том числе и Анатолия, не видящего на один глаз, для обучения разминированию. Командиром отделения и инструктором по разминированию был Тишин Василий Васильевич 1927 г.р. из деревни Трубичино. В 1945 году призывали обучаться на минёров в Мало-Боброво, Брянцево, Хальзево, Успенский посёлок, там, где прошли военные минёры и были мины и снаряды в качестве наглядности. 
Анатолий в цепи минёров шёл со щупом, а Сизов Михаил Михайлович 1927 г.р., с Кочетовки – с миноискателем. Он-то и наткнулся на мину. Взрывом Сизову выбило глаз, а «Курилкину Виктору распороло живот и кишки у него вывалились. С нами была пожилая, «губатая» медсестра – Миля Ивановна. Работала она потом медсестрой в Лопандино». 
Минёры работали до 1948 года и были «признаны, как участники войны в 2002 году при Путине». В 1946 году Анатолия «из-за глаза из минеров комиссовали». 

 «Что вы скажете в своё оправдание?»

В 1946году люди от голода пухли и «наливались» водянкой. Ели конский щавель, прелый картофель, картофельные очистки. В 1947 году легче стало. Тесть Стреляев Афанасий Иванович возглавлял воронинский колхоз «Победу». В 1947 году после намолота зерна, он без разрешения сверху, выдал голодающим колхозникам на заработанные трудодни по 16 кг ржи на каждый двор. 
За такое «самоуправство» по «кляузе местных коммунистов» его вызвали в райком партии. Сделали «разнос»: по какому праву не обеспечив план заготовок зерна государству, приступил к выдаче по трудодням? После «проработки» Стреляеву дали «последнее слово»: «Что вы скажете в своё оправдание?»
«Что скажу? Подхожу к бабам – а у них глаза опухли от голода!» Райком партии дал два дня срока «поставить столько-то тонн зерна для выполнения плана по заготовкам». 
Чтобы спасти своего председателя от тюрьмы, после работы, на ночь, жители Воронино на своих попонах и дерюгах брали из колхозных амбаров зерно для просушки к себе домой. После его отправляли в заготконтору. План был выполнен. Председателю колхоза «Победа» Стреляеву Афанасию Ивановичу райком простил «вину». Б-кричинский колхоз «Добролёт» и воронинскую «Победу» потом объединили. 
Несмотря на голод, учреждение по сбору налогов с жителей деревень и сёл во главе с районным начальником Поповым Михаилом Михайловичем, работало исправно. «Со двора в год полагалось сдать по 40 кг мяса, 250 яиц, 250л молока от старой коровы, 125л – с молодой коровы. Сдавали налог на мясо за себя, родственников, соседей кто телятами, кто кролями, кто курами».
Морозов Абрам Данилович был агентом по сдаче налогов населением и забрал корову за недоимки (неуплату налога мясом в течение 2-х лет) у Амелиной Ефросинье Константиновны, вдовы (муж и сын погибли на фронте) с двумя детьми. 
Ефросинья дала телеграмму сыну Владимиру Григорьевичу Амелину 1930 г.р., который служил в армии в конце 40-х годов. Он обратился к командиру части, а тот сразу к Попову, районному уполномоченному Минсельхоззаготовок и «агент Морозов привёл корову назад».
Морозов Абрам Данилович до войны работал председателем сельсовета в селе Упорой и участвовал в «раскулачивании» отца Безбородько Жоры (ветеринара, который «укусил» его потом за нос). О своём участии в «раскулачивании» он рассказывал своему двоюродному брату Антоникову Михаилу Васильевичу. 

«Женился в трофейных ботинках» 

Анатолий Григорьевич после «демобилизации» из минёров работал конюхом в колхозе. В 1947 году женился на Стреляевой Марии Афанасьевне (1928-2000). Её отец Стреляев Афанасий Иванович (1907-1975) участник трёх войн: польской 1939г., финской 1940г. и Великой Отечественной войны 1941-1945 г.г. Во время войны служил в звании старшины в школе снайперов. После войны работал председателем колхоза «Победа». В 1948 году его сменил на этом посту Калинин Иван Васильевич. В начале 50-х годов б-кричинский «Добролёт» и воронинскую «Победу» объединили в один колхоз.  
Женился Анатолий Григорьевич в чужих ботинках, которые взял у товарища «напрокат». Тому они достались от отца, который во время войны был в обозе на территории Германии и привёз оттуда «трофеи».
Лишь в начале 50-х удалось Анатолию скопить деньги от плетения и продажи лаптей в Комаричи. Там же на базаре он и купил сапоги с «красными голенищами как у цыгана». До войны валенок не видел Анатолий Григорьевич в своей деревне. Да и после войны редко у кого они были. 
Относительно «зажиточным» человеком считался житель соседней деревни Чернево (Комаричский район), бывший шахтёр Евстратов Николай Николаевич, лет пятидесяти. Он имел часы карманные, патефон и самовар. В начале 60-х годов патефон появился в конторе в Воронино. После недолгого пребывания там, его украли. На «Егорий», престольный праздник, находились в Воронино и гармонисты и балалаечники.
Славился как гармонист и балалаечник Антоников Дмитрий Федотович. Не уступал ему в искусстве игры и его брат Анастасей. Имея 10 классов образования, в армии он дослужился до звания старшего лейтенанта, сменил имя Анастасей на Анатолия. Был в отпуске в родной деревне, потом уехал работать в Москву.
Был и скрипач Митька родом из Белоруссии, тракторист по специальности. После войны женился на бабе с тремя детьми из д.Любощь. Работал от МТС в Воронино трактористом. Потом он уехал с женой в Белоруссию. 
Отличным балалаечником считался Стреляев Константин Федотович (1918-?). С войны он вернулся в звании старшего лейтенанта. Потом работал директором спиртзавода в д.Иваново Комаричского района Брянской области.  
На базаре в Комаричи Анатолию удалось купить старую шинель. Портной сшил из неё пиджак, «подбитый на пеньковых хлопьях, остатков при прядении». Фуфайки после войны при Сталине были в продаже редко. «В 50-е годы ездили покупать по 5-6 «мелестиновых фуфаек» в Кромы для себя, родственников, соседей. В начале 60-х годов «выручил копейку» за сдачу пеньки, поехал в г. Харьков и купил там бобриковую «москвичку» (полупальто). Но сносить до старости так и не успел: за работой некогда было». 
На свадьбе у Анатолия Григорьевича с Марией Афанасьевной были Антониковы Николай Федорович и Василий Федорович. Они приходились тёще Стреляевой Фёкле Федоровне родными братьями. 
На другой день после свадьбы Николай Федотович и Василий Федотович ходили отведать свою племянницу Мосякину Антонину Михайловну, отбывающую наказание в ИТК при Жучковском лесничестве. Она закончила ФЗО (фабрично-заводское обучение) и устроилась на работу. Однажды она ушла с работы раньше срока и «попала» в исправительно-трудовую колонию, расположенную в 3-х км от деревни Воронино в лесу.

Мой отец Прохоров Евгений Селивёрстович (1927-1999) в 1944 году за опоздание на работу тоже «получил», согласно законам военного времени, тюремный срок в шесть месяцев. От тюрьмы спасло то, что призвали в армию и направили на Дальний Восток. Служил он в войсках связи шофёром радиостанции-автомобиля «додж». Его сестра Прохорова (Азманова) Елена Тихоновна (1923-200?) в начале 1943 году была призвана в армию, где проходила службу в качестве шофёра. Спустя месяц-два после призыва сестры в армию, брата, как тракториста, мобилизовали под Сталинград для разминирования полей. Трактор с железными катками, прицепленными впереди, пускали «утюжить» заминированные поля. Бабка, Елена Николаевна Прохорова, сумела «отвоевать» единственного сына, которому ещё не исполнилось и 14 лет, от такой опасной работы. Сама она, как и её три сестры Аня, Феня, Хима и брат Коля в начале 20-х годов, спасаясь от голода в Поволжье бежали из Мордовии на Брянщину и поселились в деревне Салтановка Навлинского района. В конце лета 1941 года они эвакуировались в Тамбовскую область. Причём мой отец Евгений в качестве погонщика колхозного скота проделал этот путь, верхом на коне. После семилетней службы в армии Прохоров Е.С. демобилизовался и приехал из Китая к матери в совхоз «Марьинский» Комаричского района Брянской области, где она работала дояркой…
В ИТК, близ д.Воронино, отбывали наказание «незлостные» полицаи, в том числе, и бывший волостной староста Лунёв, самогонщики, «за колоски», «за неуплату налогов» и прочие «проступки». «Зэки» изготовляли дёготь, сани, телеги и другие изделия. Запрягались в сани по четыре человека и возили своё «добро» на ст. Комаричи. Проездом на ночь останавливались на ночлег в Воронино. 
Сюда же ежедневно они ходили за водой. Пользуясь случаем, просили милостыню у жителей деревни. Мурачёв Михаил Михайлович (1928-?) доносил об этом своему брату Мурачёву Павлу Михайловичу (1923-1975), работающему в ИТК надзирателем. Тот принимал соответствующие меры против нарушителей дисциплины.

«Забирайте вместо налога дочерей!»

Не обошли налоги стороной и молодую семью Чеботарёвых. У них в палисаднике рос чернослив. На плодовое дерево наложили такой налог, что Анатолий Григорьевич «в сердцах» схватился за топор. Срубить чернослив не дал председатель сельсовета, стоявший рядом с налоговым агентом. 
Ежедневно на квартиру к специальному молокосборщику люди несли молоко. Полагалось сдать 250 л за год при 3,7% жирности. Если жирность была ниже, то увеличивался налог на количество молока. Молокосборщик в деревянной бочке отвозил также ежедневно молоко на сепараторный пункт в Домаху. 
Кроме натуральных налогов, деревенские жители облагались денежным налогом в 600 рублей с каждого двора за год. Чтобы найти деньги, приходилось копить сметану, сбивать масло и продавать его. Тёрли картофель на крахмал, чтобы продав его на базаре, накопить деньги для уплаты сталинских налогов. По 150 рублей с 18 лет платили за бездетность.
У Стреляева Захара было пять дочерей. Всем за 18 лет и все незамужние. Пришли за налогом. Он выстроил дочерей в ряд и, выругавшись матом, сказал, чтобы забирали их вместо налога!
Обременяли безденежных колхозников подпиской на государственный заем. Мосякин Козьма Петрович никогда не спорил и не возмущался по этому поводу, а кротко вопрошал: «А сколько вам надо?» Подписывался, а платить – не платил.
Зимними ночами выходили «на добычу» сена и хоботья из колхозных скирд, так как своего честно запасённого фуража не хватало для прокорма коров и овечек. С собой брали широкие матрасы для набивки туда сены или соломы и салазки. Если объездчик ловил «на месте преступления», то каждый выкручивался и договаривался с ним как мог.
С 1948 по 1950 год Анатолий Григорьевич работал почтальоном, потом перешёл фуражиром на воронинскую ферму. Когда летом 1948 года он пришёл за почтой в Домаху, то рядом с заведующею почтой Голяковой Ксенией Абрамовной увидел милиционера ил Дмитровска Полшакова. Он спросил Анатолия: «были ли письма от Антоникова Моисея и кому. На что я ответил, что был лишь денежный перевод отцу Моисея Антоникову Ивану Андриановичу. Тогда Польшаков говорит нам, что если письма от Моисея будут, то чтоб передали ему». 
Антоников Моисей Иванович 1927 г.р. был призван на службу в армию в 1944 году. Новиков Илья Андреевич, бывший в то время председателем Домаховского сельсовета вскоре после того как милиция выставила безрезультатную засаду из местных коммунистов у родительского дома Моисея, написал письмо в воинскую часть, где воронинец проходил службу. Оттуда прислали ответ от командира части, мол, если хочешь хорошо заработать, приезжай к нам. В связи с такой неясностью стали ходить слухи. Одни говорили, что Моисей сбежал в Америку с каким-то офицером. Другие, что он скрывается где-то здесь под чужим именем.
Секретарю сельсовета по имени Наташа (фамилию Анатолий Григорьевич не помнит) Моисей «померещился» в каком-то незнакомце. Когда ей из «органов» привезли фотографию для опознания, она сказала: «нет, не он». Фомину Василию Алексеевичу (1927-1997) присылали фото предполагаемого «Моисея», якобы скрывающегося под чужой фамилией, но тот не признал на ней Антоникова. Так и осталось загадкой для односельчан, что «натворил» этот деревенский парень с именем библейского пророка…  
В 1954 году ещё добрая половина жителей Воронино ходила в лаптях, хотя уже появились резиновые сапоги, а к концу 50-х и кирзовые. Своей дочери Рае Анатолий Григорьевич для хождения в школу плёл лапти. Ребята и мужики еще носили домотканые штаны, а девочки и женщины – рубахи. 
Для освещения хат использовались до конца 50-х годов керосиновые лампы. Но уже на околице возле клуба повесили радиорепродуктор и народ нередко, вместо посиделок, собирался вокруг столба для слушания. Появились «радиотарелки» спустя какое-то время и по хатам. 
В 50-е годы в аптеке г.Дмитровска появился рыбий жир. Некоторые из деревенских на рыбьем жиру жарили картошку. Мурачёв Владимир Фролович даже пил рыбий жир стаканами. В начале 60-х годов лишай у скота ветеринары лечили рыбьим жиром. Мурачёв работал истопником на ферме и, «под момент» выпил стакан «лекарства». Ветеринар, обнаружив пропажу, очень удивился честному признанию Владимира Фроловича и не мог этому поверить, пока на его глазах Мурачёв не опорожнил залпом второй стакан рыбьего жира. «Смелый был человек – не боялся каких-либо последствий» - прокомментировал этот случай Анатолий Григорьевич…

«ЧТО ПАН, АЛЛЕС КАПУТ?»

ВОСПОМИНАНИЯ ЖИТЕЛЕЙ СЕЛА ДОМАХИ

«Тут своя кампания»

Елена Ивановна Рябинина в девичестве, по мужу Жидкова, родилась в 1929 году в семье Рябинина Ивана Семёновича (1909-1937) и Есиной Прасковьи Павловны (1910-1991). В 1932 году родилась сестра Зинаида, которая умерла перед войной с немцами. В 1935 году родился брат Михаил (умер в 1998 году). Семья жила на «рынке» или «Есином краю», юго-восточном краю села. «Бывало, девки говорят: пойдём на «рынок» – туда гармонисты из Талдыкино придут». Северо-восточная часть села назывался «Чибисов край».
Отец работал в совхозе «Лопандинский» (Комаричский район) шорником. В 1935 году в доме Цыганова Александра (по-уличному «Волк»), будущего свёкра учительницы Цыгановой Надежды Матвеевны, справляли колхозный праздничный обед по случаю очередной годовщины Великой Октябрьской социалистической революции 1917 года. 
Голяков Яков Родионович (отец «Талечки») работал заведующим фермы, а «Волк» - конюхом на этой же ферме. «Яшка Голяков заявился к Алексахе «Волку», бьёт в дверь. Мой отец Иван Семёнович Рябинин ему говорит: «Яш! Тут своя кампания. Иди отсюда!» Здесь откуда «ни возьмись» жена Яшка, Катюха, выхватывает пустую бутылку из кармана мужа и ударила моего отца, Рябинина И.С., по голове до крови. Соседка «Глазуниха», Козина Мария («Машиха»), сняла кашне и завязала ему голову. А другая бабка, «Калениха», стучит в окно и говорит: «Что ж ты Яшка играешь на гармошке – зятю голову побили!» Мой дядя Есин Яков Павлович 1914 г.р. выскочил на улицу, а ему говорят: «Вон повели, кто твоего зятя огрел!» Тот догнал и пырнул Голякова Якова ножом в бок, отчего тот умер в больнице». Похороны проходили без попа. 
«За это ЧП (чрезвычайное происшествие) органы (правосудия) дали его участникам «групповую» (преступление, совершённое группой лиц. П.В.). Дяде – 8 лет, отцу за разбитую ему «Катюхой» голову – 3 года. Дядя Есин Яков Павлович с Колымы ушёл на фронт добровольцем. На него пришло извещение как о «без вести пропавшем». Об отце Рябинине Иване Семёновиче сообщили, что он утонул в 1937 году «на пароходе «Индигирка», где-то на Колыме». 
В телевизионной передаче в апреле 2010 года рассказывалось как будущий академик, отец космического ракетостроения С.П.Королёв чуть не погиб от цинги в колымских лагерях. Ходатайствами его близких и знакомых дело Королёва отправили на пересмотр. Когда он из лагеря добрался до Магадана, оказалось что свободных мест на пароходе «Индигирка» уже нет и надо ждать следующей оказии. При подходе к бухте Ванино пароход попал в шторм и затонул. Спаслись немногие: члены экипажа и конвойная команда, начальник которой не разрешил открыть задраенные люки палубы, в трюмах которой находилось 700 заключённых… С суровым краем Колымой связана история жизни Чибисова Семёна Ивановича 1917 г.р., двоюродного дяди Жидкова Александра Афанасьевича по отцовской линии. Когда Сене было 3 года, умерла его мать, а в 1943г. – отец. В 1925 г. Семён пошел в школу и окончил 4 класса. В голодный 1934 год Семён по вербовке уехал в Сибирь. Там, в 1936 году, вступил в комсомол. До 1938г. он жил в Кемерово и работал на шахте электрослесарем. 
Во время событий возле пограничного озера Хасан на Дальнем Востоке по комсомольской путёвке Семён Чибисов был направлен воевать с японцами, «но в войне не участвовал». До 1940 года служил в рядах Красной Армии на ж/д станции Лазо. В 1940 году Чибисова Семёна по комсомольской путёвке направляют служить в войска НКВД в г. Магадане. Там он был избран секретарём комсомольской организации подразделения ВОХР. 
Охранником магаданских лагерей Чибисов С.И прослужил до 1950 г., потом вернулся на родину. Награждён грамотой с портретами Ленина и Сталина: «Командование Военизированной охраны Севвостлага НКВД за отличное несение конвойно-караульной службы, революционную бдительность и активное участие в выполнении плана металодобычи, награждает тов. Чибисова Семёнв Ивановича настоящей грамотой». Далее подписи, треугольный штамп, дата 19 июля 1941 года. 
Чибисов С.И. обзавёлся семьёй, детьми и жил на пос.Никольский. Работал на молочно-товарной ферме до 1982 года. Потом вышел на пенсию и умер в одиночестве в начале 90-х годов в почти обезлюдевшем посёлке Никольский. Таковы данные из краеведческого уголка кабинета истории Домаховской средней школы…  
Полы в хате Рябининых были земляные, как и в семье её будущего мужа Жидкова Александра Афанасьевича. В хате имелись печка, грубка, телятник, полати, образа, как и у всех. Через сенцы находилась светлица (помещение без печки и грубки). Хата была крыта под солому и называлась пятистенкой. 
Александр Афанасьевич Жидков вспомнил забавный случай из довоенной жизни. На одну из свадеб пригласили гармонистом помощника мельника слепого Максима. Он сидел в красном углу, под божницей. Случайно зацепил рушник, украшающий образа и получил упавшей иконой по голове. На вопрос: «За что?», ему объяснили причину «тумака».
В 1937 г. тайно, ночью, проходили крестины сестры Александра, Марии. Вероятно в рамках борьбы с «религиозными пережитками», перед войной, по приказу «свыше», мужики разобрали колокольню домаховской церкви, построенной почти сто лет назад на средства жителей села. 
С церковью связано ещё одно предание. По рассказам родителей, бабки и деда Жидкова А.А. в 1919 году, осенью в село возвратились красные. Среди них домаховец «Бондарёнок», дед сегодняшнего жителя «Есиного края», Панина Александра Александровича. Был он при власти и оружии и решил отомстить «Димачам» - так звали по-уличному драчунов и забияк, известных на всю Домаху. Собрал он их человек семнадцать у церкви. Затем их отконвоировали на кладбище и расстреляли. После окончания войны "Бондарёнок" бросил семью и скрылся. 

«Наутро глянула - а их уж нет!»  

Питались в семьях Рябининых и Жидковых «варевом» из свеклы, картофеля. Кормовую свеклу нарезали ломтями, помещали в деревянные кадушки и заливали колодезной водой. Когда свёкла настаивалась и закисала, то рассолом запивали каждодневную пищу – картошку в мундирах. Из самой свёклы варили борщ, который для запаха и вкуса заправляли несколькими каплями конопляного масла. 
Морковь редко кто сажал, так как не хватало 25 соток под основной продукт питания: картофель. Как-то ещё до войны мать Елены, Прасковья Павловна Рябинина, раздобыла семена моркови, высадила около дома. Только успела порадоваться, что зазеленели грядочки – наутро глянула, а их уж нет!  
До войны пасли коров с личного подворья северная сторона Домахи отдельно от южной. В каждом из двух стад было, примерно, по 150 коров. Пастухом одного из домаховских стад был Кривоносов. Ему помогали пасти коров два подпаска из ребят. Рассчитывались с пастухом зерном и деньгами. Во время пастьбы и после неё пастуха не кормили по домам согласно очереди, как это было позже, когда зажили посытнее. Так что пастух брал свой харч, идя на выпас.  
Зимою, экономя фураж, корове на день давали две охапки сена, добавляя к этому хоботья (остатки от обмолоченных колосьев ржи, ячменя или пшеницы). Предварительно хоботья упаривали в кипятке. Молока от такого корма от коров надаивали соответственно. Поросят, по словам Александра Афанасьевича Жидкова до войны держали далеко не все. 
Это подтверждают и архивные сведения по Домахе за 1904 и 1926 год. Мужчин и женщин в эти годы в селе проживало почти одинаково: 831 мужчина и 817 женщин в 1904 г. и 726 мужчин и 899 женщин в 1926 г. Примерно соответствовало количество и вид домашней скотины за эти годы. Вот данные за 1904 год по селу Домаха: овец – 665, свиней – 221, крупного рогатого скота (коров) – 820, без коров – 43 семьи, без скота – 37 семей.
А вот поголовье коров в связи созданием колхозов сократилось, как это видно из свидетельства Жидкова А.А., Колхозные коровник и конюшня располагались на южном краю села, возле сегодняшних колхозного гаража и мастерских. В обоих домаховских колхозах насчитывалось в то время по 70-80 коров. Кроме того на посёлках Журавка и Никольский были свои отдельные стада из личных подворий.
По словам Александра Афанасьевича в 70-е годы в колхозе «Ленинское знамя» насчитывалось 3 тысячи голов крупного рогатого скота. В колхоз, помимо Домахи, входили села: Б-Кричино, М-Кричино, Упорой; деревни Кавелино, Любощь, Воронино…  
Бабка Елены по матери, Есина Арина Филипповна, умела отговаривать «чемер» у лошадей. До войны выпас коров и свиней с личного подворья происходил на лугу у речки Расторог. Как сказал Александр Афанасьевич: «Красиво там было и рыбы много в речке водилось. Всё «испортили» мелиорацией при Брежневе». До войны, чтобы не лупить и не сдавать свиную кожу, боровка резали и припаливали прямо в хате раскаленным в печи шкворнем или какой иной «железкой». 

 

«Сам погибай, а товарища – выручай»  

Дед матери Прасковьи Павловны, Есин Павел Тимофеевич со слов Елены Ивановны, «был офицером, (скорее всего унтер-офицером, П.В.) воевал в Маньчжурии, награждён Георгиевским крестом». У Павла Тимофеевича Есина была конопляная маслобойка, что по меркам того времени считалось признаком зажиточности. В 1920 году он пришёл из Красной Армии на побывку домой и умер.
Его племянник Иван Ильич Есин получил своё прозвище «Знакуль», когда однажды в весеннее половодье прыгнул на спину трёхгодовалому быку и, схватив его за рога, переплыл на другую сторону улицы. Дома у этой улицы располагались по обе стороны неглубокого овражка (ложка). Бабка-соседка увидала и кричит: «Иван плывёт, как знакуль (ведун, колдун) на быку!» Потом их семья перешла жить на Никольский посёлок.  
Когда в 1905 году Павел Тимофеевич рассказывал односельчанам про войну с Японией, брат волостного старшины Павла Романовича Козина грубовато «ляпнул»: «Воевали, воевали, а Маньчжурию просрали». Получив оплеуху за такую оценку войны, он пожаловался брату-начальнику. Тот, вопреки ожиданию, сказал: «Мало тебе Есин дал за такие слова!»
У Есина Павла Тимофеевича был фронтовой друг по Маньчжурии, родом из села Радогощь (Комаричский район, Брянской области), Никишин Тихон Петрович. Во время атаки японцев от разрыва снаряда Павел Тимофеевич получил контузию и был присыпан землёю. Под натиском японцев наши вынуждены были оставить траншею.
Ночью Никишин попросился у начальства сходить на покинутые позиции и поискать друга. Он нашёл его, откопал и приволок Павла Тимофеевича к своим на спине. Поступил, что говорится, по пословице: «Сам погибай, а товарища выручай!»
У Тихона Петровича Никишина были потом две дочери: Александра и Анна, и сын Фёдор. Дочери работали учительницами в Радогощской средней школе Комаричского района Брянской области. Александра Тихоновна преподавала немецкий язык. Её сын Сергей Николаевич Пауков 1959 г.р. (?) тоже «пошёл по учительской стезе». Фёдор Тихонович Никишин, по рассказам односельчан, к старости сделал гроб и в последние годы жизни ложился спать в него…
Когда Елена Ивановна с матерью вернулись в 1943 году из немецкой эвакуации в разоренное и спаленное оккупантами село, то Тихон Петрович помогал семье друга, чем мог. Умер он где-то в 60-х годах.

«Раскулачивала пьянь из сельсовета!»

Ходили все жители Домахи и окрестных сел и деревень до войны и после неё в лаптях и чунях и домотканой одежде. Будущий муж Елены Ивановны, Жидков Александр Афанасьевич умел «плести решётчатые лапти, маленькими лычками».
Родился он в 1930 г. на «Никулином краю» села Домахи в семье Жидкова Афанасия Никифоровича 1909 г.р. и Козиной Марфы Трофимовны 1909 г.р., племянницы Козина Фёдора Семёновича (1895-1975). Афанасия Никифоровича Жидкова призвали в армию вместе с отцом Николая Григорьевича Василькова. Он также «пропал без вести» в трагическом 1941 году.
В хате Рябининых был медный самовар, но пили чай из него редко – по праздникам. Позднее сын Жидковых, Александр 1956г.р., забрал его как семейную реликвию к себе в Минск.
Кухонная утварь состояла из чугунов, глиняных горшков, деревянных ложек. «Варево» или похлёбку готовили из щавеля, кислой или пресной капусты и по религиозным праздникам «заправляли» мясом или растопленным в чугуне салом, а в обыденные дни – конопляным маслом.
Ели из общей миски деревянными ложками («какую схватишь») тюрю с хлебом и молоком. Картошка «в мундирах» с простоквашей - пища почти на каждый день. Редко, по праздникам, каша: кутья пшеничная или ячменная. Зерна для кутьи предварительно толкли в деревянной ступе. Кутью готовили на воде – в глиняном горшке ставили в печь «томится».
Молока коровы давали мало – 9 литров максимум, так как скота было много, почти у каждой семьи, а пастбищ не хватало. Много земли «под колхоз взяли».
У деда Есина Павла Тимофеевича была маслобойка для получения конопляного масла. До Советской власти (до революции 1917 года) к Рождеству к домаховской церкви приезжали купцы и привозили для продажи семечки, бублики, калачи, ткани, платки.
До войны топились дровами и не только ими, так как с «дровами было туго». На топливо шёл «картошечник» (засохшая картофельная ботва), кострика (отходы от пеньки), сухие былья крапивы и бурьяна.
Жидков Афанасий Никофорович (тесть Елены Ивановны) ездил на заработки в Одессу. Подрабатывал там каменщиком, плотником. Когда возвращался домой, то вместе с другими мужиками ходил на подчистку леса, санитарную рубку. За это им платили деньги, и они покупали на них отходы от санитарной обработки леса: сучья, верхушки и комли спиленных деревьев.
Дед Жидков Никифор Демьянович («Никиша») имел двух сыновей. Еще одного в детстве корова забодала, «свекровь не углядела». В хозяйстве у деда были лошадь, корова, пай земли на количество работников-мужчин.
В Домахе под раскулачивание попали семьи Абашиных и Котовых. У последних уличное прозвище – «Трипуница». Дом Абашиных стоял там, где жил Бахматов Ф.Ф. после 1943 года.
Крыт был дом Абашиных под железо, как и Домаховская школа, а также бывшая ручная сортировка Игнатушина, превращенная при коллективизации в колхозный склад. Под черепицу был крыт колхозный свинарник. В октябре 1941 года немцы настреляли здесь себе свиней «на шашлык». После войны здесь сделали колхозный гараж из шлакоблоков.
По словам Елены Ивановны, Абашина Наталья приезжала в Домаху сразу после войны из Карелии. Один из её сыновей погиб на войне с Японией в августе 1945 года. Наталья Абашина заехала после посещения Домахи в Комаричи, где жила её сестра.
Со слов Елены Ивановны Рябининой (Жидковой в замужестве) «раскулачивала пьянь из сельсовета – комбедовцы (члены комитета бедноты) Калинов Ф., «Булка», Авдотья «Каменка», «Калзуниха». Эти лодыри корявые забирали у людей из сундуков тряпки и деньги».
У деда «Никиши» (Жидков Н.Д.) «активисты раскулачивания» забрали повозку с «железным ходом биндюг, с пятью поперечными прожилинами». «Хвостач» или железный ход - специальный удлинитель для перевозки соломы, сена или бревен из леса при строительстве хаты. Раскулачивание проходило за год до образования колхозов.
Кузнецом в Домахе до войны был Фетискин («Клюев») Михаил, родом из д.Холчёвка – «специалист отличный», по словам Александра Афанасьевича. В 1941 году готовил повозки и подковывал лучших лошадей для фронта и сам же уехал туда. При немце в Домахе тоже был кузнец – Мосин Андрей Ильич, родом с Михайловского посёлка.  

«Чтобы не сдаваться врагу – последнюю пулю беречь для себя!»

В октябре 1941 года стояла слякотная погода. Люди « рыли сотки» - собирали картошку. Над Домахой со стороны Лопандино пролетел наш самолёт, а вслед ему – немецкий. За «Чибисовым краем» села наш бомбардировщик сбросил бомбы. Образовалась глубокая и большая воронка, которую долго ещё после войны называли «бомбовой ямой».
В это время немцы прошли упоройским большаком на Дмитровск. Часть из них «заехала на Михайловский посёлок, где жила с семьёй Абашкина Федора Савична. Её 13-летний сын Гришка сел в открытую легковую машину к немцам и поехал с ними на колхозную свиноферму, где они застрелили несколько свиней. Потом с немцами на этой же машине, он приехал к домаховскому магазину».
«Народ, любопытства ради, подошёл посмотреть. Немцы сбили замки и Гришка, зайдя с немцами в магазин, стал там распоряжаться – бросает тряпки, люди хватают соль, лампы керосиновые, «пузыри» (стекла) к ним. А немцы просто стоят и наблюдают. Вооружены они были автоматами».
Успел запастись солью из магазина и дед Александра Афанасьевича Жидкова, Трофим Семёнович Козин. У его брата Козина Фёдора Семёновича сын Фёдор (1919-1941) работал до войны учителем в селе Плоском. До этого он вместе с Поликарповым Петром Ефимовичем из Любощи окончил Дмитровское педучилище. Затем незадолго до начала войны был призван в армию и направлен на учёбу в военно-политическое училище г.Энгельса Саратовской области. В первые же дни войны он был направлен на фронт в качестве политрука. Погиб в декабре 1941года.
Его брат Николай Федорович Козин (1925-1945) тоже погиб на фронте в феврале 1945 года в Германии. До армии учился в г.Люберцы Московской области в ремесленном училище №51. Затем работал на одном из уральских оборонном предприятии. Оттуда ушёл добровольцем на фронт. Кроме них в семье Фёдора Семёновича было еще четверо детей. После войны, при Сталине, за недоимки у них забрали корову-кормилицу.
Сам Фёдор Семёнович Козин в первую мировую войну воевал против турок в районе Трапезунда. Раз перед своей траншеей он увидел небольшую металлическую банку, Подумал, что сгодится под табакерку. Но когда подполз и протянул руку, раздался выстрел, и банку продырявила пуля снайпера. Так до конца жизни он не разрешил сомнений насчёт того, что это было: промахнулся ли турецкий снайпер или пожалел его.
После Брестского мира 1918 года с Четверным союзом (Германией, Австро-Венгрией, Турцией и Болгарией) началась эвакуация русских войск из-за Закавказья. Из-под Трапезунда вывозили на судах. Каждую ночь турки вырезали русские посты охранения. Грузились на корабли ночью. Когда отчалили от берега, слышалась стрельба и крики на берегу тех, кому места на кораблях не хватило. Об их дальнейшей судьбе можно только догадываться…
Козин Ф.С. после был участником гражданской войны, которую закончил писарем при штабе какой-то воинской части. По словам его внука Козина В.И. 1957 г.р., директора Домаховской средней школы, «дед был грамотным человеком, обладал каллиграфическим почерком и помогал мне решать задачи по математике, когда я учился в 8-м классе, хотя сам имел лишь церковно-приходское образование».
Сразу после образования колхоза имени Яковлева (нарком внутренних дел до 1937г.) его избрали председателем. Потом какое-то время Козин Ф.С. работал счетоводом в колхозе «Рассвет» - так стал называться прежний колхоз южной стороны Домахи, из-за того, что нарком Яковлев оказался «врагом народа».
Когда началась война он вместе с Козиным Григорием Павловичем 1895г.р. (сыном волостного старшины) уехал в эвакуацию на восток страны. Служил в войсках ПВО в системе оповещения воздушной тревоги в г.Москве, с 1943 по 1946 годы – в охране военного завода где-то на Урале…
Когда магазин домаховский растаскивали, то ближние к нему жители «Кулиги», на какое-то время обеспечили себе таким жизненно необходимым продуктом как соль. Остальным вскоре пришлось ходить в поисках соли за десятки километров от родного села.  
Соль во время немецкой оккупации доставалась нелегко. Копили сметану, сбивали масло. Также отказывая себе, собирали куриные яйца и потом шли за 90-100 км в Орёл менять на соль эти, отнюдь «не лишние» продукты. От деревни до деревни, вдоль Неруссы за сутки доходили пешком до Орла. Туда за солью ходила мать Елены, Прасковья Павловна и мать Александра Афанасьевича, Марфа Трофимовна.
В первый день появления немцев, когда ехали по большаку на Дмитровск, то завернули они в колхозные конюшни. Рядом жили два деда, бывшие в немецком плену: Митёнков Яков и Козин Михей Павлович. «Их позвали, чтоб немцев «перевели». Они раскрыли конюшни и немцы стали раздавать людям лошадей. Михей, указав на одну из лошадок, сказал, что эту кобылу у него отобрали коммунисты (при создании колхозов). После чего повёл её к себе во двор». Всего по селу было четыре колхозные конюшни…
В октябре 1941 года, когда немцы захватили Дмитровск, заместитель председателя сельсовета Илья Александрович Новиков, взяв с собой пистолет, вместе с председателем из М-Кричино «Рябым» пошли на Работьково. «Встретили патруль, который отвёл их в штаб. Начальником штаба был наш промклевский Поздняков Николай. По документам он нас узнал и отдал приказание: «помыть, постричь, накормить и, добавил в шутку, расстрелять». «Рябой» куда-то потом отбился.
Новиков попросился в действующую армию, а Жидков И.З. – в Саратов к брату, который работал там начальником милиции». «Жидков Иван Захарович до войны работал завмагом, под войну стал председателем колхоза, а Андрей Лукьянович Новиков (сводный брат по отцу «Барбосу»-печнику) – счетоводом. С началом войны всех мужиков забрали на фронт, а Митяк «Барбос» стал кассиром. Немец уже был под Комаричами. Получили 5 тысяч рублей на колхоз. Жидков говорит Митяку «Барбосу» - возьми деньги. Митяк деньги из кассы взял, но потребовал «расписку» по этому поводу от Жидкова».
«Счетовода Новикова А.Л. забрали на фронт, но до передовой он не дошёл – осколок попал ему в пятку и после лечения в госпитале его комиссовали. После освобождения Домахи он вернулся домой хромым. Встретились бывший счетовод и бывший кассир, выпили за то, что целы остались. Потом Новиков спросил Москвичёва о 5 тысячах колхозных денег. Митяк показал ему в ответ расписку Жидкова И.З.»
Председателем Домаховского сельсовета до войны был «Ероплан», Дубцов Иван Васильевич. Носил он брюки-галифе, как многие начальники тех лет. На митинге по случаю войны с фашисткой Германией «Ероплан» призывал сельский народ, со слов Елены Ивановны, «чтоб не сдаваться врагу - последнюю пулю беречь для себя».  
При царском режиме дед «Ероплана» служил в полиции урядником. Когда пришли в октябре 1941 года немцы, то Дубцов И.В. показал им документы о своем деде и его как бывшего коммуниста и советского начальника «не тронули».  
«Ночью, снарядившись в бабий зипун, он ушёл хорониться от партизан к тёткам в деревню Кавелино. Там он скрывался 42-43 годы. Фрося «Крохобориха», носила ему в омёты (скирды) обеды. После войны председатель колхоза Фак С.Н. предлагал «Ероплану» восстановиться в партии, но тот отказался и работал колхозным учётчиком. Умер он, то ли в 58, то ли 59 году».

«Коммунистка – а не боится!»

Осенью 1941 года днём по «Никулиному краю» шли двое солдат из «окруженцев». Немцы их отпустили домой из-под Глухова. Оттуда же из госпиталя привезли домой раненого домаховца Ермилова Василия. По пути солдаты повстречали двух полицаев: Жирякова Василия («Телёнок») и Чибисова Алексея Яковлевича. Один из них сказал пленным: «Ну, что дезертиры – бежите? А ну, пойдёмте! Сейчас мы вас расстреляем!» - и повели их к пустующей хате, где раньше жил «ворюка»-поляк.
Разговор этот услыхала Вера Тихоновна Новикова, жена зампредседателя сельсовета Ильи Александровича. Шла она за водой в колодец. Была она «бедовая», по выражению Александра Афанасьевича, кинулась вслед и, догнав «расстрельную команду» уже на огороде, «стала их по-свойски «хобячить» коромыслом по плечам» на виду собравшихся вокруг людей. «Коммунистка, а не боится!» - удивлённо говорили они. Полицаи ретировались, и пленные были спасены.
После освобождения этим полицаям дали по пять лет тюрьмы с отбыванием в ИТК недалеко от д.Воронино. Потом добавили по 20 лет и угнали куда-то далеко.
По словам Жидкова А.А.: «Полицаи у нас были какие-то придурковатые. Собрались раз как-то кампанией пьяной, идут, шатаются, винтовки по земле волочат. Остановились возле дома Ермилова Ивана Алексеевича, который при немце ухитрился навозить брёвен из леса для строительства. «Каракуль» и «Петяша» (Чибисов Петр) давай меж собой спорить: пробьёт ли пуля в торец бревно?» Организовали испытательные стрельбы и после каждого выстрела внимательно оглядывали противоположную сторону бревна. «Очень удивлялись, что пуля в торец бревно не пробивает!»
Двоюродная тетя по матери Александра Афанасьевича, Козина Клавдия Фёдоровна (1932-2000) рассказывала своему сыну Козину В.И. 1957 г.р. о молодом парне Дубцове Александре Николаевиче, которого били шомполами по спине до крови, за несогласие стать полицаем. Потом он попал в карательный рейд против партизан в районе д. Сухая Хотынь и оттуда его привезли мертвым с «опаленным от пороха лицом». Женщины при похоронах Александра, которому не исполнилось и 16 лет, выкрикивали слова упрёков и обвинений в адрес его мачехи, которая «путалась» с полицаями и попросила старосту Губанова Д.З. «пристроить» пасынка «к месту». Отец Дубцова А.Н. был на фронте в то время. По словам Елены Ивановны Рябининой, Александр был не по годам рослым парнем.
Один из полицаев Митёнков Иван Петрович (примерно 1925г.р.) бесследно исчез во время карательной операции конца осени 1942 года. Немцы заподозрили его в переходе на сторону партизан и после возвращения в Домаху вывели для расстрела за плетень двора семью «Меркуловых» (Митенковых). С плачем те стали прощаться сами с собою и соседями. Но в последний момент пришёл приказ коменданта Домахи об отмене расстрела.
Со слов Рябининой Е.И.: «Ченчик» был староста южной стороны Домахи. Все боялись угона в Германию и когда «Ченчик» с полицаями и немец «рваная ноздря» зимой 1943 года выгоняли жителей Домахи на расчистку дороги от снега, то мать, вместо себя наряжала в своё платье меня». Но «Ченчик» увидев подмену, доложил об этом немцу. «Рваная ноздря» ни слова, ни говоря, с размаху 2-3 раза с размаху ударил Елену по руке железным костылём, с которым он никогда не расставался. Та потеряла сознание, и женщины принесли её домой. «Немец-квартирант пришёл к нам за ведром картошки и, увидев меня в лежащем состоянии, за глаза стал ругать «рваную ноздрю»».
«Полицай родом из Домахи по кличке «Помашок» на «Николу летнего» (22 мая 1942 года), застрелил в «корогоде» девушку Котову Наталью Васильевну. Он по пьяни вспомнил, что она была комсомолка и, подойдя к хороводу, выстрелил. Котова упала замертво, а кавелинской девушке этим же выстрелом пуля прострелила грудь».
По этому трагическому случаю частушку: «При народе в корогоде парень девушку обнял» переиначили в такую: «При народе в корогоде «Помашок» комсомолку расстрелял». После войны из заключения «Помашок» не вернулся. А вот «Ченчик» отсидел и в 1955 году приехал в Домаху и шёл мимо хаты Жидковых. За год до этого, в 1954 году Александр Афанасьевич и Елена Ивановна поженились.
«Я как «задеревенела», когда увидела Ченчика, схватила лопату и бросилась за ним. Тот убежал и схоронился в соседской хате у своего зятя Ермилова». Всю ночь Елена Ивановна по очереди с мужем Александром Афанасьевичем дежурили у дома Ермиловых, но «Ченчик» под утро всё-таки ускользнул из дома зятя. «Ченчик» жил около школы, где сейчас здание сельсовета. Он захватил с собой продукты и живность и больше в Домахе не появлялся.  
Месяца за два до угона населения Домахи и окрестных сел немцами в эвакуацию, «Каня» приехал на машине и вместе с другими полицаями стали отбирать коров у людей и грузить их на машину, собирая налог в пользу немецкой армии. Причём у своих родственников полицаи коров не трогали. Когда немец потребовал ещё одну корову для погрузки в машину, «Каня», мимо дома своих родственников, которые заблаговременно припрятали свою корову, привел полицаев к дому соседей Жидковых и у них забрали корову «Ёлку».
Полицаи по ночам «хоронились» по омётам у старых бабок или ходили ночевать в Воронино. Боялись «визита» партизан. Староста Губанов Д.З. носил с собой пистолет, а «Каня» ходил с обрезом. Перед отправкой на ночлег в Воронино он потребовал у деда «Соловья» (Храмченкова Григория) жеребца, чтобы не идти пешком. Дед упирался и не давал. Тогда «Каня» «аргументировал» свою просьбу выстрелом из обреза у деда «под ухом». В результате жеребца «Каня» заполучил, а «Соловей» оглох на одно ухо.

«Как его убили?! Не поверю!»

                                            «Человек – вот, правда!» М. Горький «На дне»  

«У «Кани» был брат Степан, отец Михайловой Любовь Степановны. На свадьбе в одной домаховской семье Степан «сцепился» с Масловым Петром (по кличке «Жлоб»), холостым парнем лет 19-20. «Жлоб» был известный на всю деревню драчун и «нахобякал» Степану «по первое число». Мужики навалились скопом на «Жлоба» и, связав его, положили под загнетку печи в доме невесты Прасковьи Масловой.
Степан пошёл жаловаться брату «Кане». Тот, в не себе от ярости, прибежал «на место происшествия» и прострелил связанному «Жлобу» ягодицу. Мужики после этого развязали раненого Маслова Петра и перевязали тряпицей рану. «Жлоб», взяв одну ногу в руку, попрыгал с остановками по огороду к себе домой…  
В октябре 1943 года колона беженцев возвращалась в Домаху после угона в немецкую эвакуацию. Под Севском их остановили офицер с солдатами и забрали с собой мужчин призывного возраста, в том числе и «Каню». Домой он не возвратился. Говорят, что он, якобы, остался где-то в Австрии.
Маслов же Пётр остался жив после ранения, полученного от «Кани». В 1943 году он был призван в действующую армию, воевал в разведке. Вернулся вся грудь в орденах.
А вот что рассказал о своём двоюродном дяде Маслове П.П. Калинов А.И. («Дудин»).
У Маслова Г.С. был и другой племянник, второй сын брата Петра, Маслов Петр Петрович 1925 г.р. (по-уличному «Жлоб»), невысокого роста, плотный, коренастый крепыш, со здоровенными кулаками в бородавках. По словам Калинова А.И. 1932 г.р.: «Подраться «Жлоб» любил, но без ножа». Во время оккупации, летом 1943 года затеял борьбу с ним немецкий подполковник.
Мать Елизавета Тихоновна Маслова, обеспокоенная за сына «крутилась» рядом, то и дело повторяя: «Петя, ляжь сам! Петя ляжь, кому сказала!» На что сын, раззадоренный борьбой, отвечал сквозь зубы: «Счас! Жди!» - и, изловчившись, валил немца с ног. Подполковник не обижался. По очереди они с Петром валяли друг друга наземь. Даже когда в пылу борьбы Петр порвал рубаху у немца, и мать Елизавета охнула, подполковник засмеялся, объявил «перекур». Он потрогал замашную (посконную) рубаху своего соперника и сказал: «Петя, это – вещь!»
После освобождения в 1943 году Маслова Петра Петровича и его однофамильца и сверстника Маслова Егора Ильича 1925 г.р. призвали в действующую армию. Егор Ильич был первым номером на станковом пулемёте. В 1944 году где-то в Белоруссии, в боях у станции перебегал железнодорожную насыпь и был сражен пулей немецкого снайпера и там же около железной дороги был похоронен.
Петр Петрович Маслов служил в полковой разведке, получил три ранения, но остался жив и войну закончил в Берлине. Демобилизован из армии в 1945 году. Был награжден двумя орденами Славы, тремя орденами Красной Звезды (один из этих орденов прислали родным уже после его смерти), медалями «За отвагу» и «За боевые заслуги».
Уже работая шофёром у Фака, повез как-то Александр Иванович в Орёл заболевшую свояченицу «Тюленя» (Козина М.Г.). Около больницы к нему подошел мужчина и спросил: не Фака ли это машина. Удостоверившись, что он не ошибся, поинтересовался, как там поживает Маслов Петр Петрович. Узнав о гибели фронтового друга, был крайне удивлен: «Как его убили? Не поверю! Если пьяного только напоили!»
Родом из села Дружно Дмитровского района (фамилию его Калинов А.И.забыл), сержант фронтовой разведки был в одной команде с Масловым П.П. до конца войны.
«Пошли с заданием в разведку. «Сняли» охранение немцев, взяли языка и вместе с ним выползли за колючую проволоку. Петр, как всегда, прикрывал отход. Ждём, а его всё нет. Туман стоит – ничего не видно. Глядим – бежит с термосом на спине. Пока мы немца вязали – он в блиндаж заглянул. Увидел термос на столе, попробовал – ром. Взял с собой в рюкзак: «Чтоб «языка» обмыть». Когда лез под проволоку – зацепил. Немцы всполошились, стрельбу подняли».
«В другой раз ходили - взяли «языка». Возвращаемся, Петр прикрывает отход. Оглянулись – нет его. Капитан был с нами в разведке, спрашивает, где этот бедовый. Ждём, чертыхаемся. Глядим - за немцем гоняется по нейтральной полосе. Ни наши, ни немцы не стреляют. Догнал, свалил и связал в воронке. Потом приволок немца».
После войны Петр Петрович Маслов работал по наряду в колхозе, а жил в семье Калиновых. Мать Александра Ивановича Калинова («Дудина»), Маслова Любовь Григорьевна доводилась ему двоюродной сестрой. В 1947 году Петр Петрович построил хату и переехал в неё жить.
О том, как приходилось иной раз «добывать» лес для строительства, рассказал напарник и сосед Петра, Жидков А.А. Днём возили они с Петром фураж на ферму, а на вечер глядя, поехали в лес на «Крутую горку», за д.Воронино. Подъехав к сторожке, Пётр, соскочив с телеги, подпер бревном дверь. После этого нарезали и увезли на телеге дубков пять. Только к обеду смог освободиться сторож, когда привезли ему «харч».
Не то что лес для строительства, даже лыко, содранное с липовых прутиков и предназначенное для плетения лаптей, изымалось лесниками, дежурившими на мосту через Неруссу. Чтобы обойти этот сторожевой кордон, приходилось близ пос. Никольский переправляться через Неруссу вброд, держа одежду с лыком над головой.
В 1951году Маслов П.П. работал в колхозе сторожем при локомобиле. В 1952 году его посадили в тюрьму за сопротивление представителям власти (милиции). После 3-х летнего отбывания наказания он возвращался на речном пароходе по Волге домой. Вскоре его нашли мертвым на волжском берегу Жигулей.
Как герой войны попал в тюрьму видно из рассказа Жидкова Александра Афанасьевича.
В начале 50-х годов, как и в прежние, довоенные годы, свиньи и поросята из личных подворий были на «вольном выпасе» днём, а к вечеру возвращались к хозяевам. «Жлоб» и прикрыл такого «бегунка» у себя во дворе. Но когда узнал, что старушка-хозяйка заявила через сельсовет о пропаже в милицию, выпустил его на улицу, во избежание неприятностей. И, тем не менее, не обошлось.
С утра из Дмитровска приехал милиционер с предложением «проехать» в районный отдел милиции для выяснения обстоятельств. Пётр вспылил и, по словам Александра Афанасьевича, «нахобячил» так стражу порядка, что тот «забыл как читать буквы алфавита». После чего отправился к магазину, чтобы выпить и «снять стресс», говоря современным языком.
Очухавшись, милиционер позвонил в райотдел и вызвал подмогу. Через какое-то время подкрепление в лице четырёх милиционеров на полуторке прибыло в Домаху. Магазин был напротив сельсовета, так что Маслова Петра им долго искать не пришлось. Милиционеры пригласили его к себе в кузов с намерением отвезти в Дмитровск.
Но не тут-то было! Видимо решив, что больше одного положенного срока не дадут, «Жлоб» вспомнил свою удалую фронтовую молодость и стал «показывать» милиционерам «пятый угол» в кузове. Неизвестно, чем бы закончилось избиение представителей власти, если бы шофер машины не подкрался сзади и не ударил Маслова Петра заводной рукояткой по голове. Буяна скрутили и доставили куда надо. Учитывая его боевые заслуги, ему дали срок «не на полную катушку».
Отбывал он наказание в одной из волжских тюрем вместе с земляком Козиным Алексеем Степановичем (1914-?). По рассказу Козина А.С. «Жлоб» договорился с нормировщиком и пообещал тому отдать заработанные в заключение деньги. За это нормировщик делал каждый день приписки Маслову, благодаря чему он стал ударником и за хорошее поведение и «стахановский» труд заработал досрочное освобождение.
Получив деньги и выйдя на волю, он послал нормировщика «куда подальше», сел на пароход и поплыл домой. Но нормировщик направил вслед за ним на пароход «своих людей», которые, подпоив, сбросили Петра с парохода в Волгу.

«Всех убило! А я – живой!»  

Первую зиму 1941-42 г.г. немцев в Домахе не было. Во вторую зиму 1942-43 г.г. их поставили на постой. В родительской хате Александра Афанасьевича они смастерили двухъярусные нары на 17 человек, «а мы жили на печке. Солдаты были вооружены автоматами». В качестве транспорта у них были лошади.
Когда пришли немцы, Елена училась в 3 классе. Какое-то время она, как и её сверстники, и однокашники ходила в школу. Учительницей у неё была невестка Панина Егора Хресановича, Людмила Васильевна. Её муж Иван Егорович тоже был учителем. К весне 1943 года немцев в Домахе значительно прибавилось, и они заселили школу. На этом учёба Елены, как и многих других, закончилась.
«Немцы наложили налог – два пуда хлеба с души, который по осени нужно было отвезти в Дмитровск. У кого не было лошади – немцы давали её для вспашки своего надела на поле. Осенью 1941 года в село пришли финны. Если немцы спрашивали «яйки», «млеко», то финны забирали без спроса, что хотели. Когда с матерью чистили на поле сахарную свёклу, то финны облюбовали и забрали у нас тёльную тёлку».
Бывало, что и немцы действовали не церемонясь. Анна Фёдоровна Козина (Минакова), бабушка Козина В.И. 1957 г.р. была побита немцами в собственном дворе. Поначалу пришли два солдата и, не обращая внимания на хозяйку, подоили корову. Через какое-то время «заявились» другие два немца и тоже пытались взять у коровы то, что у неё уже не было. Неудачу выместили на хозяйке.
Анна Фёдоровна доводилась двоюродной сестрой Прасковье Яковлевне Васильковой (Минаковой в девичестве), матери Василькова Н.Г. Отец Анны, Фёдор Сергеевич Минаков, и дед по матери Василькова Н.Г., Яков Сергеевич Минаков были родные братья. После первой мировой войны она осталась вдовой. Потом вышла замуж за фронтового друга своего покойного мужа – Козина Фёдора Семёновича (1895-1975).
Зажили при немце посытнее, по словам Елены Ивановны, чем при родной Советской власти. На своих наделах, как до образования колхозов стали сеять коноплю. Мать по осени, вместе с другими домаховцами повезла в Аношку (Занеруссовская МТС, 3-4км севернее г.Дмитровска) свою коноплю на обмолот. Простояла в очереди два дня, зато вернулась с конопляным маслом, которое по запаху и вкусу, по мнению Елены Ивановны, намного превосходило подсолнечное.  
В 1942 году немцы взамен подпиленного партизанами моста через Расторог возле Б-Кричино срубили новый. Они же настлали гать из бревён метров по шесть длиною каждое, уложив их поперек дороги. Такая дорога начиналась от спуска из Б-Кричино и заканчивалась подъемом в Домаху. Такую же гать, длиною метров 400, немцы сделали от пос. Никольского в сторону р.Неруссы.  
Осенью 1942 г. немцы забрали корову у соседки Есиных, Паниной Марии Егоровны. Та прибежала с причитанием и за сочувствием к матери Елены. Прасковья Павловна не ограничилась одними словами сочувствия, а пошла вместе с пострадавшей к коменданту. Тот выслушал женщин через переводчика, дал немца в сопровождение и направил в Талдыкино, куда увели корову. Её не успели ещё зарезать, так что к радости соседки, она вернулась домой, к невестке и внукам с кормилицей-бурёнкой.  
«Комендант был один. Урядником в Домахе был Мишка Сычёв («Касьян) родом из Талдыкино. Волостной старшина Фёдор Лунёв разъезжал по селу на конях, запряжённых в «козыри» - девок облюбовывал. Комендант же был высокого роста, чернявый, а переводчиком у него был Ванюшка-хохол».
Весной 1943 года в Домахе появились немцы на машинах. Как только наступал вечер, то один из немцев-квартирантов командовал бабке Екатерине Романовне Жидковой: «Матка, картошку!» и дополнял свою команду жестами для ясности. И так бабке надоел, что та, сердясь на невольные лишние хлопоты, перевод дров, приговаривала себе под нос: «Чтоб тебе пусто было! Чтоб тебе родимец забрал! Пуля тебе, окаянного, прибила!»
«В мае 1943 года в ночь я пас коней вместе с другими ребятами. До этого, по дороге «в ночное» мы проезжали верхом на конях мимо немецких часовых на окраине села. Им нравилось как Иванов Илья Иванович (примерно 1928-30 г.р.) ехал стоя на крупе коня. Жестами они заворачивали нас и «просили» повторить трюк. В ответ мы прикладывали два пальца к губам и говорили: «Пан, сигареты!» Пока посты проедем от 10 до 12 сигарет от 3-4 часовых «настреляем»».
«В мае 1943 года я был в «ночном» вместе с другими ребятами. Пришёл утром домой, а немцев нет. На нарах и полу остались их «рюкзаки». Мать сказала, что ночью подняли их по тревоге и угнали на передовую. Воспользовавшись этим, стал искать в их вещах зажигалки и сигареты. «Находки» прятал на потолке хаты».
«Прошло две недели. Едут наши военнопленные на немецких битюгах. Приходят к нам в хату, набрали «рюкзаки» в повозки и увезли. Проходит ещё две недели, приезжают несколько немцев и среди них бабкин «знакомый» и говорит ей: «Ты молила бога, чтоб меня убило! Всех – убило! А я – живой!» Бабка обмерла от страха и неожиданности, а потом бухнулась на колени и давай просить у немца прощения».
Сзади огородов Жидковых немцы заставили домаховцев вырыть глубокий блиндаж. Наши военнопленные на «битюгах», запряженных в повозки возили и складировали сюда по одному-два ящика с артиллерийскими снарядами.
Летом 1943 года Александр Афанасьевич стал сиротой – от тифа умерла его мать Марфа Трофимовна. Кроме него в семье были две сестры: Анна с 1928 г.р., Мария – с 1937 г.р. 
Около дома матери Рябининой Елены Ивановны, Прасковьи, стояла немецкая кухня. Сюда приходили немцы питаться. «Есин рынок» ститался передовой села, а «Никулин край» - тылом. Повара варили суп гороховый с мясом, если оставалось что-то после обеда, то отдавали жителям, жившим по соседству.
В феврале 1943 года немцы поселились в хате Рябининых, а хозяев выгнали. Пришлось ночевать и жить у соседей. Но по весне перебрались к себе в хату на потолок. Оттуда Елена наблюдала, каков у немцев паёк на столе. А видела она там и буханки белого хлеба, брынзу в пачках, искусственный мед в упаковке, конфетки-таблетки в виде трубок. «Немцы отвернуться, а я «шмыгну» с потолка и стащу со стола хлеба и конфеток».
На «Есином краю», в ложку, недалеко от сегодняшнего дома бывшего мельника колхоза «Ленинское знамя» Есина Михаила Ивановича, стояла немецкая кузница. Братишка Елены, шестилетний Миша связался с соседским одиннадцатилетним Ильёй «Кутёнком» (Паниным Ильёй Васильевичем) и «украли у «наших» немцев гранату, занесли её на кладбище и взорвали. Немцы прибежали на кладбище – один из них схватил брата, прижал его к груди: «Миша! Миша!» и понёс его до дома».
Летом 1943 года ребята по приказанию немцев нарубили им берёзы в лесу и вдоль улицы до самой церкви сделали из них скамейки, столы. Возле церкви росли сосны и липы. Немцы устроили себе гулянье: пили шнапс, слушали патефон, танцевали под него, пели, играли на губных гармошках, разыгрывали какие-то сценки, переодеваясь в женское платье. Когда немцы напились, Елена, пользуясь потерей бдительности у них, «маханула» два платья из «театрального» реквизита. Не отстала от неё и сверстница Екатерина Зайцева, приобретя себе таким же способом юбку.
«Немцы спели свои песни, потом заставили петь обслугу – наших военнопленных, поставив их в ряд. Комендант позволил им спеть песни, какие они захотят. И запевала затянул песню о том, как русские девушки продались немцам за кусок хлеба. Народ, собравшийся вокруг гуляющих немцев, слушал и некоторые плакали: «Что же он так поёт? Его застрелят!» Но обошлось».

Чтобы пропитаться приходилось побираться

4 августа 1943 года полицай сообщил, чтобы готовились к эвакуации. Мать ещё не совсем выздоровела от тифа. Немцы выгнали из хаты, и вся семья жила под вишней в шалаше из кленовых веток. Соседку Зайцеву Наталью Ларионовну, у которой муж был на фронте, весной с семью детьми немцы также выселили из хаты, разместившись там сами.
«Мать только отошла от тифа, ела понемногу жидкое, молочное. А тут полицаи Чибисов Алексей и Чибисов Петро пришли корову забирать. Бабушка говорит: «Алёш! Что же вы корову забираете?» Полицай ударил бабушку, и корову увели к церкви».
Всех жителей согнали к сельсовету. У кого были лошади, погрузили на телеги пожитки, детей. Детей из безлошадных семей погрузили на немецкие повозки. Остальные своим ходом дошли до станции Аркино, что западнее станции Комаричи на 10 км. Здесь около Аркино на поле и лугу расположились эвакуированные на отдых. Они что-то варили, кипятили «чай» с берёзовыми ветками.
«Здесь же были бараки с соломой на земле. Подошли с посёлка Журавка родственники – семья Ильи Павловича Герасина, племянника бабушки Есиной Арины Филипповны. Они эвакуировались со своими овцами. Из дома прихватили с собой половину мяса зарезанной овцы. Угостили нас супом с мясом».
По лагерю «беженцев поневоле» ходил староста со списком проверки людей. «Спросил, чего, мол, женщина лежит. Бабушка отвечает, что с тифом только переболела. Тогда мать и бабку Чибисову Наталью отдельно от остальных направили в локотскую больницу».  
«К Локтю ехали через деревню Лубошево. Когда подъезжали к Локтю, то видим из леса дети орехи несут. «Ну, Миш, - говорю своему брату, - будем в лес за орехами ходить!» После размещения в больничной палате, мы с братом пошли в лес и вернулись с орехами к ужину, который готовили на свои харчи».
«В локотской больнице пробыли две недели. Чтобы пропитаться приходилось побираться. Братец Миша насобирал молока, яиц и кормил нашего пленного в больнице. По ночам наши самолёты-«прялки» бомбили станцию Брасово. С утра оттуда в больницу привозили раненых».
Через две недели немцы стали производить эвакуацию и из Локтя. «Выгнали нас в пос. Городище. Там уже находились на подводах люди из деревни Дерюгино Комаричского района. Здесь мы повстречали своих знакомых: Лунёва Ивана с посёлка Никольский, Петра Ефимовича Поликарпова и Зою Семёновну Поликарпову из деревни Любощь. Подселили нас к женщине Акулине (по-уличному «Австриячка»). У неё было трое детей: Юра, Петя и дочь Таня».
«Однажды приходит в хату к Акулине полицай Каминский. Он работал в немецкой комендатуре, носил немецкую форму, галифе с кожаными «заплатками» на коленях и между ног. Обут был в сапоги со шпорами. Ему нравилась беженка из Кром по имени Валя. Она переболела тифом и была пострижена наголо. Он звал её с собой приглядывать за своим ребёнком, так как его жена отказалась с ним эвакуироваться. Кромчанка Валя отказалась, сказав: «Не хочу» и прижала голову моего брата Миши к своей груди. На другую ночь опять пришёл Каминский к Вале и вновь получил отказ».

 

«Они нами прикрываются»

По воспоминаниям Александра Афанасьевича Жидкова при эвакуации из Домахи в августе 1943 года они на своей лошади приехали в Б-Кричино, где был сбор эвакуированных жителей окрестных сёл и деревень. По большаку немцы догнали их до станции Брасово, где и разместили. «На станции стояли эшелоны с ранеными немцами. Днём прилетали наши самолёты-«прялки». Видимо проводили разведку, фотографировали. Потарахтели и улетели. Люди поужинали под повозками, кто, чем мог. Мужики говорят меж собой: «Они нами прикрываются»».
«Ночью снова прилетели «прялки», навешали осветительные ракеты (фонари) стали планировать и бомбить. Одна бабка спряталась под повозку и матюкается. От взрыва бомбы осколком ей срезало голову с плеч. Во время бомбежки многие забежали на картофельное поле рядом со станцией и залегли в межи. Один кричит («Бормотун» - Бурмистёнков Фёдор Дмитриевич, 12 лет): «Мне ногу оторвало!», а оказалось его ранило в ягодицу. При ночной бомбёжке много побило эвакуированных».
Немцы отправили раненых, в том числе и Бурмистёнкова («Бормотуна») в Сумскую область. После выздоровления отпустили его в деревню искать мать. Поначалу он жил у какого-то деда, пас его индюков. До прихода наших он нашёл свою мать.
«Нас же, после бомбёжки, привезли на станцию Погребы и загрузили вместе с повозками и лошадьми в вагоны-«телятники». Довезли до станции Ямполь Сумской области, где разгрузили и распределили в хатах по ближайшим к станции деревням. Мы попали в деревню Палеевка. Местный староста показал и распределил борозды (лёхи) на картофельном поле. Нам досталось три лехи метров по двести каждая. Сами себе копали картошку для еды».  
А вот как эвакуировали из Городища Елену Ивановну Рябинину: «Собрали нас на лужку, погрузили на телеги и везли целый день. Привезли в г. Середина Буда (Сумская область, Украина) и разместили в бараках около железнодорожной станции (Зерново)».
«Ночью нас отправили дальше. Загрузили пожитки в телеги, брат Мишка с бабкой сверху них, а мы с матерью пешком. Бабушку с братом завезли в хутор Лукашенко, а мы с мамой в темноте заблудились. Остановились возле омётов (скирд) – там хотели переспать. Но прибежали полицаи – требуют идти дальше. Мать еле уговорила их дать нам переспать в омётах. На утро по стёжке через поле подсолнухов я, мама и Митина Любовь Ивановна 12 лет (мать Голобоковой Зои Ивановны, «Колобчихи»195? г.р.) пришли в хутор Лукашенко».
«Разместили нас в пустых хатках на горочке возле речки. Спали на полу, подстелив солому. У местных людей попросили картошку и варили себе еду. Некоторые из местных сами приносили детям кукурузные лепёшки». В середине сентября от фронта потянулись сплошь немецкие обозы.
На краю хутора в доме с крышей крытой под железо жил дед. Был он богомольный, имел иконы в доме, жалел и привечал детей беженцев. Он-то и сказал: «Что-то будет в эту ночь – немцы валом отступают».
Рядом с хутором, в лесу, стояли немцы. У них «горками» (штабелями), прикрытый брезентом лежал белый хлеб. Когда немцы стали отступать, то бросили всё это добро и уехали. «Мы не растерялись – скинули свои юбки, завязав их узлом, наложили в них буханки, кто, сколько смог и притащили в хутор. Поделились этой новостью с местными жителями».
Те не мешкая, прикатили к брошенному немцами продовольственному складу на колясках и стали грузить в них белый хлеб, масло, брынзу. «Мы же, чтобы запастись едой впрок, насушили из хлеба сухарей. Вскоре староста стал выгонять нас для дальнейшей эвакуации. Большая часть съестных припасов осталась в покинутых нами бараках. Сумели взять с собой лишь небольшой припас в холщовые сумки».

«Решили вместе помирать»

«Шли мы сбоку немецкой колоны. А с другой стороны колоны гнали скот. Наши военнопленные, которые ехали с немцами, посоветовали нам скрыться в лесу. «Наши завтра здесь будут» - добавили они. По двое, по трое мы «отбились» от колоны и свернули в лес и вскоре вышли на берег Десны. Под крутым речным берегом мы сделали норы и укрылись там. Пётр Ефимович Поликарпов с братьями Николаем и Алексеем пошли на разведку».
Когда «отбивались» в лес, то заметили неподалёку картофельное поле. Елена предложила своим подругам Митиной Любе и другой Любаше с Кентского посёлка ползком подобраться к полю и накопать картошки. Что они и сделали. Но немцы, вероятно, их заметили в бинокль. А может, обратили внимание на запах дыма от костра.  
«И только мы спекли картошку и поели – едут машины, а на них немцы с автоматами. Спустились с берега – посмотрели наши норы. Мать моя спросила их, что пан нам: «аллес капут?» Немец кивнул головой и повторил эти слова. Решили вместе помирать – каждая семья расстелила свои рогожки и стали ждать».
«Вдруг едет открытая машина и в ней жандарм. На груди у него металлическая бляшка с орлом. Стал он ругать эсесовцев, мол, это «цивил манн» (гражданские люди), а не «партизанен». Те выслушали, набычившись, и уехали вместе с жандармом».
«Началась стрельба: и «катюши» и немецкие «ванюши» (шестиствольные миномёты). Жуденный бой был всю ночь напролёт. Мы все укрывались под берегом Десны в своих норах. К утру, кто-то в плащ-накидках подошёл к нашему кострищу. Мать, Прасковья Павловна Рябинина послала посмотреть Поликарпова Петра Ефимовича и его брата Николая, что за люди. Ими оказались наши разведчики. Они посоветовали нам уходить отсюда».
«Стали возвращаться назад в хутор Лукашенко. По пути проходили через лес, где было много убитых немцев в нижнем белье. Когда пришли в хутор, то там уже было много наших солдат. Солдаты все с боя – грязные, запыленные, уставшие. Мать вынесла два мешка сухарей из барака: «Всё равно всё не унесём!» и высыпала их перед солдатами. Их командир поделил сухари между ними поровну».
«Мы с матерью, подпоясавшись платками, оставшиеся сухари завернули себе в пояс. Бабушка взвалила на спину самовар. Целый день шли и пришли к вечеру в Середину Буды. Жители стали подходить к нам и угощать кто молоком, кто блинами. Ехали мимо солдаты на повозке и спросили нас, куда мы добираемся. Посадили и довезли до деревни Шведчики под Севском».
«Утром мы пришли в Севск. На площади перед домом на виселице висел труп старосты Севска в исподнем (одних подштанниках). Потом двинулись на Комаричи. Под Севском, за Шведчиками, поле было устлано трупами и наших и немецких солдат. В одном месте, вокруг воронки они как бы сидели кружком, как будто играли в карты, а потом откинулись назад. Один солдат среди них был в обмотках. Тут же находились несколько подбитых наших и немецких танков, сбитый самолёт. Стояла жара – вонища от трупов жуденная! По полю ходил наш солдат с лопаткою и прикапывал погибших. Два других солдата, из выздоравливающих, подволакивали мёртвых к большаку».
«По пути в Комаричи заехали в одну деревню. Следом ехали наши солдаты на повозках до Дмитровска, а дорогу не знают. Они подобрали нас и довезли до Домахи. Вши по дороге замучили нас».

За что повесили старосту в Севске

Александр Афанасьевич Жидков вместе с другими наблюдал, как двое суток шёл бой за Ямполь из деревни Палеевка, расположенной в 2,5 км от ж/д станции. «Там всё горело. «Отъявленные» мужики из эвакуированных узнали, что это пожар на спиртзаводе. Собралась кампания, (для которой «охота пуще жизни» П.В.) и, пробравшись в Ямполь, привезли оттуда спирта».
«На другой день в Палеевку пришли 12 наших разведчиков в сапогах, пилотках и с автоматами. Когда они вошли в деревню, неожиданно на них выехала грузовая машина с открытым кузовом, где сидело человек тридцать немцев. Наши разведчики отрыли стрельбу по кузову. Немец-шофер стал разворачивать машину, врезался в сени, но всё же, сумел «вырулить» и уехать. Потом разведчики ушли».
«После этого в Палеевку приехал солдат верхом на лошади. Местные бабы встретили его с пирожками и предостерегли, чтобы он не ездил в соседнее Сосново, так как там «стоят» мадьяры. Верховой не послушал баб и, вернувшись оттуда, сказал, что никого там нет».
«На следующий день через деревню пошла одна пехота в грязном, корявом обмундировании. Хохлушки встречали их с пирожками, которые раздавали им в руки на ходу. Офицер вышел из колоны и сказал, чтобы эвакуированные уезжали домой, а то «может нам придётся отступать»…
Клиндухова Анастасия Алексеевна (1918-1993), у которой я (автор) «квартировал» в с. Бобрик, рассказывала как осенью 1943 года спешно «грузились» в машины немцы, напуганные огнём реактивной артиллерии. «Матка, рус – пук, пук!» и указывали на трассирующие следы от «катюш» на небе. Были они одеты в добротные зеленые шинели и обуты в сапоги. Наутро в Бобрик из Лубошево пришли наши разведчики в грязных телогрейках и ботинках с обмотками. Война не парадный плац, где стройными шеренгами солдаты проходят мимо трибун. Видимо не раз приходилось и «по-пластунски на брюхе пропахать», чтобы выжить в бою.
Бывший фронтовик, преподаватель сопромата в Брянском железнодорожном техникуме, Каляев Виктор Павлович 1925 г.р. находил возможность не только доступно и весело преподать свой непростой предмет, но и в конце учебной пары по просьбе моего однокусника Ромы рассказать с юмором о том, как он воевал. «А в рукопашной с немцами вы дрались?» «Нет, - отвечал Виктор Павлович, - Мы как выскочим из траншей, небритые, в замызганных телогрейках, подпоясанных брезентовыми ремнями, в ботинках с обмотками на ногах и как закричим: «А-а-а-а…» (в смысле «Ура!»), после этого видим только убегающие спины немцев!»…
«Старшие запрягли лошадок и поехали. Отъехав недалеко, километра три-четыре, видим, стоят наши танки, «катюши». Рядом наш разбитый самолёт и свежая могилка с надписью на фанере «Неизвестному летчику»».
«По пути в Севск навстречу нам встретилась колона пехоты. Офицер забрал с собой всех мужиков и парней из беженцев и предупредил, что обочины дороги и поле до самого Севска заминированы. Вскоре нас догнала грузовая машина и детей довезли на ней до города. Когда приехали, то в центре Севска увидели виселицу с повешенным старостой. Один солдат стрельнул по трупу старосты из автомата. Кто-то из наших эвакуированных буркнул: «Справился с мёртвым». На что местные жители ответили, что староста при немцах собственноручно топил наших пленных в колодце».
«Вскоре подошёл обоз с остальными беженцами. Отдохнули, перекусили и двинулись дальше. Проезжали мимо деревни Шведчики, от которой остались одни печные трубы. В километре от дороги, по которой мы проходили, на «битом» поле, стояли широкие как комбайны, немецкие «тигры»».

«Как же вы едите из касок от битых людей?»  

«По приезду в Домаху бабы с первой подводы недалеко от колхозного склада-сортировки увидели кучу зерна и кинулись к ней. Стали разгребать горелое зерно и подорвались на мине. Остальные, сильно испугавшись, развернулись и поехали в Воронино. Это было в конце октября – начале ноября 1943 года. По ночам уже сильно морозило. Табак закурил, а он «вонючий», так как листья табака поморозило (курил Александр Афанасьевич до 45 лет, потом «бросил»). В конце ноября мы переехали жить в Домаху, в подвал к сватам. При возвращении из эвакуации в село обнаружили, что колодцы забиты каким-то мусором».
Вернувшись из немецкой эвакуации, сироты вырыли яму для жилья. Домаха являла собой удручающее зрелище: вместо хат – торчащие обгорелые печные трубы и едкий запах гари. Колхоз помог сделать Жидковым накат из молодых деревьев, которые привезли из лесу на коровах из личных подворий.
Осенью 1943 года у бабки по матери Козиной Марии Яковлевны невестка толкнула коляску с картошкой в подвал. Коляска наехала на мину, раздался взрыв, и невестка со своим братом погибли. После этого несчастья свекровь перешла жить в хату сына Козина Петра Трофимовича, воевавшего на фронте, а сироты Жидковы – в её подвал.
Но в хате сына, после возвращения из эвакуации теснилась также сваха с семьёй (мать погибшей невестки). Бабка Мария Яковлевна пошла в военкомат и «отвоевала» дом сына, и сваха с семьёй ушла жить в свой подвал.
После чего сироты вместе с бабкой перебрались в хату своего дяди-фронтовика (на «Кулиге», где сейчас дом Юрки «Гагарина») и перезимовали в ней зиму 1943-44 г.г. А по весне вернулись в свою яму-землянку. Натаскали кирпичей от взорванной церкви, колхоз прислал печника «Барбоса» (Москвичёва Дмитрия), который сложил им печурку.
В 70-е годы его сын Москвичев Михаил Дмитриевич (1927-2000) работал молотобойцем в кузнице. До войны около сельсовета были качели высотою 4-5 метров. Сын печника, Михаил, залез на верхние перила и хотел пройти поверху, но с середины пути соскользнул и упал. К удивлению многих он остался целёхонек – «не повредился».
По словам Рябининой Е.И.: «Домаха вся была спалена, за исключением хат пяти на «Кулиге». Но и эти хаты были заминированы. Пришли мы к своему пепелищу. На месте спаленных хат закопченные печи с трубами и запах гари. Смотрим: яма для зерна раскопана, а вещи, которые не забраны, сожжены. Видимо теми, кто вперёд нас вернулся».
Елена расплакалась, видя такую «картину»: «Неужели мы теперь будем также бедно жить, как Вадюха (Авдотья Аникушина)?» - спросила она у матери Прасковьи Павловны. Ходила Авдотья одетая и зимой и летом в «гейше» - укороченном и заплатанном зипуне.
«Поселились в погребе, куда натаскали крапивку и соломку для подстилки. Кисточки проса по полям собирали и тёрли в ладонях, рыли картошку на своих сотках. Первое время варили пищу на костре в солдатских касках и снарядных гильзах, найденных неподалёку, так как кухонной утвари не было. Потом мать от взорванной церкви наносила кирпичи и сложила грубочку (печурку) с трубой в вытяжной люк погреба с одним накатом сверху».
Спустя год сделали землянку на горке, и небольшую русскую печку в ней сложил Жиряков Дмитрий, отпущенный по ранению с фронта. Бабушка, Арина Филипповна, отправилась в Радогощь к другу своего мужа Никишину Тихону Петровичу, спасшего Есина Павла Тимофеевича во время русско-японской войны 1904-1905 г.г..
Оттуда она вернулась с «ковром», шитым из цветных тряпок и попоной, изготовленной «из хлопьев конопляных». Так как ножа не было, то «чистили картошку острой щепочкой. Тихон Петрович дал бабушке нож, солдатскую сапёрную лопату, чугунок и чашку. Он сказал бабушке: «Арина, как же вы едите из касок от битых людей?» На что та ответила: «А что делать, Тихон Петрович?..»
Соль по возвращению в Домаху была далеко не у всех. Как-то вечером после «ужина» собрались на посиделки соседи на «Есином краю». Аникушин Егор (прим.1913г.р.), будущий тесть «Танкистихи» (Аникушиной), похвастался, что хорошо поел. Оказалось, его жена прокипятила просоленную холщовую сумку, а потом в этой воде сварила картофельную похлёбку.
На зиму пошли жить в Воронино к тётке по отцу Елены Ивановны, Гришиной Анне Семёновне. «Дом был пустой, так как тётку при эвакуации немцы догнали до Белоруссии, где она и зазимовала. Её муж Николай Гришин был санитаром и отпросился с фронта посмотреть родных, но дома никого не застал. Он отремонтировал разоренный немцами дом: вставил окна, двери и наказал соседям, чтоб в нём жили родственники, когда возвратятся. Фронтовик оставил узляк (узелок) с хиной от малярии». Домой с войны он не вернулся…
«Женщина-соседка Козлова Аксинья пришла к нам из Воронино и сказала матери, чтобы приходила жить в дом тетки». В тёткиной хате-пятистенке, кроме бабки с матерью, Елены и Миши, жили ещё три семьи (совсем чужие) из Холчёвки. «В печку ставили гильзы с супом от всех семей».
Тётка, Гришина Анна Семёновна, вскоре после возвращения домой завербовалась и переехала жить на Дальний Восток, в Приморье.

«Свели счёты»

С освобождением от оккупации началось сведение счётов с бывшими полицаями. Так воронинского полицая Мосякина Семёна избили до смерти и затолкали в ямку для сох Козин Иван Емельянович, председатель домаховского колхоза «Рассвет» и Клинтухов, председатель б-кричинского сельсовета. После освобождения в 1943 года из сожжённой Домахи сельсовет временно перевели в Б-Кричино.
До этого они вдвоём ходили учинять расправу на пос.Никольский над «незлостным» полицаем Шудровым Александром, но не застали его дома. В наказание забрали корову у его семьи, состоящей из шести человек.
«Через месяц после смерти Мосякина Семёна, на него пришло представление к награде из Москвы за помощь и связь с партизанами». Клинтухова и Козина арестовали. «Емельянович упросил Клинтухова взять всю вину на себя. Тот так и сделал – попал в штрафную роту на фронте, где и погиб. После жена Клинтухова обратилась за помощью к Козину И.Е., но он её прогнал».
У Козина И.Е. брат Александр (их уличное прозвище «Кузнечики») вместе с шурином Иваном «Кулешонком» тоже были в полицаях. Но, по словам Жидкова А.А.: «Их не посадили и на фронт они не попали». Сам же Иван Емельянович возвратился в село на костылях в 1943г. Где-то в полевом госпитале он повстречал земляка – хирурга Козина Александра Григорьевича, внука волостного старшины и брата «Тюленя» (Козина М.Г. (1929-2008)). Тот выписал Емельяновичу справку, с уговором, чтобы по приезду в Домаху он оказывал помощь семье «Старшинят». Козин Иван Емельянович приходился двоюродным братом по матери Козину Григорию Павловичу.
«Старшинятами» звали детей и внуков волостного старшины Козина Павла Романовича, которому за 25 лет безупречной службы в царской армии было присвоено звание личного дворянина. Оно давало право присутствия на уездном дворянском собрании её владельцу. В то же время личный дворянин не мог свое звание и привилегии передать по наследству своим детям. Со слов Василькова Н.Г. 1930 г.р., кума Козина М.Г., Козин Александр Григорьевич - военный хирург после войны дослужился до звания генерала медицины. Его брат «Тюлень» в домаховском колхозе в 60-80 годы был «известной личностью».

«Минёры поневоле»

«Когда шли в Воронино, то около мельницы, недалеко от моста через Расторог видели человек семь убитых солдат. Под гатью, близ мельницы они были прикопаны. Погибших солдат хоронили ещё летом 1944 года. Этим же летом ловили бреднем рыбу в Растороге и выловили труп нашего солдата. На «Чибисовом краю», где сейчас живёт дед Фролов, прежний хозяин, по возвращению из эвакуацию, обнаружил у себе на огороде труп солдата. Никому и никуда не сообщив, он здесь же его и захоронил».  
«По селу ребята находили каски, котелки, винтовки, автоматы, патроны. Один из них положил винтовку в костёр, посмотреть, что будет. Не стреляет. Взял в руки – стрельнула! В Демидковом логу на Есином рынке было много миномётных снарядов. Ребята их разряжали, и тол с бикфордовым шнуром использовали для глушения рыбы».
За мельницей, на другом берегу Расторога находилось немецкое «стрельбище». Сразу за ним начиналось минное поле «нашпигованное» круглыми противотанковыми немецкими минами. «Охотники за толом» снимали мины, пытались их разминировать и, не всегда удачно.
По свидетельству Жидкова Александра Афанасьевича при такой «операции» подорвался на противотанковой мине «Котов Александр Сергеевич 14-15 лет. На куски разорвало. Другому мальчику лет 5-6 – голень вырвало, но он остался жив. Его отец, полковник Есин Александр Борисович, погиб на войне».
Сам Александр Афанасьевич оказался более удачным минёром: на его счету 40 разминированных «тарелок». Верхняя часть немецких мин использовалась как крышка для чугуна или как сковорода.
А вот немому соседу Новикову Андрею не повезло в самом начале возвращения в село. Его мать и отец Калинова А.И. («Дудина») – брат и сестра. Отец Иван Новиков (по-уличному «Куцаки») до войны работал прорабом на пилораме в Лужках, 5 км от Воронино и 8км от Домахи. «Доставал» стройматериалы – палисадник сделал, липами его обсадил.
Во время оккупации, в 1943 г., в палисаднике стояла палатка и в ней жил немецкий офицер. Сам Иван «Куцака» погиб на войне. Кроме глухонемого Андрея, у него было ещё трое детей. Андрей пошёл по стёжке вдоль липовой аллеи и наступил на мину. От взрыва осколком мины в затылок его убило сразу, а его бабку с дедом смертельно ранило и они умерли спустя какое-то время.
На «Кулиге», примерно на месте дома Василькова Н.Г., был колхозный склад метров тридцать длиною. Немцы его заминировали, когда отступали. На этом складе в один день по возвращению из эвакуации погибло 12 домаховцев. «Кинулись ломать доски и столбы себе на постройку – раздался взрыв. После взрыва бросились бежать и, наткнувшись на другие мины, подорвались». Охотников за стройматериалом в сожжённом селе от этого не поубавилось. Сам Александр Афанасьевич вместе с дядей Козиным Алексеем Трофимовичем «на ходу разминировали этот склад, ломая себе доски и столбы на постройку»
Не отставали и другие жители Домахи, несмотря на риск подорваться на мине. «Королька» (Калинова) с фронта комиссовали как «легочника». В колхозе он устроился на лёгкую работу – помощником мельника. Как-то раз пообещал бабушке (Александра Афанасьевича) Марии Романовне Козиной мучицы с мельницы, но обманул. Так вот «Королёк» умудрился натаскать со склада-сортировки столько стройматериала, что пристроил к своей хате трёхстенку (три стены)».
По возвращению из эвакуации между домаховцами и жителями деревни Девятино, посёлков Холчи и Троицкий, где проходила передовая (линия фронта) и люди ничего не сеяли, происходил товарообмен. В Домаху девятинцы и их соседи несли тряпки, самогон, а взамен получали картошку.

«Были пухлые от голода»

В землянках жили года два-три. Чтобы «выручить» хоть какую-либо копейку, Елена вместе с матерью терла картофель на крахмал и Прасковья Павловна носила, потом, продавать его в Комаричи на базар. Стакан крахмала стоил в то время 15 рублей, а пуд (16кг) ржи – 700 рублей. Картофельные очистки берегли до весны, когда вместе с «глазками» высаживали их на своих сотках.
Егор Давыдович Егоров после возвращения из немецкой эвакуации на своём быку привозил брёвна на строительство хат людям, в том числе и семье Елены Ивановны. Его сын Семён Егоров участник комаричского подполья погиб во время войны.
Прасковья Павловна Рябинина наняла плотников из Чернево, и они срубили её семье хату. Попросили в правлении колхоза разрешения взять с поля соломы на крышу. Снопы для крыши вязали сами, а укладывал их Аничкин Илья Иванович (1923-19?). Его жена Анастасия Матвеевна, родом из д. Хальзево Дмитровского района, потом была учительницей начальных классов в Домаховской школе.
Мать ездила продавать крахмал на поезде в Харьков. На скопленные деньги пошли покупать зерно в Комаричи (12км). Оттуда с двумя пудами хлеба, также пешком, отправились в с.Радогощь (12км) за телкой, которую купили, добавив к зерну деньги. После того как телка отелилась, в семье Рябининых появилась корова-кормилица.
Весной 1944 года копали колхозную землю по наряду, с нормой от 2-х до 5-ти соток в день, в зависимости от возраста. «Харчи были никакие, а работа тяжелая – выбивались из сил, поэтому хитрили. Работали с утра до вечера. Коров гонит пастух – только тогда отпускали с работы. На обед приходили домой, в землянку. Картошка вся шла на крахмал. После отжимки жмых сушили на солнце, затем толкли в ступе. Потом варили из него суп-похлёбку. Были пухлые от голода. Собирали головки клевера, воробьятник для добавки и выпечки хлеба. Спасаясь от голода ели липовый лист. Варили и ели свекольный лист и щавель Зубы от этого становились черными».
До начала 50-х годов терла Елена крахмал – до 400 стаканов за две недели. Пока мать неделю тратит на поездку в Харьков для продажи крахмала, она натирала и смывала водой (чтобы не был чёрным) ещё 200 стаканов крахмала. После уборки с колхозного поля украдкой собирала там картофель. Осенью Елена заболела малярией. Лечилась хиной, что привёз с фронта дядя Коля из Воронино.
По возвращению из немецкой эвакуации лошадь у Жидковых забрали в колхоз. С 15 лет Александр, с утра до наступления темноты, распахивал «сохой» (деревянные рукоятки с железным лемехом) колхозную землю. На таких «сохах» распахивали и окучивали картофельные сотки. За каждым пахарем на колхозной конюшне были закреплены лошадь или вол. Александру повезло, что он пахал на лошади. Перерыв на обед был два часа и, распрягши коня, верхом добирался до дома, чтобы перекусить чего-нибудь. Те же, кто пахал на быках, вели их на конюшню, распрягали и, только потом шли домой пообедать.  

Пока служил в армии, «набежала» пеня за неуплату налога

При Сталине был налог за малодетность тем, кто имел одного или двух детей. С 18 лет брался налог за бездетность с лиц обоего пола. За неуплату налога, могли взять недоимку в виде конфискации какого-либо имущества или продуктов питания. Елена работала в поле на картофельных буртах, когда председатель сельсовета Михайлов Николай Николаевич вместе с фининспектором Кулешовым, по прозвищу «Рябый» из д.Берёзовка, унесли из сундука её девичий наряд в счёт налога за бездетность.
Елена с утра заявилась в сельсовет и, несмотря на молодость, с ходу «взяла в оборот» «жидовскую морду» председателя. У Михайловых уличное прозвище было «Жидовы». Тот, не ожидая такого напора, вернул «тряпки» Елене.
Ещё до замужества Елена смотрела кинофильмы, если их показывали за счёт колхоза, повесив на какой-либо стене белое полотнище (экран). Название фильмов она помнит и сейчас: «Константин Заслонов», «Свинарка и пастух», «Она сражалась за Родину».
С 1951 по 1954 г.г. Жидков Александр Афанасьевич служил в армии в г.Серов Свердловской области. По приходу из армии женился на Рябининой Е.И. За три года армейской службы фининспектор Стреляев, почему-то обложил налогами бывшего солдата. Он ссылался на то, что его сестра, Жидкова Анна, не платила ежегодный налог мясом в 40кг и пеню, он записывал на её брата, служившего в армии. «Пришлось пеню платить деньгами: 1000 рублей из армии привез, да тёща Прасковья Павловна помогла».
Ещё до армии, в 1945 году, сиротам Жидковым «колхоз построил хату 7 аршин: 4,5 м на 4,5 м». Молодожёны и перешли туда жить. После окончания войны «бабы домаховские и от района ездили в Германию и пригнали оттуда коров черно-белой немецкой породы. Они давали 20л молока в сутки. Нам, как сиротам выделили телушку от этих коров».
В 1961 году Александр Афанасьевич построил себе добротный дом 14 метров длиной и 6 метров шириной. Сруб, по самые окна, был сделан из дуба. Печь Жидковым сложил коллега по работе Александра Афанасьевича, бригадир каменщиков Козин Алексей Степанович. Крышу покрыли шифером, в дом провели электричество и радио. Радист «Керенский», Чибисов Петр Сергеевич (1926-2007), снабдил семью Жидковых радио с наушниками. Потом купили «радиотарелку» и закрепили её на стене.
В эти, 1959-61, годы моя семья проживала в совхозе «Марьинский» Комаричского района и отец Прохоров Евгений Селиверстович (1927-1999) в обеденный перерыв, приходя домой, очень любил слушать выступления Хрущева по радио. «Хорошо брешет, Никита!» - восхищенно говорил он. А по вечерам на ламповой радиоле под звук «глушилок» он слушал «Голос Америки»…

«Работа на цегильне»

С 1956 по 1958 годы Александр Афанасьевич Жидков работал на колхозной цегильне, построенной в М-Кричино. Для получения цеглы (обожженного кирпича) готовили из глины кирпич-сырец. Для этого «копали круглую яму глубиной 50 см и «обставляли» её досками. В яме делали деревянный пол. Посреди ямы вкапывали столб. На нём штырь железный. На штыре крепили вагу (вороток, вертело). В яму засыпали глину, замешивали и перемешивали её с водой. Через вагу на крюк цепляли обарок и впрягали лошадь, которая таскала по кругу задок повозки, помещённой в яму».
«На задок повозки клали груз, чтобы глина лучше промешивалась. А чтобы задок повозки катил по спирали, на его валу была «набита» «гребёнка», которую возчик на задке периодически переставлял. Над двумя ямами-месилками был построен длинный односкатный навес без стенок (для создания сквозняка). Одну яму «вырабатывали», другую готовили к завтрашнему дню».
«Специально два человека с деревянными лопатами нарезали и клали на столы «кирпичи» из глины. Два формовщика на столах помещали их в деревянные формы и укладывали их под навес для просушки сквозняком в тени. А потом переворачивали их досками на ребро и досушивали. Затем укладывали штабелями по 160 кирпичей под навес для продувки ветром».
«Для обжига кирпича в «горке» была вырыта яма 4м на 6м и глубиной метра два. На дне сложены очаги конусом. Сверху на выровненный под двух очагов с «дырками» клали кирпич-сырец решётками. Каждый ряд кирпичей просыпали дробным углём антрацитом. Семь тысяч кирпича помещалось в этой яме для обжига. Очаги-конусы запаливали дровами толщиной 10-12 см. Корчевали пни и использовали их как дрова для растопки цегильных печей».
«Поначалу слегка «подсушивали» кирпич. Для этого несколько дней понемногу подкладывали дрова в печи. По звуку кирпича специалист узнавал: достаточно ли он «подсушился». И только после этого давалась команда кочегарить печи на полную катушку. Загорался уголь – жар выходил на улицу. Огонь засыпали глиной, чтобы кирпич не расплавился. Как только огонь везде по «обжигу» пройдёт – засыпали всю цегильную печь. Десять дней она стоит и «очахает» (охлаждается). Срок этот надо обязательно выдержать и раньше «открыть» цегильню нельзя – «порвёт» кирпич».
Руководил строительством и работой цегильни Минаков Яков Яковлевич. Н.Г. Василькову, главному инженеру, а потом парторгу колхоза, он доводился дядей по матери Прасковье Яковлевне. Минаков рассказывал, как осенью 1941 года к нему в хату постучались «окруженцы» и спросили, как найти дорогу на Промклево. Объяснить он не смог и пошёл провожатым.
В темноте заблудился в оврагах Южного посёлка. Офицер, глядя на компас, спросил: «Куда ты нас ведёшь?». Минаков Я.Я. попросил двух солдат в сопровождение, продвинулся с ними дальше и вышел к Талдыкино. Поняв свою ошибку, возвратился назад и вывел колону человек в триста к д.Промклево. В благодарность за помощь получил записку об этом от офицера. Когда в 1943 году освободили от немецкой оккупации, то Минаков Я.Я. стал охранять пленных немцев в Лопандино.

О том, как член партии «не оправдал доверия»

В 60-70 г.г. в колхозе «Ленинское Знамя» была строительная бригада с прорабом Королёвым Михаилом Филипповичем и бригадиром Козиным Алексеем Степановичем. Каменщиком в этой бригаде работал и Жидков А.А.Объектами строительства были сначала колхозный Дом Культуры, затем здание школы, не считая других менее крупных строений как баня, коровники в Домахе, Воронино, Никольском.
Свинарник в М-Кричино бригада строила не по своему проекту, поэтому полы засыпали керамзитом и потом залили бетоном. За зиму свиньи прогрызли цемент и сгрызли весь керамзит, хотя кормили их хорошо.
За работу по строительству фермы каждый строитель на трудодни получил по 18 пудов фуражного (непросеянного) проса. Но потом специальная колхозная комиссия обнаружила какие-то приписки и бригадира строителей Козина Алексея Степановича сняли с должности. Вместо него был назначен бригадиром член партии Романов Сергей Яковлевич (1914-1973), работавший до этого каменщиком 4-го разряда. Бригадир же получал по пятому разряду, подсобный рабочий – по 3-му разряду. «Раз бригадир или каменщик 5-го разряда, значит должен уметь класть угол дома».
Когда в 1967 году выложили первый этаж школы, бригадиром был ещё Козин А.С.. Потом бригаду срочно перебросили на строительство фермы в М-Кричино. Второй этаж школы начинали класть при новом бригадире Романове С.Я.. Произошла смена и председателя колхоза «Ленинское знамя». Фака Степана Никитовича заменил Насонов Семён Иванович.
Романов угол второго этажа школы вывел неправильно, что сразу стало видно, что называется «невооружённым глазом». Возмущению и негодованию строителей не было предела, так как позор для всей бригады был налицо. «Тырин» (Горбатов Фёдор Фёдорович из Кавелино) предложил «снять с должности бригадира рыжего «попа» Романова. Прораб Королёв Михаил Филиппович не возражал, и собрание постановило избрать новым бригадиром Сафонова Ивана Алексеевича (1934-2001), а коммуниста Романова С.Я. перевести в каменщики 4-го разряда»
У Александра Афанасьевича по матери был родственник, её двоюродный брат Романов Фёдор Иванович 1928 г.р., который работал в 70-е годы председателем Домаховского сельсовета.
Александр Афанасьевич с осени занимался приготовлением домашнего вина из яблок и слив. Яблоки он перекручивал на мясорубке, отжимал жмых, в печи сок доводил до кипения. Потом постепенно наполнял им столитровую деревянную кадушку в подвале изнутри обложенным кирпичом. Затем - вторую такую же бочку. Добавлял в сок сахар. В отверстие бочковой крышки опускал один конец резинового шланга, а другой – в банку с водой.
Вино в подвале при температуре не более 5 градусов, настаивалось к весне – лету. Как-то раз Елена Ивановна заметила «нырнувшего» в подвал Фёдора Ивановича. Выждав какое-то время, она заглянула в «винный погребок» и увидела соседа Романова и мужа в роли «дегустаторов»…  

«Семейный подряд на колхозном огороде»

При Брежневе сельским жителям разрешили иметь больше одной коровы в личном подворье и супруги Жидковы завели двух «бурёнок», 25 овец. Елена Ивановна работала садовницей и огородницей в колхозном саду. Муж, Александр Афанасьевич – ей помогал и одновременно был сторожем колхозного сада и огорода. «Из работы – не вылезали», ведь «хозяйство вести – не грудями трясти!»
С разрешения председателя Насонова С.И. и колхозного правления он выкашивал сад и, поэтому проблемы с сеном для своего хозяйства не было. За сданное молоко на колхозную сепараторную, супруги Жидковы в конце года получали премию – полторы тонны зерна. Агроном Василий Васильевич Федотов давал с 1967 года план по выращиванию продукции на колхозном огороде.
Выращивали на огороде огурцы, помидоры, морковь, столовую свёклу, капусту. Как-то по просьбе председателя колхоза Насонова С.И. Александр Афанасьевич выбрал для выставки в Орле кочан капусты весом в пуд. За высокие урожаи колхозным огородникам с. Домахи неоднократно присуждали 1-место на сельскохозяйственной областной выставке.
«Лук выращивали отдельно на площади в 16га, хотя в отчётах указывали 30га. Отдельные головки лука достигали 500г веса». Сажали и обрабатывали луковую плантацию человек восемь женщин пенсионного возраста.
Несмотря на то, что им платили по 5руб в день (больше, чем женщинам в полеводческой бригаде), работы было много и они не справлялись с нею. Тогда по наряду из полеводческих бригад присылали человек пятьдесят для помощи. Руководили ими непосредственно Елена Ивановна и Александр Афанасьевич.
«Для уборки урожая помидоров на колхозном огороде приезжали учащиеся одного из орловских училищ. За работу им давали несколько килограммов помидоров каждому».
«Собранные огурцы и помидоры солили в кадушки для своих огородниц. План по овощам всегда перевыполняли. Одних только огурцов собирали по 80т».
В 1984 году с орловского телевидения приезжали снимать колхозный огород и его работников. Очень неплохой урожай снимали с 12га закреплённого за супругами Жидковыми колхозного сада. Яблоки и груши машинами возили на Дмитровский пищекомбинат.
Фактически это был семейный подряд «жадных», в хорошем смысле, до работы супругов. Они практически с ранней весны и до поздней осени дневали и ночевали в колхозном саду и огороде. Елена Ивановна и Александр Афанасьевич сами определяли: когда запахивать и культивировать землю под капусту или иную культуру.
Спорили иной раз по этому поводу с таким авторитетом, как агроном Василий Васильевич Федотов. Однажды Насонов был «арбитром» в их споре, приезжал на огород, выслушал доводы спорящих, и взял сторону супругов Жидковых.
Урожаи, особенно капусты длительного хранения, сорт «амагер», 18т с 2га. Только отходов со всей капусты набиралось 100т. Ими загружали 20 тракторных тележек.
«Из Орла приезжал к нам на смотрины семеновод Климов Николай Федорович». Он был под впечатлением от увиденного на колхозном огороде. После этого, «когда мы ездили в Орёл за семенами и обращались к нему, снабжал нас семенами безоговорочно».
«По весне случались заморозки. В таких случаях на ночь с колхозной фермы возили навоз, разбрасывали его кучками по огороду и саду, сверху присыпали соломой и поджигали. «Дымили» часов до трёх ночи».
«Для огорода в колхозе изготовляли парники с застеклёнными рамами. Парники начинали готовить с февраля. Для этого возили навоз: 3-5 тракторные тележки, 10т. Готовили ямку под «кагат», сжигали в ней воза три-четыре дров. На разогретую землю «нагартовали» навоз и укрывали его соломенными матами».
«Приблизительно к 20 марта навоз «доходил» до нужной кондиции. На зиму лошадями завозили землю для парников. Разогревали землю так же, как и навоз, и 15 женщин-работниц укрывали её в рамах соломенными матами. Через несколько дней градусником и руками определяли: тёплая ли земля. После чего готовили рассаду к севу».
«Летом ночевали в шалаше вдвоём. С нами вместе огород и сад караулила немецкая овчарка Динго. Когда надо по команде «фас» отгоняла коров от огорода».
Подсобными рабочими на колхозном огороде в разное время работали Жидков Иван Захарович и Дубцов Сергей Васильевич («Самолёт»). Жидкова прислали по просьбе самого Александра Афанасьевича, которому надоели наветы завистников за глаза, что якобы супруги Жидковы тащат по ночам продукцию с колхозного огорода. Огород опахали вкруговую по распоряжению председателя Насонова С.И., и каждое утро Иван Захарович проверял, нет ли чьих-либо следов на контрольной полосе.
«Самолёт» был кумом Жидковым. По словам Александра Афанасьевича Жидкова Дубцов Сергей Васильевич (1925-2004) был награждён тремя Орденами Славы. Воевал он миномётчиком с 1944 по 1945 годы. В оккупацию был волостным писарем при старосте северной Домахи Губанове Д.З.
А вот записи военной биографии Дубцова С.В. от 1982 года, хранящиеся в краеведческом уголке кабинета истории Домаховской средней школы: «Дубцов Сергей Васильевич 1925 г.р. При возвращении домой из немецкой эвакуации 9 октября 1943 г. вместе с другими мужчинами призывного возраста был направлен на пересыльной пункт г.Курска. Оттуда его переправили на станцию Масловка Воронежской области в учебный миномётный батальон. Три месяца Дубцов С.В. обучался здесь воинскому делу.
В феврале 1944 года его отправили на фронт. У села Овсянки на плоту его с другими новобранцами переправили через Днепр. Утром расформировали по частям и направили в учебный миномётный батальон при 25-й стрелковой дивизии. По окончанию обучения Дубцов С.В. направили миномётчиком в 81-й стрелковый полк.
Он принимал участие в боях по разгрому Корсунь-Шевченческой группировки врага; в Яссо-Кишинёвской операции; в боях за город Будапешт. Участвовал в освобождении городов: Кишинёв, Бухарест, Будапешт, Вена. Имеет награды: Орден Красной Звезды, Орден Славы 2-й степени, Орден Славы 3-й степени, медаль «За отвагу», медаль «За освобождения Будапешта». Всего 12 наград. Служил на Камчатке с 1945 по 1950 годы». На Камчатке дислоцировалась целая армия, которая в случае войны с бывшим союзником по антигитлеровской коалиции, американцами, должна была десантироваться на Аляску и двигаться вдоль морского побережья на юг, в США. Это был своеобразный «наш ответ Гарри Трумэну» на угрозу возможной атомной бомбардировки СССР.  
По рассказам «Самолета» Жидкову А.А., ничего героического они не делали – устанавливали миномёт на плиту в какой-нибудь ложбине и стреляли по противнику. Сергей Васильевич имел 7 классов образования и был самым молодым солдатом-наводчиком в миномётном расчёте. Когда после боёв приходил наградной лист, старики включали первым номером в него Сергея Дубцова, рассуждая примерно так: зачем нам старым награды. Сергей Васильевич был скромным человеком и никогда «не выпячивался» со своими фронтовыми наградами, и не хвастался своим фронтовым прошлым…  
18 лет проработал Александр Афанасьевич «прорабом» на колхозном огороде. После этого с 1985 по 1989 годы работал кузнецом на колхозном «таборе». В 1991 году он вышел на пенсию. В этом же году умерла теща Прасковья Павловна, которая тоже много лет помогала дочери и зятю «огородничать».
Елена Ивановна за свою работу огородницей получала 100 рублей в месяц. Александр Афанасьевич, как сторож и помощник - 70 рублей в месяц. Плюс денежная премия, не больше месячного оклада каждого из них, как и всем работающим на колхозном огороде, за перевыполнения плана в конце года. Негусто за труд, в который они вкладывали, что называется, «всю душу». Таково было время, когда герои труда отмечались также грамотами, фотографиями на доске Почёта, иногда медалями и орденами.


            «ЖИЛИ КАК ДИКАРИ, БЕДСТВОВАЛИ ОТ ВШЕЙ»

                          ВОСПОМИНАНИЯ БАХМАТОВА Ф.Ф.

                               Во главе колхозной пожарной команды

Родился Фёдор Филиппович Бахматов 1930 году 28 августа, «на Успенье» в селе Домаха, в семье Бахматова Филиппа Евдокимовича и Храмченковой Марии Семёновны. Мать после родов захотела «подкрепиться»: съела кукурузный початок и чуть не померла. Мать Фёдора Филипповича, Мария Семёновна, родила шестерых детей, двое умерли от скарлатины. В семье Бахматовых был ещё сын Иван 1932 г.р. и дочь Александра 1927 г.р., Наталья 1916 г.р., Анастасия 1922 г.р. У бабки по матери Пелагеи Никитичны Храмченковой было 10 детей. Двое умерли – восемь осталось.  
«Отец Филипп Евдокимович Бахматов до войны работал мельником в Домахе от Дмитровского мелькомбината. Потом его перевели работать мельником в Дмитровск, а затем в д. Долбенькино на водяную мельницу. Там мы всей семьёй прожили 10 лет до 1940 года. Оттуда он вернулся в Домаху и стал во главе колхозной пожарной команды. У него в распоряжении было три пары лошадей, ручная помпа-насос (качалки) и четыре человека. Дежурили по очереди днём и в ночь. Пожарные установки-качалки на повозках находились в большом сарае-«мазанке»».
Родители, когда жили в Домахе, держали двух поросят, корову, гусей, овец. Обувались в лапти, одевались в домотканую одежду. Дети «помогали матери крутить нитки. Мать ткала холсты на станке, потом вымачивала их в кадушке с водой на горочке. Затем расстилала их наземь, чтобы холсты стали мягче. В хате Бахматовых имелись печь, грубка, деревянные полы. В Домахе у большинства жителей пол был в то время земляной, обмазанный глиной.
«Козья улица», где сейчас живёт Рябинин А.Я., называлась оттого, что жители здешнего косяка села водили коз. «Щепная» улица – там жили плотники. Сейчас здесь живут сейчас Авилкин Иг., Шумилин А.И. Где дом «Водопьяна» сейчас – там жили на «Ушивке» «недодельные люди».  
По выражению Фёдора Филипповича: «Люди жили как дикари. Бедствовали от вшей». Кто жил побогаче, покупали 5-ти, 7-ми, 10-ти линейные керосиновые лампы. А то и без «пузыря» (лампового стекла) коптили стены керосиновой лампой или лучину зажигали для освещения. «У некоторых овцы с ягнятами под телятником возле печки, у нас – во дворе».
В риге сушили пеньку. Здесь же обмолачивали вручную рожь, ячмень, овёс. Женщины косили жито серпами, мужики - косами с грабельками. Скошенные колосья вязали в снопы и укладывали в «хресцы»: 12 снопов клали крест-накрест, а 13-й ставили сверху «на попа».
«Были у людей и в колхозе конные молотилки». Веяли зерно на току деревянными лопатами, подбрасывая его вверх.
В домах до войны редко у кого были настенные часы с гирьками. До войны, когда семья Бахматовых жила в Долбенькино, то Фёдор катался на коньках с ботинками. В Домахе катались с горок на деревянных санях. А то и на плетушках, обмазанных коровьим «добром».

                                  «Люди жили бедно, но весело»

«Люди жили бедно. Если и «соображали» на бутылку водки, то человек десять не меньше. Хотя поллитра водки в домаховском магазине «Винополь» стоила 6руб 5коп. Причем 5коп брали за пробку. Мужики носили по сорок заплаток на штанах. Если в магазин привозили ситец, по 3м в руки, то очередь за ним стояла с утра до вечера. Веселья было много, а пьяных почти не было, даже «на престол»».  
До войны зимою ездили на заработки в Одессу, Николаев. Отпускали на заработки только по справке председателя колхоза.
«Женились и выходили замуж в то время больше по взаимной любви. На свадьбу ходили ближняя родня, соседи. Случайных людей на свадьбе не было. Люди тогда были поскромнее».
«До войны топились, чем придётся. Срубали кустики по ручью, собирали в пучки, сушили и топились. Для отопления шла солома и бурьян. Жарко от таких «дров» не бывало. Поэтому на ночь по двое детей залазили в печь. Так было у Романовой Авдотьи. Её сыновья Фёдор и Иван зимой ночевали в печи. Строго с лесом было. Лыко для лаптей не давали надрать. Выход находили в том, что из пеньковых верёвочек плели чуни».  
Церковь в Домахе была каменная с тремя куполами и колокольней. Отец Борис в 1930г. крестил маленького Фёдора Бахматова. С образованием колхоза церковь превратили в колхозный склад под зерно. С этого времени на Пасху святить куличи и пасхальные яйца женщины из Домахи ходили в село Радогощь Комаричского района. При немце церковь стояла пустая и была закрыта. Вокруг церкви была железная ограда, внутри неё – акации. Под акациями лежали четыре могильные плиты. Осталась лишь одна могильная плита с различимой надписью за 1888 год.
Попов дом был напротив каменной церкви. Попов дом переименовали в «Народный» ещё до войны. Здесь и «крутили» немое кино. Киноаппарат крепился на скамейке, киномеханик крутил ручку и на ходу объяснял зрителям содержание фильма. Плата 20коп с человека «и всё удовольствие».
«Народный Дом» был деревянный с крыльцом посредине. Налево и направо от входа – помещения. Танцевали на улице под балалайку и гармошку. Пели частушки типа: «Подружка моя, говорушка моя!». Молодёжь, по выражению Фёдора Филипповича: «поведения скромного была».
«Учились кто как. Некоторые по 2-3 года «сидели» в одном классе. Сам учитель Панин Егор Хресанович имел 6 классов образования. Во время оккупации директором Домаховской школы был Рубцов. Стали ходить в школу учиться. Вскоре пришёл староста и сказал, чтобы историю не изучали. В школу перестали ходить и не учились.5 класс Фёдор заканчивал уже после войны в Б-Кричинской школе. Пионеры были до войны в Домахе. Красные галстуки носили с прижимами. Комсомольцев возглавлял Чибисов Михаил Ефимович 1920 г.р. На фронте он дослужился до офицерского звания».

«Один патрон оставьте для себя»

Перед сельсоветом была трибунка, где по случаю провода на фронт Иван Васильевич Дубцов («Ероплан») произносил речь: «Товарищи! Вы уходите на фронт бить врага!.. Не оставляйте ему ни грамма керосина! Если есть пять патронов – четыре расходуйте на врага, один оставьте для себя!» «Ероплан» был одет по рангу начальника: сапоги, галифе, фуражка.
Вспомнил Бахматов Ф.Ф. как в 1940г. «Ероплан» поставил дочь Надю 1932 г. р. на прилавок в магазине, чтобы подобрать ей ботинки. Завмаг Жидков Иван Захарович обслуживал дочку председателя сельсовета, любезничал вовсю, помогая зашнуровать ботиночки.  
После митинга подошёл к председателю сельсовета мобилизованный военкоматом Косенков Степан Родионович (1907-1941): «Васильич, дай нам на дорогу, хотя бы троячку!» (три рубля стоила четвёртка русской водки – «русскача»). «Ероплан» залепил ему в ответ оплеуху. Степан упал. С фронта он не вернулся.
«Вот если б вернулся с войны, чтобы он сказал или сделал «Ероплану»?!» - задался вопросом Фёдор Филиппович. Косёнков С.Р. приходился Косенковой Прасковье Степановне отцом, а его внучка Королёва Лидия Фёдоровна 1955 г.р. работает секретарём в администрации села Домаха…
В начале октября 1941 года, когда Дмитровск уже захватили немцы, заглянул Фёдор по какой-то нужде в кузницу и «увидел там Ивана Васильевича Дубцова, одетого по-мужицки, в домотканые штаны в полоску». Он сидел напротив горна и о чем-то разговаривал с кузнецом. Кузнец в Домахе был родом из Упороя. Председатель сельсовета Дубцов Иван Васильевич остался в Домахе во время немецкой оккупации.
Дубцов И.В. сберёг документ о том, что при царе его дед был урядником и поэтому он вынужден был стать коммунистом. Тем и оправдался перед немцами. Во время оккупации партизаны присылали за ним, но он в лес не пошёл. Все председатели колхозов до войны подчинялись председателю сельсовета. Так было и после войны. Но из партии Дубцова исключили после войны и поэтому «Ероплан» работал лишь учётчиком тракторной бригады при Факе. Умер он в начале 60-х г.г.

«Хочешь, чтобы нас разбомбили?!»  

«Жили как дикие люди. Война идёт, а мы ничего не знаем. Радио не было. К сельсовету пойдём, позвонят по телефону в Дмитровск узнать, «что по чём». Думали, что немцы с рогами, а когда они пришли, то увидели, что обыкновенные люди, такие же, как и мы».
В сельсовет в начале осени 1941 года поступило распоряжение завешивать окна в хатах на ночь, чтобы немцы вдруг не начали бомбить. Об этом сообщили на наряде в колхозе. На мой вопрос как люди выполняли этот приказ о светомаскировке, задёргивали ли занавески на окнах, Фёдор Филиппович досадливо махнул рукой: «Какие там занавески! У кого они были? Бывало баба подойдёт к окошку, чтоб виднее было, задерёт подол рубахи и ловит блох и вшей. А мы под окошко и стучим ей, мол, мы тут всё видим! Она только отмахнётся рукой – ну, вас к чёрту!»
  Иван Захарович Жидков шёл из сельсовета поздним вечером после совещания. Навстречу ему по деревенской улице двигался в сильном подпитии, распевая во всё горло песни, Жиряков Андрей Егорович 1915 г.р. Иван Захарович возмутился таким «безответственным» поведением: «Ты что горланишь? Хочешь, чтоб немецкие лётчики с самолётов услыхали и разбомбили нас?» Жиряков недолго думая «заехал» председателю колхоза «по салазкам», за что был арестован на следующий день и посажен в тюрьму... 
Подобный случай о «хорошей» слышимости в небесах, рассказала мне (автору) Борисова Галина Анатольевна 1941 г.р. из деревни Макасово Сосновского района Горьковской (Нижегородской) области. Её отец Анатолий, родом из соседней деревни Созоново, в армию попал служить в Западный военный округ.
В воскресенье 22 июня 1941 года их вывели на полевые учения. В небе появились самолёты с крестами на крыльях. У отца Галины, как он рассказывал после, вырвалось: «Война!» Командир подразделения услышал и заорал на него: «Ты что болтаешь, провокатор!?» В соответствии с инструкцией Сталина войскам: «На провокации не поддаваться. Провокаторов уничтожать», Анатолия приготовили к расстрелу.
Спасли его те же немецкие самолёты, которые, развернувшись, стали бомбить советское подразделение. Залегли на землю. После первой бомбовой атаки друг другу стали передавать приказ командира: «Не разговаривать, а то в самолётах услышат, и бомбить будут ещё»…
В октябре 1941 года с десяток самолётов вели воздушный бой над Домахой. «Мы в это время убирали картошку на поле близ пос.Никольский и видели как «мессер» гнался за нашим самолётом. Тот сбросил бомбу для облегчения и скрылся за лесом. Наш бомбардировщик был двухмоторный. Летели низко. Были видны кресты и звезды на крыльях». Факт погони немецкого истребителя за нашим бомбардировщиком и сброса бомб подтвердили и Жидков А.А. 1930 г.р. и Калинов А.И. 1932 г.р.  
  «Стояла дождливая осень в октябре 1941г. Поэтому картошку с соток заносили в мазанку и там перебирали. В это время немцы как раз окружили наших и взяли Орёл. Наши домаховские из плена убегали к себе домой. «Окруженцы» Серафим и Гришка жили с домаховскими женщинами. Серафим подорвался на гранате. Разряжали её, что ли. От Гришки родилась дочь Альянова Валентина Григорьевна»... 

О гибели Серафима более подробно вспомнила Жидкова Елена Ивановна 1929 г.р.:«Некоторые пленные остались жить в Домахе. Так у Нины Васильевны Дубцовой (прим. 1923-24 г.р.), сестре «Ероплана», сожителем был «окруженец» Серафим, а у Чибисовой Веры Борисовны (прим. 1920 г.р.) – Александр. У Чибисовой, по-уличному «Борилкиной» имелся сын Ваня. Когда Дубцова со своим Серафимом гостила у подруги Веры, её сын Ваня попытался разрядить найденную где-то гранату. Раздался взрыв – Ваню и Серафима убило, Нине Дубцовой оторвало ногу, и она умерла от потери крови, а мать Вера вместе с Александром были ранены, но выжили. После они эвакуировались вместе со всеми из Домахи, но назад в село не вернулись…»
«Начали выходить наши солдаты из окружения. Обычно ночью. За Домахой, к лесу, поле было засажено сахарной свёклой. Утром мы нашли на нём солдатскую каску рядом с наструганной ножом и надкусанной свёклой. Днём один наш солдат шёл по полю за Домахой и был замечен с немецкого самолёта. Солдат залёг, но самолёт сделал над полем и краем села несколько кругов».  

«Мадьяры стреляли для острастки»

Первые немцы приехали на бронетранспортёре в октябре 1941г. от большака Упорой – Дмитровск. Фёдор Филиппович объясняет это тем, что большак Упорой – Дмитровск был нанесён на карте, в отличие от большака Б-Кричино – Дмитровск.
«Немцы выгнали у одного хозяина поросёнка килограмм на шестьдесят, застрелили его и забрали с собой. Поросят, да и свиней обычно дома не держали, а выпускали на улицу. К вечеру они возвращались к своим кормушкам». До прихода немцев гуси из села ходили на озеро (запруду) близ мельницы и оставались там на ночлег. В 1941 году по приходу в Домаху, немцы настреляли себе гусей, ночевавших на этом озере. При немцах лошадей колхозных раздали на пять хозяйств. Лошадку плюс повозка».  
«В феврале 1943 года в Домахе появилось много немцев на двухосных машинах на гусеничном ходу, бронетранспортёрах и мотоциклах. К весне к ним прибавились итальянцы и мадьяры на велосипедах. По форме их различали – у мадьяр жёлтое «хэбэ». В окно кто из деревенских жителей смотрел на них, мадьяры стреляли «для острастки», сидя верхом на конях».
Недалеко от церкви располагалась комендатура. Переводчиком при ней был Иван-хохол. На южной стороне Домахи тоже был комендант. Когда с зимы 1943 года в Домахе на постой стали немцы, то от коменданта жителям поступил приказ: «давать ежедневно немецким солдатам с каждого двора бутылку молока и, хотя бы одно куриное яйцо».
«Кухня немецкая стояла около моста через Рябиновку. Сортиры редко у кого были. Из картофельной ботвы некоторые хозяева делали сортиры. Немцы смеялись над этим».  
В оккупацию «научились домаховцы «курить» самогон из проса, жита, картошки. «Полицаи больше пили самогон».

«За что били шомполом по пяткам»

В 1942 году в Домахе появились первые полицаи. В бывшем колхозе (северная сторона села) «Сталинский путь» первым старостой стал Кривоносов Павел Захарович. В войну 1914 года попал в немецкий плен и пробыл там 7 лет. Хозяин (бауэр) оставлял и предлагал выбрать любую дочь в жёны. Но Павел Захарович предпочёл вернуться на Родину.
Сам он родом из Навлинского района (Брянской области с 1944г) село Алешинка. До войны ещё Кривоносов переехал в Домаху. Нажил здесь четверо детей: трёх дочерей и сына. Дети потом поразъехались кто куда.
В Домахе он был пастухом по найму у частников. Хорошо играл на роге. Даже «барыню» на Троицу женщины плясали под рожок Кривоносова. «Водили девки хороводы. Певучий народ тогда был. Пение слышно было аж в Б-Кричино (3км)».
«Ченчик» был старостой южной Домахи. «Кривоносов ушёл с должности старосты и стал вновь стеречь коров. После Кривоносова в 1942 г. старостой стал Губанов Денис Захарович. Дали ему потом 25 лет лагерей. Отсидел он лет 12-13».
Сергей Васильевич Дубцов (1925-2004) доводился родным братом «Ероплану» и был при немцах волостным писарем. В 1943 году, после освобождения от оккупации попал в действующую армию. По его собственному признанию остался жив, благодаря тому, что попал в миномётчики: «Отстреляемся и быстро уезжаем с позиции». Дубцов С.В., со слов Бахматова Ф.Ф. имел боевые награды, в том числе и два Ордена Славы.
Первая жена Дубцова С.В. («Самолёта»), Лидия Ильинична Новикова, вышла замуж за Маслова Андрея Григорьевича, брата матери «Дудина». Отец Лиды, Новиков Илья Алекссандрович после войны был зампредседателя колхоза «Сталинский путь» у Жидкова Иван Захаровича, который с фронта пришёл младшим сержантом.
Жиряков Василий Егорович, брат Андрея Егоровича, во время оккупации стал полицаем. «Бывало придёт к нам домой, карабин снимет с плеча, поставит в угол и спросит мою мать: «Ну как там, Семёновна, Евдокимыч не пришёл (вернулся) ещё?» А мы с братом Иваном возьмём карабин, затвор передёргиваем. А он мать успокаивает, говорит, что карабин не заряжен. Даже без ремня его носил, на верёвочке. Хороший мужик был, а всё равно 13 лет отсидел». Не все полицаи были безобидными простаками. Вот что вспоминала домаховка Голякова (Маслова по мужу) Анна Захаровна 1930 г.р. о своём военном детстве. Ещё когда жили они в своей хате, пришли два полицая к ним во двор средь бела дня. Один из них по прозвищу «Цыганёнок». Мать, Марфа Никитична с маленьким Сашей на руках и сестрой Екатериной Никитичной пошли к соседям на посиделки. Дома остались Аня и брат Алёша. Услышав шум и визг свиньи во дворе, они глянули в окошко и увидели как «Цыганёнок» с напарником, обвязав свинью верёвками, тащат её из сарая. Сестра срочно послала брата за матерью. Та прибежала и стала кричать в голос. На улице, возле угла хаты Голяковых стоял немец. Полицаи, видимо, старались для него. Он подошёл к Марфе Никитичне и с помощью отдельных слов и жестов спросил: «Где её пан (хозяин, муж)?». Та, на таком же языке жестов и слов ответила, что на фронте. После этого немец, махнув полицаям рукой, дал отбой «конфискации» живности у солдатки Голяковой.

Полицаи были разные. Полицай Голяков Василий Ефимович (1925-26 г.р.) по прозвищу «Кулик» или «Кульчёнок» во время карательной операции против партизан перешёл на их сторону. В отместку у семьи перебежчика забрали домашний скот и птицу. В 1944 году с фронта он приезжал раненый с перебинтованной головой подлечиться дома. С войны он не вернулся. Немцы выселили из хаты Голяковых, а сами расположились в ней вместо хозяев. Голяковы перешли жить на «Есин край» села к сестре матери Егорцевой Феоне Никитичне. Ночью мать с сестрой Феоной увели из сарая на «Есин край» свою корову, а поросная свинья осталась в сарае. На утро, дождавшись, когда постояльцы-немцы куда-то уехали из хаты, Марфа Никитична с дочерью Аней прошли в свой сарай. Приказав дочери подпереть и держать двери, Марфа Никитична с топором вошла в сарай. Удар топором по голове свиньи не убил и, даже не оглушил её. С визгом она стала носиться по сараю. Мать закричала Ане, чтобы та быстрее отпёрла дверь, пока свинья её не загрызла. На шум пришёл финн из хаты, который жил с немцами. Он помог Марфе Никитичне: застрелил из винтовки свинью. Напротив жил старшина по прозвищу Касьян, который добровольно вступил в полицию. Он помог разрубить тушу свиньи на части и перенести к нему домой и спрятать мясо до ночи под полом. А ночью тётка с матерью перетащили мясо к себе. Одни из соседей Голяковых позавидовали такой свежине и доложили об этом квартиранту, немцу-переводчику. Тот с дочерью хозяев, Катериной, «припёрся» на Есин край и стал требовать мяса. Пришлось отдать окорок, который Катерина загрузила в мешок и понесла к себе домой. На этом аппетиты у Катерины и её семьи не утолились. При визите с переводчиком к тётке Феоне, Катерина «учуяла» как в светлице повизгивали некормленые поросята. После того как её семейство съело окорок, она вновь заявилась с переводчиком к тётке Феоне. Тётка побоявшись, что отберут двух поросят, сама отнесла одного из них в дом к переводчику. Дед-хозяин, сосед Голяковых, тут же зарезал и освежевал его. Такая наглость со стороны семейства Катерины стала поводом обсуждения в селе с помощью бабьего «сарафанного радио». Нашлись бабы, которые не только за глаза, но и в глаза «расчехвостили» девку Катюху. Та пожаловалась своему покровителю – переводчику. Тот, не откладывая дела в долгий ящик, пришёл в хату к тётке Феоне, где также собрались на посиделки женщины-соседки. Мать Анны, Марфа Никитична стояла с маленьким сыном на руках, прислонившись к печи. Немец приставил пистолет к её голове и сказал, что застрелит Марфу Никитичну за то, что она ругает Катерину. Бабы закричали в голос и упросили «пана» не делать этого. Немец, видимо посчитав, что хорошо постращал женщин за свою Катерину, дал себе уговорить и ушёл...
«Возле школьного стадиона, где сейчас дом под почту, рядом была хата с решёткой на окне. Во время оккупации туда сажали тех, кто не хотел идти в полицаи. Тех, кто всё равно не соглашался стать полицаем – получал 3-5 ударов шомполом по пяткам. «Ченчик» был старостой в «Рассвете» (южная стона Домахи). Урядником здесь был Мурачёв Николай, родом из д.Воронино. Небольшого роста, раскоряченный. Ходил с пистолетом».
3 августа 1943 года по приказу коменданта Домахи немцы после обеда поехали верхом за стадом коров и пригнали его к церкви. Часть коров, при этом разбежалось, большую часть им удалось загнать и запереть в церкви.
Вскоре прилетел наш самолёт ПО-2. На них обычно летали женщины-летчицы. Бомба с самолёта в церковь не попала и взорвалась по другую сторону ручья Рябиновка. Наутро немцы и полицаи загрузили в машины коров, а церковь взорвали при отступлении. «Нас выгнали из Домахи и запалили село». Немцы догнали колонну беженцев, где находилась семья Бахматовых, чуть дальше сёл Селечня и Война (Севский район). При налёте наших «прялок» и бомбёжки, два немца-конвоира на двух конях на лесной дороге куда-то пропали. Эвакуированные решили повернуть назад. При прохождении лесом, идущие навстречу немцы, отнимали живность, но Бахматовы умудрились прогнать свою корову стороной от дороги. У солдатки Голяковой Фёклы Никитичны сын Алёша ехал верхом на своей корове и немец не тронул его. «Пришли в Селечню и заночевали там в подвалах у местных жителей. Всю ночь шёл бой за село. На утро увидели своих солдат, которые сказали, что лучше отсюда уходить. Во время ночного боя разбило снарядом купол церкви. Всё село до этого было сожжено немцами». «Солдаты забрали с собой взрослых парней и мужиков, которые были с нами. Среди них братья: Амелин Пётр Трофимович (1925-1944), Амелин Степан Трофимович (1919-1943), Ермилов Степан Никитович (1917-1944), Ермилов Павел Никитович (1919-1945)». За Ермиловым Павлем («Каней») была замужем сестра Фёдора, Бахматова Александра Филлиповна 1924 г.р. В настоящее время (2010 г.) она проживает в Одессе. Муж же её после окончания войны с Германией был переброшен в составе войск на Дальний Восток, где и погиб, во время войны против Японии.

«Ворочай назад!»

После возвращения из эвакуации «зашли в дом богачей под железной крышей» (Абашиных, раскулаченных и высланных на Соловки). Немцы крышу сняли при строительстве блиндажей под Б-Кричино. Люди накрыли дом соломой, по возвращению из угона, и «жило в нём 20 человек – шесть семей. Только печь здесь была длиною метров пять. При оккупации эти богачи (Абашины) вернулись».  
Абашины возвратились в свой дом и после освобождения от оккупации. Они жили здесь вместе с пятью другими семьями. Дом, по словам Бахматова Ф.Ф. имел в длину 13, а в ширину 7 метров. Из кирпичей церкви, взорванной немцами, «подселенцы» сделали ещё четыре печи. Абашины после 1945 года уехали из Домахи, а их дом использовался долгое время под клуб, а часть дома – под колхозную контору.
При переходе моста через ручей Рябиновка с левой стороны находился магазин «Винополь», крытый под железо. Осенью 1941 года немцы сбили замок с двери магазина, но внутри было пусто. Летом 1943 года крышу бывшего магазина разобрали на строительства укреплений по б-кричинскому берегу Расторога. Само здание магазина сгорело вместе с селом в августе 1943 года…
По возвращению домой по дрова ездили в лес, который охраняли. В январе или феврале 1944 года Аксинья Ивановна Храмченкова лет сорока, мать четырёх детей вместе с другими пошла в лес за дровами с коровой, запряженной в сани». Её муж Храмченков Василий Иванович доводился двоюродным братом матери Фёдора Филипповича и погиб на фронте.
«Через Неруссу перешли, кто с коровами, кто просто с салазками и подошли к опушке леса. Здесь их встретил охранник с карабином, сам родом из Брасовского района, из бывших полицаев. Был он «выпивши» и скомандовал: «Стой! Ворочай назад!» А Аксинья выступила вперёд и только успела сказать: «Постой, миленький!», охранник выстрелил и убил её». Дали ему за такую «ретивость» три года. После того как сын привёз бездыханное тело матери домой у сирот, в последствии, конфисковали корову за неуплату налогов и «поразъехались они кто – куда»…
«А мы после возвращения из кирпича разрушенной церкви печки себе понаделали. Вся Домаха была спалена, и люди жили и зимовали в погребах и «бунках»».
«У Любки «Феточкиной» (Голобокова Л.Н.) отец остался без руки – оторвало при разминировании. Но потом умудрялся косить. Шёл солдат с побывки из Дмитровска через Домаху в Радогощь, где стояла его часть. Увидал помидор на огороде, пошёл к нему по стёжке и подорвался на мине».
«Возле сегодняшней автобусной остановки на 1-й Домахе, на поле лежали одни убитые узбеки. Были они с автоматами и вещмешками. Возили хоронить их на лошадях в Б-Кричино».
«Домаховские ребята, забрав у погибших автоматы, устраивали из них стрельбу под горкой около ручья, пока не приехали из Дмитровского военкомата и не забрали у них оружие».
Хлеб, по приезду из эвакуации, пекли на сковороде из картошки вперемежку со свёклой. «Положишь ковригу на стол, а она расползается!» В голодные 46-47 г.г. в хлеб добавляли собранную на мартовском колхозном поле прелую картошку и получали «ландрутики».
«Летом 1946 года была сильная засуха. Для полива картошки на своих сотках таскали воду из ручья Рябиновка до мозолей на руках и на плечах от коромысла. Картошка да коровы спасли нас от голода».

Когда за тюрьму благодарят магарычом

«После возвращения из эвакуации сделали хатку. Брёвен для стройки по разрешению навозили из леса на коровке". По возвращению немало людей переболело тифом. Сам Фёдор, запрягши корову в телегу, отвёз мать Марию Семёновну и сестру Александру Филлиповну, заболевших тифом в Дмитровскую больницу, где их остригли налысо. Были случаи со смертельным исходом. Так умерла от тифа молодая девушка Королёва Анастасия Васильевна (1923-1944). Её невестка, жена брата Петра, вернувшегося потом живым с войны, Елена вместе со своей малолетнй сестрой Юлей, тоже заболели тифом после возвращения из эвакуации и обе умерли. До войны Елена, родом из Мымытырино (?) Дмитриевского район Курской области, работала фельдшером в Кавелинской больнице, которая находилась на Калиновском посёлке. Двоюродный брат Фёдора по отцу, Бахматов Иван Семёнович (1926-1944) тоже переболел тифом и ходил, шатаясь от слабости по улице села. Как только он поправился, его призвали в армию. Вскоре на него пришла похоронка… "Знакомый нашей семьи и отца Михаил Ефимович из д.Дружно, старший лейтенант и инвалид войны – левой ступни у него не было, написал письмо Калинину М.И. (Председатель Президиума Верховного Совета СССР, формально, по Конституции СССР 1936г. – глава государства. П.В.) и нам стали выплачивать пособие за отца: 350руб в месяц. Плюс компенсация за «пропущенные» годы с 1943 по 1947».  
Осенью 1941 года Бахматов Филипп Евдокимович вместе с отцом «Дудина» (Калинова А.И. 1932 г.р.) гнали колхозный скот до станции Касторная Курской области. Оттуда военкомат отправил Филиппа Евдокимовича Бахматова работать в Томск, на военный завод. «Там же он заболел дизентерией и 30 апреля 1943 года умер от истощения. Буханка хлеба стоила в то время 400 руб. Мать Мария Семёновна осталась вдовой с 4-мя детьми. Пособия за мужа не получала, так как он «на фронте не был»». 
Козин Иван Емельянович стал председателем колхоза «Сталинский путь» сразу после освобождения. Когда вернулись с эвакуации, Фёдор на корове пахал свою долю. Колхозный учётчик отмерял для этого 5соток. «Чтобы оводы не кусали корову, приходилось пахоту начинать в 4 утра. Пахал плугом».  
«Илья Александрович Новиков, после войны председатель сельсовета, был трепло. Рассказывал всем байку, что когда в октябре 1941 года убегал из Домахи от немцев, то спрятал под корягой, где-то на Неруссе «кировские» карманные часы. Во время войны служил в Мурманске и когда вернулся в Домаху, то нашел свои часы под корягой в целостности и исправности»… 
Жидков И.З. в 1945г. вновь стал председателем колхоза «Рассвет». Вернулся в Домаху и Жиряков А.Е.. «Ну, что опять будешь драться?» - ехидно спросил его Жидков И.З. На что тот ответил: «Нет, я магарыч поставлю. Жив остался благодаря тебе!» Жиряков А.Е. в заключении шил сапоги для фронта. Был он отличным баянистом и жил потом на пос. Никольский…  
В 1948-49 г.г. южная сторона Домахи (колхоз «Рассвет») освещалась электричеством от мельницы. Посреди села поставили столб с электрической лампочкой. Здесь по вечерам собирались гармонисты и корогоды. Электриком на мельнице был Мишка «Тюлень» (Козин М.Г. 1929-2008). В 1950 году колхозы в Домахе объединили, и председателем стал Фак Степан Никитович.  

«А дома масло покупали в магазине, чтобы заплатить налог!»

В армии Фёдор Филиппович служил артиллеристом-миномётчиком с 1952 по 1955 г.г. в Минске. «Хоть в армии попробовал настоящего хлеба». Свой картофельный хлеб Фёдор выбросил в окно вагона, под Смоленском. «По приезду в часть, чуть с охотки не объелся хлебом».
«Выдавали 900г серого хлеба на солдата. На ужин 300г хлеба плюс небольшая порция масла. А дома, даже после войны, коровье масло покупали в магазине, чтобы заплатить налог государству за свою корову. Выдали в армии два комплекта хлопчатобумажной формы: рабочей и выходной; кирзовые сапоги. Зимняя форма одежды – шинель, бушлат, телогрейка под шинель».
Служил Фёдор Филиппович в 120-й гвардейской дивизии. Эта дивизия в 1943 году под руководством генерала Гуртьева освобождала Орёл. По окончанию Бахматовым Ф.Ф. школы сержантов, ему, как и другим курсантам школы, лично вручал погоны сержантов командир дивизии генерал Бурлацкий.
Минометы представляли собой 22 кг плиту, на которой устанавливалась труба калибра 82мм. Дальность стрельбы 82 мм миномёта 3км 500м.
Однажды за службу довелось участвовать в военных учениях в 1953году. Марш-бросок в 300км совершили на машинах. По пути часто командиры кричали: «Воздух!». Нужно было выпрыгивать из кузова с пристёгнутым к карабину штыком и отбежав от дороги, залегать на землю. В очередной раз по «воздушной тревоге», выпрыгнув из кузова, Фёдор «до крови поранил себе ухо штыком».
На аэродроме в грузовые самолёты погрузили мины в ящиках, а в планеры, имевшие по одному мотору на каждом крыле, загнали грузовые машины. ГАЗ-51 входил в один планер. Самолёты и планеры, пролетев 500км, приземлились и выгрузились на Брестском полигоне и «стали там «воевать» в августе 1953 года.
Солдаты-артиллеристы ехали в машинах, с карабинами в сторону польской границы. Следом на тягачах везли пушки и миномёты. «Подъехав к реке Неман, выгрузились и, по команде, зашли по горло в воду, подняв карабины над головой. Изображали форсирование. А мы с миномётом, 14 человек заехали в воду на «амфибии»». Бахматов Ф.Ф. три раза был в отпуске за отличное несение службы. Демобилизовался из армии в звании старшего сержанта.

                   «ВАШЕ СЧАСТЬЕ, ЧТО ВАС НЕ ПОПРИБИЛИ!»

               ВОСПОМИНАНИЯ ЖИТЕЛЬНИЦЫ ДЕРЕВНИ ЛЮБОЩЬ

                                 В половодье ходили в шлёпках

Валентина Ивановна Поликарпова родилась в 1933 году в деревне Любощь. В семье было ещё двое детей: Мария 1936 г.р., и брат Василий (1939-2000). Сестра Мария живёт с дочерью и внучкой в Ленинграде.
Отец Поликарпов Иван Ефимович 1913 г.р. доводился братом учителю русского языка и литературы Поликарпову Петру Ефимовичу, который еще до войны окончил педучилище в г.Дмитровске-Орловском. Иван Ефимович был призван в действующую армию после 1943 года, войну закончил в Финляндии. Потом служил в Польше. Вернулся домой в 1945 году. Работал в колхозе счетоводом. Мать Валентины Ивановны – Жукова Фёкла Козьминична 1912 г.р. 
Ходили в лаптях или башмаках («шлёпках»), плетёных из конопляных верёвочек. Зимой – в лаптях, в шлёпках – в половодье. 
В хате полов не было. Имелась печка, грубка. Стояли лавки, стол, деревянные кровати. 
В октябре 1941 года, напротив моста через ручей в деревне Любощь было поле, засеянное коноплёй. Солдаты-окруженцы и женщина-военврач прятались там днём. Немцы их обнаружили, открыли стрельбу. Погибших трех человек местные жители потом похоронили тут же, около поля под ракитой. 
Военврач была обута в хромовые сапоги, которые снял Сафонов Яков Тихонович. После возвращения из эвакуации их перезахоронили вместе с погибшими при освобождения Любощи солдатами в общую братскую могилу в школьном саду.
Женщина была родом из Польши. После войны приезжали её родственники, но могилу раскопать им не позволили. 
В Любощской школе до войны было 4 класса. В ней учились даже при немцах. Учительницей была Анна, родом из д.Берёзовка, которая находилась за с.Упорой и далее за пос.Холчи, в 7км от Любощи. До с.Девятино от д.Любощь – километров десять. 

«Матка, я не немец, я австриец!»

Дед по матери Валентины Ивановны, Жуков Козьма Дмитриевич, осенью 1941 года перекрывал крышу хаты под солому. В сентябре 1942 года немцы пришли на постой в Любощь. Староста деревни Губернаторов Максим выгонял людей из хат – освобождал их для немцев. Выселили из хаты и семью Поликарповых. Их хата была на бугре напротив моста.
Людей расселили по другим хатам и подвалам, погребам. На дворе у хаты Поликарповых немцы пригнали 3-х или 4-х коров и заставляли мать Фёклу Козминичну доить для них молоко. Мать наливала молоко в кувшин и приносила его австрийцу. Тот в благодарность давал матери конфеты. Австриец был добрый – приносил конфеты, или тушенку в банке, консервированную печень: «Матка – киндер, киндер! Матка, я не немец, я австриец!»
В подвале Кутёнкова Володи жили дети, семьи которых выселили из хат. Немцы пинками гнали их из подвала, заставляли собирать для них картошку на огородах, мыть и носить к ним на кухню. Принуждали также носить дрова на кухню. За труд ничем не благодарили. 
Пленный русский дрова колол у немецкой кухни. Детвора попросила: «Дядь, дай нам хотя бы по конфетке!» На что последовал ответ: «А где я вам возьму? Мне самому ничего не дают». 
Хата деда Сергея (Владимировича) Кочевых (1962г.р.) была на самом краю деревни Любощь, под Кавелино. Когда в хату кухню поставили, то немцы забрали и зарезали у Кочевых 200-х килограммовую свинью, после опороса. «Детям ни «крышки» (крохи) не дали!»
Небезынтересна биография Кочевых Павла Яковлевича (из книги С.М.Шаргородский, С.В.Кочевых: Василий Петрович Сафонов из деревни Любощь). В октябре 1917 года он служил в Петрограде в Сапёрном полку. После взятия Зимнего дворца большевиками он был приглашён своим свойственником и земляком из Любощи Сафоновым В.П. в Павловский полк на празднование: «Пришёл вместе с сослуживцем Сорокиным, который был тоже из Любощи. Когда мы пришли, гулянье было вовсю, посреди зала танцевал вприсядку какой-то мужик. Когда павловцы узнали, что мы пришли к Сафонову, то нас приняли радушно. А мужика, танцевавшего в центре, как выяснилось, звали Калинин. Мы побыли там недолго, так как надо было возвращаться в часть». Прошло тринадцать лет, и Павел Яковлевич осмелился напомнить об этом событии в письме к Председателю Президиума Верховного Совета СССР Калинину М.И.: «Дорогой Михаил Иванович. Я вам сообщаю, что того, с кем вы праздновали взятие Зимнего дворца, комиссара Павловского полка Сафонова Василия Павловича вдруг забрали, и всю его семью, и всех их отправили в неизвестном направлении». Письмо, видимо, дошло до «всесоюзного старосты», так как не прошло и года, как семья Сафонова В.П. была освобождена от «спецпоселения в порядке раскулачивания» в Плесецком районе Севкрая, куда входили в то время Архангельская и Вологодская области…

По сведениям от Кочевых С.В., один из сыновей Павла Яковлевича, Иван Павлович Кочевых (1927-2003), 1947 году окончил Харьковский авиационный техникум по специальности «самолётостроение». К 1967 году он уже генеральный директор Львовского производственного объединения. В этом же году он окончил Львовский политехнический университет по специальности инженер-механик. В 1976 году награждён Золотой Звездой Героя Социалистического труда как главный конструктор радиотехнических систем. В 1988 году получил звание профессора. Лауреат Государственной премии. В 1995 году избран академиком Украинской академии информатики. Автор книги: Главный закон вселенной. И.П.Кочевых. Киев 1998...

Австриец соли приносил пачку-две: «Матка, только никому не говори!» У немцев соль «разживались» за мену. Австриец за два десятка яиц столько соли дал, что еле мать донесла до двора. И спичками «австриец снабжал нас».
Будущая свекровь Горбунова (её сын Алексей (1931-1997) стал мужем Валентины) говорила Фёкле Козьминичне: «А я боюсь к кухне подойти. Мы подошли, а он винтовку взял: «Сейчас постреляю!» - говорит по-русски. Пленный, что ли?» Зимой 1943 года из д.Берёзовка и Упороя в Любощь немцы пригнали несколько семей, так как там шли бои с нашими. 
Во время войны копали торф. Когда эвакуировались из Любощи – всё закопали под полы: швейную машинку, «ряжку» - деревянную коробочку. Полицай Мяготин Николай, который оставался в деревне, выкопал и «прибрал к рукам» всё добро. После войны его посадили в тюрьму и с «отсидки» он не вернулся. 
Дядю Валентины, Ивана Козьмича Жукова забрали насильно с собой полицаи из Девятино и увезли к себе. «Попросили запрячь коня и отвезти их до Кавелино, а возчиком Иван поехал и его брат Жуков Михаил Козьмич, который с детства был парализован (ДЦП). За деревней полицаи дядю Михаила высадили из повозки и дали пинка. Мерина «Литого» потом вернули, а Ивана Козьмича оставили в полицаях в Девятино. Оттуда он и ушёл в партизаны. Изредка приезжал навещать родных».  
Зимой 1943 года в Любощь приезжали партизаны – забирали продукты и корову увели. Якобы дядя, Валентины, Иван Козьмич Жуков «корову отдать велел». Так сказали стучавшие ночью в дверь партизаны. Поликарповы дверь не открыли, так что корову увели со двора без них. 
Жуков Иван Козьмич 1924 г.р. ушёл в партизаны в феврале 1943 года вместе с Юпатовым Николаем Борисовичем. Потом он воевал в действующей армии и погиб в Польше. А похоронка («умершая») на дядю Ивана пришла в семью 9мая 1945 года. 
В августе 1943 года население Любощи выгнали из деревни и пригнали в Ямполь. Подогнали состав вагонов-телятников – хотели погрузить людей. Но налетели наши самолёты, бомбили и тогда немцы «разогнали» эвакуированных по деревням. В октябре 1943 года они были освобождены нашими войсками. 

«В сторону не сходите – там заминировано»

К дяде Валентины, Жукову Михаилу Козьмичу, который был с детства парализован на руку и ногу, подошёл местный староста и сказал: «Идите домой, только по большаку. В сторону не сходите – там заминировано». Шли от Ямполя до деревни Усох. Наши солдаты нам говорили: «Ваше счастье, что вас не поприбили!» 
Василий Иванович Поликарпов 1939 г.р., брат Валентины, пешком шёл от Севска до Любощи (около 60км). От Ямполя до Севска добрались на попутных подводах с солдатами. При эвакуации немцы угнали деда Жукова Козьму Дмитриевича в сторону Брянска. Там, где-то, он и помер.  
В качестве сопровождающего из Ямполя дали солдата, земляка из Любощи, Тихона Зайцева. Он воевал, но был отпущен домой по состоянию здоровья. В Любощи его встречала жена Анастасия Никифоровна и две дочери: Клавдия и Валентина. Жил Зайцев на том же краю, где и Кочевых Павел Яковлевич. Жил он недолго – заболел и помер. А жена с детьми уехала куда-то. 
Брат Зайцевой Анастасии, Владимир Никифорович Ражев, поехал после освобождения в Польшу за хлебом, там подорвался на мине и потерял глаз и руку. Дразнили его «Робчик».
По возвращению в деревню тёрли картошку – пекли хлеб. «Немцы при отступлении попалили поля с зерном». Хата Поликарповых была цела, а край деревни со стороны Кавелино был сожжён.
Поэтому пришлось жить кому в подвалах, кому в погребах. В деревне Любощь имелось четыре колодца: возле хаты Губернаторовых, на краю деревни, где жил Павел Яковлевич Кочевых; напротив моста, внизу около речки тоже колодец (без «журавля», один сруб), и на краю в сторону деревни Захарово (Комаричский район) тоже был колодец. Черпали воду из колодца возле моста железным ведром с дужкой, подцепив его на коромысло. 
Вернулись из эвакуации с одним лишь мерином «Литым». Он был тягловой силой – вспахивали свои сотки, давали людям возить из Домаховского леса бревнышки на строительство хат. В 1945 году в Любощи «возродился» колхоз им.Жданова и «Литого забрали в колхоз за так (безвозмездно)».

Почему ели «тошнотики»

После возвращения в Любощь, весной 1944 года копали и свои и колхозные сотки под лопату. «Платили» за это «палочками», то есть, отмечая в книжке колхозника выход на работу – «трудодень». В конце года выдавали по 100г зерна на трудодень. За годовую работу в колхозе Валентина ездила с матерью Фёклой Козминичной получать два или три мешка зерна. «Курам на смех!» Действительно, если кормить десяток курей, то такого количества зерна хватило месяца на три. 
Людям, чтобы протянуть до весны, приходилось тереть картофель и, добавляя в него немного муки, печь картофельный хлеб. Если свой картофель заканчивался, то весной, крадучись от колхозных объездчиков, собирали мёрзлую, подгнившую картошку и пекли «тошнотики», так как от остывшего такого «хлеба» подташнивало.
Колхозные склады с зерном в деревне Любощь находились на бугре около сада. Колхозная конюшня во время войны использовалась для содержания лошадей единоналичников. Конюхом был Бычков Тимофей. При отступлении немцы конюшню спалили. Что стало с лошадьми – неизвестно.

Когда разбогатели, купили «пузырь» для лампы

После войны мать Валентины Ивановны, Фёкла Козьминична, продавала молоко, а также собирала сметану, чтобы сбить масло, продать его и заплатить государству налог. 100 яиц в год был налог на курей.
Чтобы одеться, мяли и трепали коноплю, пряли пеньковые нитки, ткали из них холсты. Мать будила Валентину спозаранку перед школой. Спустив ноги с кровати в башмаки, та начинала топтать и тереть ногой о ногу замашное волокно, чтобы сделать его мягче. После школы хотелось, как и всем, покататься с горки. Многие, за неимением санок, использовали для этого плетушки, обмазанные коровьим «добром». Но мать не пускала дочь на улицу гулять, пока та на прялке не выработает шесть «мычек». Поставит Валентине гребень на мычку, и прядёт та пеньку.
Когда становится темно – зажигает керосиновую лампу без стекла («пузыря»). Лампа коптила при этом, поэтому её называли «каптушкой». Каптушками пользовались и до войны и после неё, вплоть до 1949 года, когда Поликарповы, настолько «разбогатели», что смогли купить стекло для лампы.
В 1946-47г.г. по репарации из Германии на Любощь пригнали четыре черно-белых коровы. Бабке Жуковой Пелагее Михайловне дали такую немецкую корову как материальную компенсацию за погибших мужа Козьму Дмитриевича и сына Ивана Козьмича Жукова. Немецкую черно-белую корову получила и «Лепелиха» (тоже Жукова). 
Молока такие коровы давали много, литров двадцать. В колхоз обязывали сдавать молоко, а также государству за корову налог молоком отдавали. Молокосборщиком в деревне Любощь был дед Иван Титович Сазонов.
Далее у Валентины Ивановны от этих воспоминаний навернулись слёзы на глазах, и она дала понять мне, что говорить ей о безрадостном прошлом больше не хочется. 


                         «МОЖЕТ, Я СКАЖУ ЧЕГО ЛИШНЕГО...»

ВОСПОМИНАНИЯ ГОЛЯКОВОЙ МАРИИ ВЛАДИМИРОВНЫ

                                                            О родных

Голякова Мария Владимировна родилась в 1917 году. Её отец Голяков Владимир Васильевич погиб на фронте первой мировой войны в этом же революционном 17 году. Мать Голякова (в девичестве Зимина) Анна Антоновна, прожив более 80 лет, умерла в 1980 году.
Сестра Анастасия 1910 г.р. умерла в 1972 году. Брат Марии Владимировны, Голяков Григорий Владимирович 1914 г.р. погиб в 1942 году в боях за город-герой Одессу.
Бабушка Наташа, по матери, родом из села Большое Кричино. Она была повитуха и при родах её приглашали к роженице. В Малое Кричино тоже была своя повитуха. «Если свекровь была уважительная, то неделю после родов не заставляла невестку работать. Соску для ребёнка делали из марли, в которую помещали кусочек ржаного хлеба или гущи из борща».
Мать Анна Антоновна, оставшись без мужа, отдала свой надел земли «на испол», то есть сдала в использование хозяину, имевшему лошадь, инвентарь для обработки земли, за половину урожая с участка земли, сданного в аренду. Сама же пошла батрачить у богачей. Ткала, пряла – отрабатывала за использование лошадки для своих нужд, за подвоз дровишек и прочее.
Вдова отдала свою дочь Марию, как только ей исполнилось 10 лет в няньки в село Малое Кричино к вдовцу Сафонову Кириллу. Тот женился на холостой бездетной девке Елизавете. Но «Лисута» была плохой мачехой и не захотела ухаживать за грудным ребёнком, который ещё лишь ползал. Полтора года Мария была в няньках – выхаживала пасынка «Лисуты» Валентина.
После работы в няньках Мария училась 4 года в Домаховской школе. Брат Григорий уехал жить к дяде в Одессу. Когда Марии исполнилось 16 лет, она с сестрой Анастасией и матерью Анной Антоновной пошли работать в только что созданный колхоз.
В колхозе за долгую трудовую жизнь Марии Владимировне Голяковой довелось работать и дояркой, и конюхом после 1943 года, и звеньевой, и бригадиром. Ближе к пенсии она работала в колхозном детском садике поваром.

«Когда холодно было, залазили спать в печку»

Перед созданием колхозов проходило раскулачивание. «В Домахе раскулачили Котовых – большую семью, с невестками человек двадцать. При раскулачивании забирали тряпки, маслобойки. Посошлись бобылки одинокие, бесхозные - объединились в женсовет во главе с Васютой (Василисой) и давай раскулачивать. В маслобойках, как в чугунах потом варили яйца».
До войны самогонку тётка в Кавелино гнала, когда сестру Анастасию замуж выдавали. Посторонние на свадьбу не приходили. Даже на второй день приглашённые стеснялись придти. Но пили мало. Мужики курили самосеянку (самосад, табак). Бороды не носили, брились лет до 60-70.
На свадебном столе было молоко кислое с творогом. Каша (кутья пшеничная). Холодец варили, покупали рыбу у рыбаков деревенских. Кутью заправляли конопляным маслом.  
В деревне Воронино у Чеботарёвых имелась конопляная маслобойка. Прессом отжимали зёрна конопли, а масло конопляное стекало по желобку в посудину. Жмых конопляный ели сами, как халву, и давали свиньям. Свиней гоняли летом в стадо. Нанимали для этого свинопаса.
По словам уроженца д.Воронино, Чеботарёва Анатолия Григорьевича 1927 г.р., владелец конопляной «маслобойки» Чеботарёв Поликарп (его сын Михаил Поликарпович) привлекал для работы на конопляном прессе трёх человек. Рассчитывался с ними жмыхом от конопли. Тоже делал и другой владелец конопляной «давилки» - Калинкин. Перед прессованием ручным деревянным прессом коноплю предварительно, поместив в чугуны, упаривали в печи.
В отцовой хате, где Мария жила с матерью и бабушкой Наташей, сестрой и братом пол был земляной, обмазанный глиной. В хате имелась печь, телятник около неё. Полатей не было. Хатка была маленькая, крытая под солому. Имелся стол «на чурках – четыре столбика и доски. Когда холодно было – залазили в печку спать. Имелись в Домахе хаты, где топились по-курному (то есть без трубы через крышу, по-чёрному)».
Варево называлось похлебкой. Похлёбку варили из картофеля, фасоли (домашнего гороха), Полевой горох появился в колхозе после войны. Чай в семье Голяковых заваривали из таких трав как: мать и мачеха, зверобой, грудница. В заварку употреблялись листья вишни, мяты, смородины, липовый цвет, ромашка.
Пряли кто под лучинами, кто при свете керосиновых ламп со стеклами или без них. Коровы семья Голяковых не имела до тех пор, пока Мария не пошла в няньки в Малое Кричино. В хозяйстве вдовы Голяковой были также куры. Огород 15 соток – под картошку.  
Старшая сестра Анастасия до образования колхозов работала по дому: пряла, ткала, стирала. Брат Григорий хорошо умел плести чуни, даже будучи маленьким. Мария чуни тоже плести умела, а вот лапти – так и не научилась. Кто не умел плести лапти, покупал их на базаре. Пара лаптей стоила 5 рублей. Лаптей хватало на неделю. «Даже валенок не было до войны и после войны». У кого после войны стал появляться «капитал», покупали резиновые галоши.
Дома замачивали и выпаривали в жуклах одежду от вшей. Полоскать одежду и выбивать её пральником носили в плетушках на ручей Рябиновка. На середине ручья воды взрослому человеку было по грудь. После войны мужики загатили ручей как раз напротив тогдашней школы, и ручей стал глубоким.
На «Кулиге», где живут Рябинины, была «Ушивка», здесь жили самые бедняки. У Филиппа Рябинина, деда Алексея Яковлевича Рябинина 1950г.р., с женой Татьяной было 9 детей. Абрам Степанович Голяков и его жена Анастасия Козина имели 11 детей. Одиннадцатой была девочка Настя с куцыми пальцами без ногтей. Мать признавалась, что сама виновата в этом. Не хотела рождения этого ребёнка и перекидывалась через край большой кадушки, пытаясь произвести выкидыш. Но не ничего не получилось – родила девочку, которая не пожила и 4 года.
«Зайдёшь к ним в хату, а они (дети) как поросята копошатся на полу. Абрам Степанович Голяков был хорошим портным. Шил вручную овчинные шубы, зипуны для женщин (в сборку шерстяной кафтан), свиту с капюшоном для мужчин, тулупы длинные с воротником. Ходили также по селу и шили на заказ калужские портные. Были в Домахе ещё портные: дед «Сибиль», приезжий; «немой», тоже приезжий и тоже портной».
  Ещё до войны Абрам Степанович «пошёл в евангелисты, его забрали (арестовали). Его дети все стали коммунистами. Один из них Голяков Ефим женился на сестре Насте». У замужних женщин коса была закручена в узел и спрятана под платок. При свёкре нельзя было расчесывать свои волосы и быть без платка на голове... 

Об отношении в то время к верующим вообще и к сектантам, в частности, можно судить по выдержкам из материалов февральско-мартовского пленума ЦК ВКП(б) 1937 года: «Многие исполкомы и райкомы решили, что всё дело заключается в том, чтобы закрыть побольше церквей. Тов. Сталин в своё время, когда речь шла об успехах коллективизации, правильно высмеял такое положение, когда люди начинали коллективизацию с закрытия церкви. Вместо того, чтобы систематически вести серьёзную антирелигиозную работу, многие думают, что всё дело заключается в том, чтобы побольше закрыть церквей и лишить, таким образом, верующих возможности отправлять богослужения. Эти верующие устраивают подпольные богослужения, что гораздо опаснее для нас, потому что они собирают в этом религиозном подполье самых оголтелых людей, устраивают антисоветские организации. Возьмите, например, вопрос о сектантах. Если до революции в России были гонения на сектантов, то мы им говорили, что их преследует царское правительство, опирающееся на господствующую церковь, но ведь господствующей церкви в СССР нет. И вот теперь сектанты говорят так: если при царизме нас преследовали, то теперь мы сравнялись с другими религиозными организациями, теперь мы находимся не в лучшем положении, чем они. Поэтому теперь обычно и церковники и сектанты действуют заодно, когда речь идёт о советской власти, о коммунизме. Имеется опасность, которая заключается в том, что у нас преуменьшается число верующих и их вес… Вот, например, две цифры последней переписи по Сартовской области: по Черкасскому району: 78,9% верующих, по Баландинскому – 52,2%. А ведь есть районы ещё похуже, т.е. с большим числом верующих. В Курской области и в ряде других областей имеются сёла, колхозы, где подавляющее число верующих, вплоть до того, что, как тов. Жданов говорил, председателя колхоза выбирают псаломщика. Большое число председателей колхозов являются в тот же время и церковными старостами…»

«Бедствовали и зимовали в яме две зимы»

Мария Владимировна жила с маленьким ребёнком в амбарщике, когда полицай «Ченчик» (Гальцов) вместе с полицаем «Косым» пришли выгонять её вместо падчерицы «Ченчика» на работу. «Ченчик чуть не застрелил из винтовки, но эсесовец заступился за меня, сказав, что нельзя брать – у неё ребёнок. Через три дня Ченчик снова «заявился» - чистить дорогу по Упоройскому большаку. Пришлось пойти. Стариков тоже гоняли расчищать дорогу от снега».
В августе 1943 года начали копать картошку, когда появились немцы и выгнали семью Марии Владимировны из хаты. Они перешли жить к соседям в плохонькую хату, а в их хате разместились эсесовцы с мотоциклами.
Во время оккупации по соль ходили в Навлю (35-40км) – выменивать на куриные яйца. «У немца не «разживались» - боялись. Огонь добывали с помощью кресала или передавали огонёк друг другу».
Помолчав немного, Мария Владимировна сказала: «Может, я скажу чего лишнего… Сына моего Мишу один немец жалел крепко. Конфетки давал ему. На жеребёнка посадит, фотографирует. И фото даже есть, где Миша в подпоясанной рубашке замашной. В больнице (возле магазина находилась) тоже хороший немец-доктор был. Здоровый, рыжий, с ним переводчик из наших. От немцев в Домахе детей не было. От пленного нашего родился Фёдор «Корягин»».  
Эвакуировали Марию Владимировну, как и других, на станцию Комаричи, а затем в Брасово, где попали люди под сильную бомбёжку.
«На Украине где-то сгрузили и по хатам жили. Потом наши освободили. Когда вернулись в Домаху, то жили в яме (погребе) с земляными ступенями. Кое-где и кое-как «разживались» дровами. Так бедствовали и зимовали в яме две зимы».
По возвращению из немецкой эвакуации подорвалась на мине молодая баба Екатерина Калинова. Её мать Котову по-уличному звали «Скоблиха». Пошла Катерина со свёкром Александром Калиновым («Кашина») драть полы на колхозном складе, а там заминировано было. Сын Алексей остался сиротой. Склад был на «Кулиге».

«За год работы – мешок зерна»

«Стали копить и собирать денежку на тёлку. Для этого тёрли картофель на тёрке, смывали крахмал, сушили, а потом продавали его по цене один стакан – 1руб, «менька» - 50коп. Крахмал возили продавать через Комаричи на поезде в Харьков».
«Когда купили телёнка и «выходили» его до тёлки и коровки, то собирали сметану, сбивали масло и носили продавать его в Лопандино, чтобы «выручить» хоть какую-нибудь копейку. Денег в колхозе не платили. Отмечали палочкой выход на работу (трудодень)».  
«Потом выменяли тёлку за сруб с потолком из д. Воронино. С сестрой Настей на колхозной лошади перевезли его в Домаху. Прошло какое-то время, пока «раздобыли» стропила. Затем наняли старика Голякова Фёдора Абрамовича покрыть крышу соломой и заплатили ему за это 5 рублей. Мама, как вдова, получала за отца пенсию 12 рублей в месяц».
После войны зерно из колхоза носили по пуду (16кг) в «заготзерно» (склады) на станции Комаричи. Если несли продавать картошку на базар в Комаричах, то оттуда в колхоз из складов «заготзерна» приносили 16кг зерна на посев.  
В голодные 46-47 г.г. собирали липник (листья липы), сушили его, тёрли картошку, добавляли в неё конский щавель, немного, жменю, муки – перемешивали всё это и пекли на сковороде или в печи. Борщ из крапивы варили, из бурачных листьев также. Заправляли варево постным маслом.
На трудодень давали 500г зерна. За год работы в колхозе заработала Мария Владимировна 50кг (мешок зерна). В конце 40-х годов зерно возили молоть на мельницу-вальцовку в Дмитровск.
Платили налоги за своё хозяйство. Корова есть – сдай масло государству в налог, на курей – 100яиц в год. Не смог заплатить – за недоимку конфисковали всё, что имелось в доме. У Козина Фёдора Семёновича (1895-1975) отняли корову за неуплату налогов, оставив семью из пяти человек без молока. «Как мы выжили – не знаю» - как бы в раздумье подытожила воспоминания о послевоенной жизни Мария Владимировна.

«Облигации силком давали»

В 1950 году председателем колхоза в Домахе стал Фак Степан Никитович. «При Факе зажили неплохо». Когда Мария Владимировна Голякова вышла на пенсию, то получала 12 рублей 50коп в месяц, затем стала получать 25 рублей ежемесячно, потом – 45руб. В 2007 году пенсия Голяковой М.В. составляла 3100 рублей.
«Но даже при Факе получать станешь – а нечего! За налог деньгами государству расписались в ведомости - и пошли с пустыми руками. Облигации силком давали».
Муж от первого брака у Марии Владимировны был Чибисов Иван Иванович 1919 г.р. Он доводился дядей, Чибисову Александру Александровичу 1954 г.р. Жили в доме у мужа, на «Чибисовом краю» (северо-восточная часть села).
Здесь недалеко от дома Жидкова Ивана Захаровича молодёжь по вечерам собиралась «на гулюшки». Старые люди говорили, что когда-то здесь, на этом краю села, было кладбище. Во время войны они с мужем развелись. Умер он где-то на Украине.  
Из ближней родни в с.Малое Кричино живёт племянница Клавдия Ефимовна Голякова, которая замужем за Сафоновым Николаем Степановичем («Болякой»). Когда Мария Владимировна вернулась из немецкой эвакуации, то у неё была коровка и маленький двухлетний сын Ваня от второго мужа Козина Егора.
Михаил Егорович Голяков (Козин) дослужился до звания капитана ж/д войск. Ушёл в отставку, на пенсию. В августе 1991 года во время августовских событий в Москве он с другом выехал из Мичуринска Тамбовской области в столицу. Когда возвращались домой, то при посадке в электричку один из товарищей на глазах Михаила Егоровича попал под электричку. У сына Марии Владимировны от этого случился сердечный приступ и через месяц он умер.
На 2007 год у Марии Владимировны остались, по месту жительства покойного сына, внук Владимир, внучка Ирина и правнук, ученик 7 класса. Приезжают в гости, навещают свою бабушку, но переехать к ним Мария Владимировна отказалась и доживает свой век на родине…

Глава 8. ОН ИГРАЛ В ФУТБОЛ С ГАГАРИНЫМ

 

ВОСПОМИНАНИЯ УРОЖЕНЦА СЕЛА Б-КРИЧИНО

 

Кисель Анатолий Иванович, правильно: Киссель, родился в 1933г. в Б-Кричино. Его отец Иван Адамович Кисель (1909-1943) кавалерист корпуса генерала Белова, погиб под Калачом, во время Сталинградской наступательной операции. Дед, Адам Евкентьевич Кисель поляк по национальности. По окончанию 2-х летнего сельскохозяйственного училища в Польше, как агроном и садовод был приглашен помещиком Афросимовым (Офросимовым) на работу в имение Б-Кричино. За год до войны 1914 года он посадил сады близ помещичьего имения. За одну ночь кто-то срубил саженцы. Но весной 1914г. Адам Евкентьевич вновь посадил яблони и груши… Дед умер в 1937 г., когда внуку было 4 года. Дядя Анатолия Ивановича, Александр Адамович Кисель1907 г.р., воевал в танковых войсках, командиром танкового взвода. В конце 1943г. по ранению попал в госпиталь города Горький (Нижний Новгород). После войны жил в Дмитровске и работал агрономом. Умер в 80-х г.г. 20 века и похоронен в Б-Кричино. Тетя Анатолия Ивановича, Екатерина Адамовна Молокова работала учителем начальных классов в Дмитровске. Отец Иван Адамович Кисель до войны работал агрономом большекричинского колхоза. В 1940-41г.г. - управляющим хозяйством и заместителем директора Упоройского спиртзавода Еремина. Мать Анатолия Ивановича, Мильченко Александра Николаевна 1913г.р. умерла от тифа 20 мая 1943г. Десятилетнего Анатолия взял в свою семью дядя, кузнец Мильченко. Дом Киселей находился позади каменой ограды имения и бывших барских конюшен. Довоенная хата под солому крытая и построенная в 1925г., была с деревянными полами, печью, грубкой и трубой от неё в печь. Тетя Анатолия по матери, Валентина Николаевна Мильченко, была замужем за Мосиным Лавром Павловичем, вторым секретарём Дмитровского горкома партии. Он воевал, дошел до Берлина, где погиб 9 мая 1945 года. Мильченко Андрей Николаевич, дядя Анатолия Ивановича по матери, до войны работал на Упоройском спиртзаводе теплотехником. Во время оккупации был кузнецом Б-Кричино. После освобождения и призыва в действующую армию, находился до конца войны в тыловых войсках авиационного обеспечения. Демобилизовался в конце 1945 г. и вернулся домой. Мильченко А.Н. восстановил вновь кузницу: варил, паял, подковывал лошадей. После того как на рыбалке в руке взорвалась толовая шашка, Андрей Николаевич лечился у глазного врача Филатова из Одессы. Затем у знаменитого офтальмолога Федорова Святослава Николаевича, где ему сделали операцию, и он стал видеть одним глазом, читать через очки, работать. Последние годы жил и работал в Мценске. Из родственников в Б-Кричино у Анатолия Ивановича двоюродная сестра по матери Голобокова Мария Григорьевна, теща Кашеварова Ивана Ивановича. В Домахе – Голобоков Николай Егорович, двоюродный племянник.

Женщины раздавали картошку бойцам

  В октябре 1941г. днем летала «рама», немецкий самолет фокке-вульф, выслеживая наших попавших в окружение солдат, прятавшихся по логам. А по ночам через село проходили целые подразделения «окруженцев» в сторону деревни Березовка и далее на Курск, так как Орел был взят немцами. Многие из красноармейцев были без оружия. «Это какое-то вредительство или предательство было!», недоумённо прокомментировал этот факт Анатолий Иванович. По обочинам улицы стояли женщины с ведрами в руках и раздавали вареную картошку нашим бойцам...  

Из окружения в 1941 году выходили по-разному. Кто «не терял головы» и «чести мундира» - сохранял контроль над ситуацией и подчинёнными. А кто поступал по-иному: «Для некоторых командиров понятия чести, должно быть, не существует. Маршал одевается в крестьянскую дерюгу и в лаптях выходит из окружения. Какой позор! Запугали себе окружением. Так будем воевать – государство потеряем» – эти слова Г.К. Жукова приводит в своих воспоминаниях Д.Т. Шепилов. Далее он даёт характеристику этому горе-маршалу Кулику Г.И., разжалованному впоследствии в генерал-лейтенанты: «Это был один из тех «конников» периода гражданской войны, который ни на вершок не продвинулся в своём развитии за целую историческую эпоху. По своему кругозору, уровню культуры и моральному облику это был старорежимный фельдфебель-держиморда. Он совершенно не понимал ни роли новейшей сложной боевой техники, ни искусства взаимодействия различных родов войск. Все команды Кулик сводил к крикам, брани и неизменным наставлениям: «Если кто не выполняет приказания – плёткой его в морду»...

В своё время умы советских людей долго мучил вопрос: кто виноват в страшных поражениях 1941 г. Об этом я как-то спросил бывшего фронтовика, «окруженца» и военнопленного Ивана, жителя пос. Белые Берега (20 км от Брянска). Он ответил на уровне своей «окопной правды»: «Лапоть против сапога! У них миномёты и автоматы – у нас пулемёты и винтовки!» В конце ноября 1941 г. впервые в Б-Кричино появились немцы. Приехали на бронетранспортерах, постреляли из пулеметов, для острастки, и уехали. После этого народ начал расхватывать колхозных лошадей. По словам Анатолия Ивановича, в оккупации они жили лучше, чем до войны. В 1941 г. в Домахе была образована комендатура. Старостой в Б-Кричино был Ефим Б.. До прихода немцев, на фронте сделал «самострел» в руку и вернулся домой. Как жену коммуниста, Ефим заставлял мать, Александру Николаевну, вести корову на забой в Дмитровск. По ночам полицаи, боясь возмездия со стороны партизан, прятались, кто, где мог. 

«Эссен! Эссен!»

  С зимы 1942г. школу заняли под немецкий госпиталь. Когда у сына Толи заболел зуб, мать отвела его к немцу-врачу, и тот вырвал больной зуб. С лета 1942г. немцы начали мостить дорогу из Б-Кричино в Домаху. Для этого возили бревна из леса, а также пилили ели в б-кричинской усадьбе. Зимой, в феврале 1943 г., на два дня в Б-Кричино остановился на отдых батальон финнов-лыжников, 300 человек. Мародерствовали: заходили во двор и приглянувшуюся скотину стреляли или резали. Затем ушли в сторону Курска...

О том, как воевали финны на Орловском выступе, рассказал Иван Акулов, участник Болховско-Мценской наступательной операции 8 января – 30 июня 1942 года: «Бойцы метнули в спираль гранаты, порвали её и стали просачиваться на другую сторону. Воспользовавшись заминкой наших, немцы опрокинули на них потоки огня: били пулемёты и автоматы, пушки и миномёты. Земля скрипела и качалась. Правее шоссе, где немецкие пулемёты обстреливали всю низину, цепи наступающих попятились, и, чтобы отрезать им путь к отступлению, немцы по грани совхоза поставили отсечный огонь. Первым поднялся комиссар и, размахивая винтовкой, закричал протяжным и таким слабым голосом: – Вперёд! С оглядкой, нерешительно поднимались бойцы, но поднимались. Пошли. Побежали. Зашевелились отставшие, и плеснулось нестройное «ура». И когда можно было считать, что атака удалась, над бруствером окопов появились финские егеря, с длинными, блестящими на солнце штыками. Держа штык на уровне левого плеча и прикрываясь винтовкой, в серых полурастёгнутых френчах и без головных уборов, они неторопливо и уверенно пошли навстречу. И в их движении, в их взлахматившихся патлах, в их больших тяжёлых винтовках, взятых вперёд и наискосок, почудилась бойцам страшная сила. Бойцы заколебались и, постреливая, попятились, а потом бросились наутёк… - Разворачивай! Режь всех! – командовал Охватов. – Режь всех! – Пулемётчики развернули свои машину, замялись: под дулом и егеря и свои. – Огонь! – ревел Охватов и грозил кулаком, бегущим на него бойцам – Ложись! Ложись! Пулемёт резанул по бегущим и подкосил их: кто-то штопором ввинтился в землю, кто-то ткулся в борозду, будто в прятки играл, а живые выползали, выкатывались за линию пулемёта. Егеря, словно на стену наткнулись, шарахнулись и стали отходить назад. Пулемёт сёк их до самых окопов, и в его секторе совсем немногие нырнули в траншею. И снова поднялись бойцы, дружней на этот раз, пошли опять на окопы… Завязался рукопашный бой. Резали, били, кололи, душили друг друга, и всё-таки финские егеря опрокинули первую цепь атакующих, но вторая налетела на них с такой силой и яростью, что фашисты не выдержали, побежали к флангу и почти все полегли под огнём атакующих»...  

Этой же зимой 1943г. через Б-Кричино проезжала длинная машина-фура. Вечером немцы остановились на ночлег. Немец-шофер, доставая мешок с конфетами из фуры, рассыпал его. Увидев неподалёку Анатолия с двоюродным братом Колей Мильченко, подозвал и жестами скомандовал: собирайте. Потом добавил: «Эссен! Эссен!», ешьте, мол. «Конфеты были как длинные карандаши в обертке. Тут соли не было, выменивали у немцев на яйца и другие продукты. И вдруг так повезло – с Колей вдвоем собирать конфеты! Коля, пользуясь моментом, прятал их за пазуху и в валенки». Толя, видя, что немец вокруг ходит и поглядывает, не брал! После того как собрали рассыпанные конфеты в мешок, немец подошел, взял Колю за шиворот, приподнял и тряхнул. Конфеты посыпались из свалившихся с ног валенок и из-за пазухи! Немец дал Коле такого пинка, что тот улетел в сугроб. А с Толи снял шапку (тот невольно втянул голову в плечи) и заставил собирать в неё сворованные конфеты. Потом велел их забрать себе. Видимо, как награду за честность. А Коля долго дома «ныл», так как «задница у него была вся синяя!»

«Летом 1943г. немцы стали разбирать дома в Домахе на блиндажи, которые они делали по правую и левую стороны Б-Кричино. Линия окопов протянулась до Воронино. В Домахе немцы оставили целыми лишь семь домов»...  

«Из Б-Кричино эвакуированных жителей немцы погнали на Локоть, а затем на Ямполь. Мирных жителей немцы использовали для прикрытия своих эшелонов. Людей выгоняли на железнодорожные платформы при авианалетах. Наши Илы сначала не бомбили, немцы не стреляли».

«Под станцией Ямполь немецкие эшелоны все-таки начали бомбить. Загорелись цистерны с бензином и сдетонировали так, что рельсы со шпалами начало заворачивать. Немцы бежали вместе с беженцами. Потом угнанных жителей освободили из неволи наши войска, и они вернулись домой».

«Мало тебе! Так тебе и надо!»

В октябре 1943г. в б-кричинской школе жили саперы и похоронная команда, которые убирали трупы в пойме р.Расторог до самой домаховской мельницы. Похоронная команда была в Б-Кричино до декабря. Но и после её ухода, находили убитых бойцов и оружие. Ребятня находила винтовки, патроны к ним и стреляли из любопытства по прибрежным кустам. Заслышав выстрелы «безрукий» (инвалид войны с одной рукой) председатель колхоза садился верхом на коня и гонялся за озорниками. Поликарпов Петр Ефимович(1921-1998) нашел немецкий карабин, патроны к нему. Долгое время ходил на охоту и зараз мог принести 3-4 подстреленных зайца. Видел Анатолий, как привозили в Б-Кричино бывшего полицая из Воронино Мосякина Семена. Он лежал в санях избитый, «живого места не было на нем». Запомнился также случай с Морозовым Абрамом Даниловичем, когда ему чуть не откусили нос. На его крики и стоны сбежался народ. Но вместо сочувствия из толпы раздались возгласы: «Мало тебе! Так тебе и надо!». Председателя колхоза Морозова не любили. Он знал, что у каждого односельчанина во дворе и подсказывал налоговому инспектору, где это спрятано.

«В Б-Кричино было четыре колодца со срубами. Три из них были на ключах, с отводами-канавками для воды. Сейчас в Б-Кричино осталось три колодца, в том числе и «попов» расположенный при спуске к речке Расторог. До и после войны именно с «попова» колодца возили людям на покос воду. Потому что из других колодцев питье в жаркую пору зачастую приводило к ангине».

Б-Кричинская школа до войны была десятилеткой, после войны стала семилеткой и работала с перебоями: писали на старых газетах, из-за отсутствия тетрадей. В 1948 г. Анатолий окончил 4 класса. Анатолий учился в двухэтажной школе, бывшем барском имении. Первый этаж школы был каменный, второй деревянный. Рядом, через дорогу, стояла каменная церковь (бала взорвана в августе 1943г.), с высокой колокольни которой был виден Дмитровск (15км от села). До войны церковь использовали под колхозный склад. От барской усадьбы остались также скотный двор и конюшня. К 1946 г. они были разобраны и растащены, вернувшимся из немецкой эвакуации населением.

Знакомство с космонавтом Германом Титовым

  В 1947 г. была «голодуха», пухли от голода, ели липовый цвет, «тошнотики». В 1948 г. по запросу министерства трудовых резервов вместе с 12 человеками из Б-Кричино, Домахи, Воронино, Анатолий «подался» в поисках сытой жизни в Подольское училище Московской области. Но по распределению, без экзаменов, направили в Люблино (ныне один из районов столицы), в железнодорожное училище № 2. Здесь учиться на токаря брали с 7-ю классами образования. Поэтому пришлось Анатолию идти на формовщика, вместе Николаевым Алексеем и Алпатиковым Федором их Домахи. Обучение было 2 года. В 1949г. училище перевели из Люблино в Люберцы. Вместе с Анатолием Ивановичем, который учился в группе №1 формовщиков, в группе №2 литейщиков учился Юрий Алексеевич Гагарин 1934 г.р. Тот самый – будущий космонавт №1! Не раз играли вместе в футбол. Гагарин ходил на занятия в аэроклуб. После окончания ремесленного училища Гагарин уехал поступать в Саратовское лётное училище...  

К 50-летию со дня рождения Гагарина, Герман Титов, космонавт №2, собирал материал к юбилейной дате. Анатолий Иванович откликнулся на его заметку в газете «Московский комсомолец». В сентябре 1984г. на дачу Анатолия Ивановича в Быково (где аэропорт) подъехала «Волга». Вышел человек: «Я Герман Степанович Титов. Вы учились с Юрием Алексеевичем?» Титов пригласил Анатолия Ивановича на встречу-банкет бывших сокурсников Гагарина. Герман Титов неоднократно встречался с Анатолием Ивановичем в дружеской обстановке, о чем свидетельствуют и фотографии.

Позже, в 90-е годы, Титов входил в комитет по смещению Ельцина. Комитет возглавлял генерал Рохлин, воевавший в своё время и в Афганистане и, в 1995-96г.г. в Чечне. «Доброхоты» настойчиво советовали Герману Степановичу «не вязаться» с Рохлиным. После загадочной смерти Рохлина от рук собственной жены и боевой подруги по Афганистану, Тамары, в 1998 г., вскоре «запарился» в бане и Титов. Друзья, знавшие его, не верили в это. «Германа убрали!» - говорили они. «Он был здоров как бык!» - вторил им Анатолий Иванович…

«Роба» стояла колом от соли

  «В 1950 году состоялся выпуск курса формовщиков и направление их на работу в Мытищенский машиностроительный завод. Зарплата составляла 1500 рублей в месяц. В литейном цеху температура в печах 1500 градусов. Жара стояла неимоверная». «При выходе из цеха стоял баллон с газированной водой. За смену каждый выпивал не меньше ведра. Работали в куртках, штанах из войлока. На голове войлочная шляпа, на ногах валенки. 3-4 раза одел такую «робу» и она колом стала от соли!» «Кормили в заводской столовой. Щи, борщ с мясом, каши с котлетой или мясом, стакан компота. Практикантам в литейном цеху дополнительно давали два литра молока в месяц. В московских гастрономах начала 50-х годов были крабы, семга, копченая колбаса, буженина всё по доступной для зарплаты литейщика цене». Товарищи Анатолия свою зарплату больше тратили на то, чтобы приодеться. А он на то, чтобы досыта поесть.

 

Служба в армии

 

После 2-х лет работы, в 1952 г. Анатолий был призван в армию. Служил в крепости в Румынии неподалеку от югославской и венгерской границы. Крепость эту когда-то брал Суворов (Измаил?). В солдатской столовой кормили 190 человек за один присест. В полку было 800 человек. В увольнительную, в город, выходили в парадных мундирах и яловых сапогах. В часть привозили 3-х старых матросов с крейсера «Потемкин». В 1905 г. они остались в Румынии. Теперь им предоставили койку в офицерском общежитии.

Несмотря на строгий режим в крепости, Анатолию удавалось ходить в «самоволку» и однажды спасаться бегством от военных патрулей. К советским солдатам, напившимся в «самоволке» до лежащего состояния, румыны выставляли рядом полицейского в охранение и вызывали наш военный патруль. После 3,5 лет службы в Румынии, Анатолий вернулся в Мытищи. 

Работа на целине

В 1956 г. на один год по комсомольской путевке поехал на поднятие целинных и залежных земель в Казахстане и Сибири. Расселили по хозяйствам в Алтайском крае близ г. Рубцовск. Население этого города – 350 тысяч человек. Завод сельхозмашин, Алтайский тракторный завод, появились в Рубцовске после эвакуации сюда в 1941г. Харьковского тракторного завода. Анатолий работал шофером в совхозе на машине ЗИЛ-150.

«Почвы солонцовые, но после дождя не проедешь. Первый год урожай был небывалый. Если б сохранили, то хватило на 5 лет вперед. Вагоны по железной дороге не успевали подходить, элеватор был забит». «Зерно вынуждены были ссыпать на поле городского стадиона. В декабре 1956г. оно самовозгорелось. Потом подгоревшее зерно возили в Змиевский спиртзавод, 25км от Рубцовска, и делали 4 рейса каждый из шоферов за рабочий день. Дым и гарь стояли такие, что погрузчики работали в противогазах».

О семье

В 1956 г., на целине, Анатолий женился. Жена из Подмосковья. Вскоре в 1957 г. у них родился сын Геннадий. А в 1985 г. родился внук и Анатолий Иванович стал дедом. В начале 1959 г. Анатолий вернулся в Москву. Два месяца хождения по кабинетам, чтобы получить постоянную прописку в столице. Записался на прием к полковнику, начальнику районного УВД. Через неделю, как целиннику, Анатолию Ивановичу оформили московскую прописку. Он пошел работать формовщиком на военный завод. На «почтовом ящике» разливал только цветные металлы и в 55 лет «по горячей сетке» Анатолий Иванович вышел на пенсию. Формовщиком работал 16 лет, а после еще шофером-таксистом проработал лет двадцать. Сейчас Анатолий Иванович на пенсии. Вернулся на родину, купив дом Поликарпова П.Е., и проживает в Б-Кричино в саду, который насадил когда-то его дед. Ведёт здоровый образ жизни: не курит, не пьёт, обливается холодной водой по Порфирию Иванову, парится в бане по субботам в Комаричи или Лопандино.

Полную версию книги см.: ПРОХОРОВ В.Е. «СЕРМЯЖНЫЕ ИСТОРИИ» Группа компаний «Десяточка» (изд-во «Белобережье») Брянск 2009; 20 глав, 392 страницы,12 шрифт, фото. По поводу книги обращаться на sermyaga@bk.ru

Прохоров В.Е. с.Домаха, Орловская область.

Русская почта является одной из старейших в Европе.

Организации регулярных почтовых сообщений предшествовало создание в 13 веке ямской гоньбы, то есть почтовых станций с лошадьми и ямщиками для передвижения гонцов и посыльных с приказами и донесениями. Постепенно совершенствуясь, ямская гоньба превращалась в специальную службу для передвижений и передачи письменных сообщений с регламентированным распорядком работы. 

В 1723 году в России учреждены первые почтовые конторы, а в столице империи, в Петербурге, создано центральное управление всей почтой под названием Генеральный почтамт. В 1740 году вышел Указ императрицы Анны Иоанновны об устройстве почты во всех губерниях и провинциях с тем, чтобы «способы к пересылке писем всякому свободы были».

С 1745 года через Нижний Новгород, Казань, Сарапул, Кунгур и Екатеринбург проходил специальный почтовый путь от Москвы до Тобольска для пересылки два раза в неделю казенных бумаги частных писем. 

В 1773 году академик П.С. Паллас писал про дорогу от Сарапула до Казани, что это путь, «…по которому из Сибири возвращающиеся обыкновенно ездят». Но до 1783 года эта дорога была преимущественно почтовой, закрытой для передвижений грузов и людей без специального на то разрешения. Почтовые же учреждения были поставлены в иерархическую подчиненность: высшими органами были почтамты, им непосредственно подчинены губернские почтмейстеры, а губернским – уездные. Низшую ступень местного почтового управления составляли почтовые станции. Вятский губернский почтамт был открыт в феврале 1783 года. Он подчинялся Московскому почтамту. Всего в 1783 году в России было 5 почтамтов и 95 почтовых контор. На основании указа Почтового департамента от 18 декабря 1786 года в уездных городах Вятской губернии были открыты почтовые экспедиции.

Организованный спорт в Воронеже, как и во всей стране, начал оформляться к концу ХIХ века через сеть различных любительских клубов. Очагом спорта в Воронеже стал созданный в 1875 году Петровский воронежский Яхт-клуб. Он располагался на острове, образуемом течением реки Воронеж, против древних церквей – Успенской и Иоанна Богослова. Помещением клуба служило здание цейхгауза, построенное в 1697 году при Петре I и предназначенное для хранения корабельных запасов. 

Цейхауз состоял из пяти залов на втором этаже и стольких же казематов со сводами на первом. Две верхние залы предназначались для танцев, в одной располагалась столовая, в четвертой размещалась бильярдная и карточные столы. Пятая зала была занята мастерской по ремонту и строительству шлюпок. В нижних казематах хранились тяжелые шлюпки, а так же в зимнее время там складировали разобранную пристань и мост. На острове был обустроен парк, разбиты цветники.

Деятельностью клуба руководил комитет во главе с командиром и его заместителем, а чисто спортивную работу осуществлял спортивный совет. Активное участие в деятельности клуба принимали уважаемые горожане — представители высшего слоя воронежского купечества, промышленников и городской администрации , городская интеллигенция. Для вступления в клуб, нужно было уплатить 5 рублей, членские взносы составляли 15 рублей. Члены клуба и члены их семей пользовались правом бесплатного входа в клуб и посещения увеселительных мероприятий, устраиваемых силами клуба.

Петровский воронежский Яхт-клуб по тем временам являлся крупной базой речного водного спорта. Он располагал пятью-шестью десятками разного типа лодок, гребных и парусных. Мужчины соревновались на скифах-одиночках, на двойке парной с рулевым, на двухместных полугоночных гичках с подвижными сидениями, на семейных прогулочных шлюпках с распашными вёслами и рулевым и на восьмивёсельных ялах. Для женщин устраивались гонки на гичках или на байдарках. Нередко женщины участвовали в соревнованиях на двухместных гичках в качестве рулевого. Дистанция для гонок в зависимости от типа лодок устанавливалась от одной до двух вёрст, с одним или двумя поворотами. Самым интересным соревнованием, венчающим летний спортивный сезон, были гонки на «Почётный флаг». Победитель гонки получал звание чемпиона города по гребле и до следующей гонки будущего года плавал под двумя флагами: общим яхт-клубским на корме и вторым «Почётным» на носу лодки. В конце ХIХ века прославленным гребцом, неоднократно завоёвывавшим «Почётный флаг», был Василий Васильевич Борисов. Потом, в начале ХХ века, его сменил Павел Витальевич Глушенков. В последние году существования Яхт-клуба не знали себе равных на скифах-одиночках Владимир Иванович Рудаков и Митрофан Иванович Азаров. Изредка устраивались своеобразные лодочные марафоны на дистанции около 40 вёрст: старт давали от Рамони, а финишировали у яхт-клубского моста. В составе, команды были три человека: двое на вёслах, а один на руле, поочерёдно сменявшие друг друга. Читать далее

1.  Василий Иванович АГОШКОВ, писатель-краевед, поэт, журналист, фотохудожник, издатель, педагог.
   
   
   Автор многих книг по истории Орловщины и Верхней Оки, в том числе: «Малоархангельские истоки», «Кром», «Тросна», «Шаблыкинские городища» (рукопись), «Лаврово поле» (рукопись) , «Почему так названы районные центры Орловщины», «Белый колокол. Топонимический словарь Орловской области». Более 17000 географических названий».  Проживаю: 303200, пгт. Кромы Орловской области, почта, АЯ 1735.  

Хрущёв Н. С. и Фак С. Н. Село Домаха 1962г. 

 

ЧАСТЬ I - «ЭХ! ХОРОШО В СТРАНЕ СОВЕТСКОЙ ЖИТЬ»

 

               ВОСПОМИНАНИЯ ВАСИЛЬКОВА Н.Г. и других

 

Деревенская жизнь при Сталине, в немецкую оккупацию, в послевоенную разруху и голод – всё это из «первых рук» от свидетелей «давно минувших лет». Фрагментарные и взволнованные откровения пожилых людей о пережитом лихолетье отформатированы хронологически и тематически, для создания целостной картины жизни поколения людей «родившихся в СССР». Книга дополнена краеведческими и историческими материалами, которые подчёркивают связь биографий людей с историей страны; помогают проследить изменения социального статуса детей по сравнению с родителями, пути миграции сельского населения в послевоенное время, а также историю становления, развития и существования колхозного строя, как характерной части советской цивилизации, «канувшей в Лету» в 1991 году.

 

ГЛАВА1. «СПАСИБО СТАЛИНУ-ГРУЗИНУ…» 

Из семейных преданий  
О революции и гражданской войне  
О коллективизации  
О лошадях с паспортом  
О хлебе насущном  
О жизни без денег и паспорта  
«Растет в саду дуб – значит, плати!»  
«Ешь! Лучше плавать будешь!»  
О печи, лаптях и зипунах  
О деде Лаврене – народном лекаре  
О стирке, купании и гусеводах  
О строительстве хаты и пище  
«Сыграй–ка, Ваня, что-нибудь нам на второе!»  
О песнях, частушках, кино и «ликбезе»  

Легко ли стать стахановцем...
О самогоне и посиделках  
О праздниках и драках  
Лекари и знахари  

ГЛАВА 2. ВОЙНА: «ПО КОЛЕНО В РУДЕ БУДЕМ…»    

«Чему радоваться? Это ж война!»  
«За провокацию знаешь, что бывает?» 
Полковник не ожидал его увидеть 
«Матка, камрад эссен!»  
Новые порядки 
Никто не знал, откуда он 
«Прячься партизан! Застрелю!»  
«Всё равно они нас расстреляют»

 Когда убегают от судьбы 
«Давай поменяемся местами!» 
Такие разные судьбы 
О немцах 
«Узнают – убьют!»
«Эсесман, матка!» 
О любителях лягушек  
О кузнецах 
Когда спички и соль в цене  
Катька-Ягодка 
О тифе 
Операция «живой щит» 

ГЛАВА 3. «ТАК-ТО И ГЕРМАНЦЫ ЗАБИРАЛИ!» 

Возвращение. Окопная жизнь 
Учиться никогда не поздно 
Поход в Лопандино 
Как возили и носили грузы 
Дед «Проблема» и Мендель Аронович из Комаричи  
О налогах и работе за «палочки»
О деде Петике и «Мордоплюе» 
Как снимали Тихона и, как Жора укусил Абрама 
«Прокати ты меня, Ванюша, на тракторе…» 
Как узнать правду-матку о человеке 
«Ты хочешь быть «вумнее» моих оболтусов!» 
О вольной жизни студента 
Радости кино 
О местной исправительной колонии 

ГЛАВА 4. «МАЛЕНКОВ ДАЛ НАМ ХЛЕБА И БЛИНКОВ»   

«Милые, что ж мы будем делать без кормильца?» 
«Пенькой кормите!»  
«Несчастливая» любовь 
Офицеры переходили на строевой шаг 
«Не видать тебе офицерских погон!» 
«Только 40 лет, а он уже старший лейтенант!» 
Дорога домой  
Как Домаха отстроилась 
Боролись с луговым мотыльком «без всякой химии» 
«Праздник русской берёзы» 
О кадрах, технике и лошадках 
«Ну, ты – как Булганин!» 

ГЛАВА 5. К НАМ В КОЛХОЗ ХРУЩЁВ ПРИЕХАЛ…

Приезд Н.С.Хрущёва в Домаху 
Отчего уборочную страду называли «битвой за урожай» 
О «несунах», зоотехниках, ветеринарах 
О строительстве фермы-гиганта

«Приходят и стоят над душой» 
«На Покров Никиту сняли»  
Куда определяли «спившихся коммунистов» 
Об изменениях в быту 
О «пережитках прошлого» 

ГЛАВА 6. ЖИЗНЬ ПРИ БРЕЖНЕВЕ: ЖИЛИ – НЕ ТУЖИЛИ…

 

Когда хлеб и бензин стоили копейки.

О химизации и мелиорации сельского хозяйства.

О сроках эксплуатации техники и её списании.

Почему доярка зарабатывала больше председателя.

«Ты что колхозное берёшь?!»

Новая забота: чтобы «не играли в карты, а работали».

Строительство агрогородка.

Относились серьёзно к угрозе атомной войны.

«Я тебе - не вызывал».

Когда деньгам не рады.

О творческой командировке.

О бригаде «Урожай».

ПРЕДИСЛОВИЕ

Настоящая книга построена на воспоминаниях сельских жителей, очевидцев событий XX века. В их кратких биографиях нашла отражение бурная и трагическая история прошедшего века. Они пережили революцию и гражданскую войну, коллективизацию и голод, войну и оккупацию, сталинское «драконовское» отношение к колхозникам и хрущёвские эксперименты. 
Автор не придерживался строго литературных норм, и намеренно сохранил грубый диалектизм речи и просторечные выражения, чтобы через них передать отношение респондентов к событиям своей жизни. 
Также намеренно ограниченны, а то и вовсе исключены комментарии по поводу фактов изложенных в книге. Факты подаются как «информация к размышлению». Архивные сведения и статистика сегодняшних дней тоже приводятся для самостоятельного сопоставления и анализа. 
Опрос свидетелей «давно утраченного времени» вёлся по вопросам их бытовой, трудовой жизнедеятельности. Это дало возможность проследить изменения в быту, образе жизни сельчан в разные периоды их существования: будь то мирное время или война, жизнь в эпоху коллективизации или в период мелиорации и химизации сельского хозяйства. Охарактеризовать, насколько позволила тематика опроса, через взаимоотношения людей в разное время их жизни, дух и колорит различных эпох «строительства социализма и высшей его формы, коммунизма». 
Факты, изложенные в книге, подтверждают меткую характеристику динамики развития России первой половины XX века данную в своё время У.Черчиллем по случаю смерти И.Сталина: «Сталин принял Россию после гражданской войны окровавленной нищенкой, а сдал с атомной бомбой в руках».
Немалую часть воспоминаний сельчан занимают наиболее трудные и трагические годы их жизни: – предвоенные, военные и послевоенные. Так получилось, что в войну они стали очевидцами и участниками событий осени 1941 года, когда танковой армии генерала Гудериана удалось захватить Орёл и окружить под Брянском значительную часть наших войск. 
Летом 1943 года на Орловском выступе расположилась группировка войск генерала Моделя, участвующая в операции «Цитадель». Сёла, деревни и посёлки бывшей Домаховской волости стали ареной боёв и прифронтовой зоной Орловско-Курской дуги.Неожиданностью явились ответы о жизни в период немецкой оккупации. Некоторые расспрашиваемые прямо заявляли, что «при немцах» они «жили лучше». 
Жизнь в условиях послевоенной разрухи оказалась такой невыносимо трудной, что одна из женщин, пережившая испытания холодом, голодом и «прессом» сталинских налогов, сказала: «Как мы выжили – не знаю…»
Как политика государства по отношению к селу благоприятно отразилась в жизни сельских тружеников, видно из воспоминаний о 70-80-х годах. Лихолетье 90-х не обошло стороной и село.
О прошедшем люди рассказывали откровенно: без прикрас и без приглаживания неприятной правды, что побудило меня назвать эти истории – сермяжными, памятуя, что это и есть их «сермяжная правда».  

  автор


ИСТОРИЧЕСКАЯ СПРАВКА

Чтобы оценить по достоинству 
настоящее, надо знать прошлое…  

Сегодняшние земли сел Дмитровского района Орловской области Домаха, Большое-Кричино, Малое Кричино, Упорой и другие входили в состав славянских земель вятичей.
После подчинения вятичей в 967г. князем Святославом - в состав (поочередно) Киевского, Черниговского, Новгород-Северского, Карачевского княжеств.  
Со смертью Ярослава Мудрого в 1054г. земли вятичей отошли к его сыну Святославу в составе Черниговско-Северского княжества. 
В 1097г. Черниговско-Северское княжество было разделено на удельные княжества: Черниговское, Новгород-Северское, Муромско-Рязанское. 
В 1197г. вятские земли и Новгород-Северский край перешли к Всеволоду Большое Гнездо. 
Монгольское нашествие сильно обезлюдело будущую Комарицкую волость. Опасаясь набегов, крестьяне стали строить неосновательные, односрубные избы с сенями  

Северский край под властью Литвы. 
Комарицкая волость. 

С 50х г.г. 14 века, эти земли принадлежали Литовскому княжеству. «Не отсюда ли названия реки – Нерусса?», вопрошает И.М. Жудин . 
Но это лишь предположение: «Лингвисты доказали, что название рек с окончаниеми на «ма», «ша», «са» являются балтскими. Балты – предки ещё не разделившихся славян и балтийских народов. Таким образом, балтская территоря на Орловщине выявляется по названием рек: Нерусса, Водоча, Крома, Зуша» . 
Начало завоеванию земель Северского края положил князь литовский Ольгерд (1345-1377). Вокруг Севска и Радощи была образована волость, ставшая личным владением кн. Ольгерда. В состав этой волости вошли и земли Дмитровского района Орловской области. 
«Как и другие личные владения литовских великих князей, эта волость управлялась Камеральным ведомством. Слово было непонятным и труднопроизносимым для местного населения. В шутку жители волости стали называть себя камарянами или комаричанами. К этому постепенно привыкли, а со временем и волость стали называть Комарицкой. Под таким названием она и вошла в историю».

Ещё одна трактовка происхождения названия «Комаричи» и «Комарицкой» волости: комора – сторожевая стрелецкая застава на месте пересечения Свиного и Ромодановского шляхов, проходивших по территории сегодняшнего Комаричского района Брянской области. Комаричи основано в 1450 году, в связи с развитием торговли. С конца XIX в. Комаричи – железнодорожная станция вблизи деревни Лобаново. С 1957 года – посёлок городского типа. Население на 2006г. – 7483 человека. Обе версии происхождения названия «Комаричи» небесспорны и документально неподтверждаемые.  

Об истории этой волости Шеломанова Н.Б. пишет: «На картах Комарицкая волость показывается различно. В монографии И.И. Смирнова "Восстание Болотникова" она помещена севернее Севска и доводится до Кром. Для уяснения положения и административного подчинения Комарицкой волости нужно учитывать то, что она была дворцовой. "Государевой", "дворцовой" волость называется во всех документах первой половины XVII в., до 1646 г., когда она была переведена на положение драгунской.
Дворцовая принадлежность Комарицкой волости ставила ее, как и другие земли дворцового подчинения, в особое положение. Дворцовые волости ведались не воеводами городов, а приказчиками Приказа Большого дворца. Туда они платили подати, там ведались судом. Но в административном отношении дворцовые волости входили в определенные уезды, вместе с которыми несли ряд повинностей, главным образом, военных, и в военно-полицейском отношении подчинялись воеводе того уезда, в который входили.
Комарицкую волость нельзя отождествлять с Севским у. в первой половине XVII в.. Административно волость стала входить в уезд с 30-х годов XVII в., а до этого была брянской. И сообразованием Севского у. в 1636 г. волость, как дворцовая, продолжала до 1646 г. сохранять своё особое положение.
Местоположение Комарицкой волости в посольских документах определяется так: "А стоит Комарицкая волость меж царского величества городов меж Брянска и Севска и Карачева. А с королевского величества з землями сошлася Комарицкая волость с Новгородским и с Трубчевским уезда во многих местех".
Территория её делилась на 4 стана: Брасовский, Глодневский, Радогожский и Чемлижский. Севск, расположенный на левой берегу р. Сева (левый приток Неруссы), в его среднем течении, находился на территории Чемлижского стана.
Приложение: Список селений Комарицкой волости в XVII - начале XVIII вв.
Стан Брасовский.
I. По источникам первой половины XVII в. и переписи 1709 г.:
Алешенка, с.Аркино (Оркино), с.Брасово, с.Глинны, с.Гладково (Глазково), Гримовна (Гримовка), с.Девичье, Добрик, Дубровка, Зинова, Иванова (Ивановская), с.Клинское, с.Колошичи, Коробкина, Коростели, с.Кропотово, Литовники, Лопузинское городище, с.Лубышево (Лубоша), слоб. Локоцкий колодезь, Осоцкая, Петрилова, Печки, Пролыса, Росошки, Сниткина (Сныткина), Сытичи, с.Теменье (Темень-Яговенцы), Троена, Шелковка.
П. Только по переписи 1709 г.:58
Вздружная, с.Крупец, слоб. Загряцкая, Погребки, Салтановка, Скокина, Телятниково, поч. Холмецкий.
Стан Глодневский.
I. Белочь, с.Бородино, Вежонки, Веребск (Верепск), с.Волконск, с.Глоднево, с.Глушье, с.Городище, Дружная, Дубенск (Лубенск), Дудинка (Дудина), Дышня, Иванидино*, Козинка, Лукина, Матенина, Могилина, с.Обратеево, Овчюхи Верхние, Овчюхи Нижние, с.Островск, Пальцова, Перескок, Поповка, Рубленая, Сергеева, Тереховка, Хвошня (Фошня), Хриптова, Чаенки, Шевякина.
* Здесь и далее отмечены селения, не указанные в кн. 1709 г. П. с.Лысое, Столбище, слоб. Столбовская (Спасский мои.).
Стан Радогожский.
I. Березовка, с.Боброво, Болдыжино (Болдыж), Бочарово, Брянцева, Бычки, Бычки Меньшие, с.Быхово, Веретенина, Вертякина, Воронина, с.Глядно (Глядино), с.Гнань, Голынь, Горбунова, с.Девятино, Дерюгина, с.Долбенкино, с.Домаха, Жадкина (Жадино), Захарова, Карпова, Ковелина, Кокина, Кочетовка, Краснополье, с.Кричино, Круглая, Кубань (Нижняя), Кузминская, Кузнецовка, Лобанова, Лупандина, Лубоша (Лубошь),
Лютиж, с.Морево, с.Новарь (Неварь), Остапова, Пегаревка, Порой, Промклева, с.Радогощь, Робская, Толдыкина, Трубичина (на рч. Речице), Туличева, поч. Харламов, Хлебтова, Холчевка.
II. Алешанка, Беженка, Власовка, с.Красный Клин, с.Кубань, Мошки, Ожово, с.Осмонка, Погарища, Привычь, с.Разветья, Соломине, Студенок, Толченая, с.Трофимовка, с.Трояново, Трубичина (на рч. Обшарице), Ферезевка, Халезева, Чернева, Чернявка, Черникова.
Стан Чемлижский.
I. Бересток, Бобрик, с.Бобрик (Нижний), Борисова, Бровки*, с.Быки, Гапонова (Агафонова?), с.Галичье, слоб. Груцкая, поч. Добрин*, Доброводье, с.Добрунь (Добрыничи), Дубки, Дубовицкая, Залипаева, с.Заулье, Зернова, Игрицкая, Избина (Избичева), с.Клинцы, Кнегинина, с.Козинки, Козловка (Козлова), Кривцова, Круглая Поляна, Курганок, Лепешкина, с.Лугань, сЛюбжа, слоб. Мишкина-Шилина, слоб. Мельничища, слоб. Меркуловская, Мостенцы (Мостечня), Муравейна, с.Некиселица, Новоселки, Новоселки Подлесные, с.Обжа, Олешки (Алешок), с.Олешковичи, Опажа, Орлея, Осавица, Погребы, с.Подывотье, с.Прутки, Рожковичи (Рошковичи), Семеновская, Сенная, Смокаревка (Смыкаревка), Сорончина (Саранчина), поч. Старицево, Старчова, Толстодубова, Трокина (Острокин), с.Угревище, Филипова, Хинель, Хороший колодезь*, с.Хотивиж, с.Чемлиж, Шепетлева, с.Юшино.
П. Алексина, с.Белитино, слоб. Борщово болото, с.Веть (Витичь), с.Воское-Демьяновка, слоб. Высокий холм., с.Глубое, с.Голышино, с.Гремячее, Демьяновка (Спасск. мои.), Доброе поле, с.Евдокимовка, слоб. Ерославка, с.Звееячки, с.Зябловка (Барановка), Ивачева, с.Клевень, с.Коробкино, с.Кузнецовка, Лагиревка, Лобки, Лукинка (Спасск. мои.), с.Меловое, с.Осоцкое, с.Погодино, Погребы (пустая), с.Позняшовка, с.Поповкино, с.Почепское, Починок-Алешек (пустая), Прилепы, Причиж, Пробожье поле, с.Пьяное, с.Сальное, Светозерка, слоб. Светова, с.Селино, Семеновка (Спасск. мон.), с.Сетное, слоб. Слободка (Спасск. мои.), с.Соколовка-Хомутовка, с.Троебортное, с.Фотеевка, с.Фощовка, с.Шарово.» (Выделенные сёла так или иначе упоминаются в данной книге.П.В.)
Согласно Жудину И.М.: "Комарицкая волость часто подвергалась разорению, так как здесь проходила одна из сухопутных дорог на Москву. Комарицкие крестьяне были дворцовыми. Это означало сохранение право присяги государю, в отличие от крепостных крестьян. Крепостных крестьян комаричане называли боярскими. 
В 1534г. киевский воевода Немирович и конюший Чиж спалили г.Радощь. Радогощская крепость была пограничной в Московском княжестве. 
При Федоре Иоанновиче право взимания налогов с Комарицкой волости было предоставлено Борису Годунову (шурину царя). По 6 рублей с каждого двора на сумму 15 тысяч рублей. 
В начале 17 века голод и неурожай привели к скоплению в Комарицкой волости 20 тысяч пришлых людей. 
Поводом перехода в 1604г. комаричан к Дмитрию Самозванцу послужил указ Б.Годунова о даточных людях – с каждого двора по 1 человеку. Когда у стен Новгород-Северского самозванец был разбит и с отрядом поляков укрепился в Комарицкой волости, туда пришел 20-тысячный отряд запорожцев. 21декабря 1604г. у дер. Добрыничи, в 7км от Севска, царские войска вновьразбили Дмитрия Самозванца. Он бежал в г. Рыльск. После чего наступило разорение Комарицкой волости. 
С помощью запорожского атамана Карелы Шелудивого самозванец захватил Кромскую крепость. 13 марта 1605г. Б. Годунов умер. Федор Борисович Годунов назначил воеводой под Кромы вместо Милославского П. Ф, Басманова. За победу над самозванцем обещал отдать ему в жены сестру Ксению, а в приданое – Казанское и Сибирское ханства. Митрополит Исидор под Кромами привел войска к присяге. Но Басманов сдался в плен Гр. Отрепьеву, т.к. моральный дух у его войска был слабым. За ним последовала и все царское войско.
20 июня 1605г. Григорий Отрепьев вступил в Москву. Самозванец одним из своих указов освободил Комарицкую волость от податей сроком на 10 лет. Так он отблагодарил жителей волости за поддержку в его борьбе за царский трон. А в мае 1606г. Лжедмитрий был казнен восставшими москвичами. 
В 1606г. новый царь Василий Шуйский направил в Комарицкую волость войско князя Трубецкого против воеводы Лжедмитрия И. И. Болотникова. В пограничной Комарицкой волости было немало «гулящих людей» - рекрутов для войска Болотникова.
Жизнь в пограничной полосе, в постоянной опасности из-за набегов то ли литовцев, то ли ордынцев и московских князей, разорения, неуверенность в завтрашнем дне, способствовало формированию особого типа «комарицкого мужика» - воплощения разнузданной удали и мятежного непокорства. «Ах, ты сукин сын, камаринский мужик!» - слова из народной песни емко и точно характеризуют такой тип людей. Эта знаменитая песня – гимн комарицких мужиков, появляется в период Смутного времени и восстания под руководством И. Болотникова. Мелодия Камаринской использовались в произведениях композиторов М. И. Глинки и Бетховеном – в фортепьянных вариациях на русскую тему".

Василий Белов так характеризует значение «Камаринской» для народного творчества: ««Барыня», воплощённая Глинкой в его «Камаринской», была основой народной пляски как в музыкальном, так и в хореографическом смысле. Всевозможные её варианты позволяли плясунам быть непохожими друг на друга». 
По Комарицкой волости проходили в сторону Москвы отряды Илейки (Ильи Горчакова), выдававшего себя за царевича Петра, «сына» Ивана Грозного. В 1607г. под Тулой Болотников и Илейка были разбиты. 
В Комарицкую волость направляется 40-тысячный карательный отряд касимовских татар и мордвы. Каратели казнили всех мужчин, а женщин и детей угнали в полон к себе на Волгу . 

После Смутного времени 

О жизни Комарицкой волости в первой половине XVII века: «В 1615-1616г.г. под Орлом, Кромами, Карачевом и Брянском князь Пожарский разгромил польские отряды Лисовского и Закревского – Северский край отошел к Московии.  
В 1624г. крымские татары дошли до г. Карачева и сожгли при этом с. Работьково. В 1630г. царь Михаил Романов издал указ, предписывающий комаричанам иметь с каждого двора на вооружении рогатину, топор или ружье с боеприпасами. Крымские татары совершали набеги в 1627, 1642г.г.
В 1645г. они захватили в полон до 20 тысяч человек, но князь Куракин подоспел и отбил пленных. В 1668г. князь Бутурлин отразил в Северском крае набег крымских татар.
Для заселения пограничной волости и несения пограничной службы царь раздавал здесь помещикам и крестьянам-однодворцам земли. Были восстановлены Орловская, Севская, Карачевская, Болховская и другие крепости. 
В 1664г. очередная война с Польшей. После сражения под Стародубом разбитые польские войска отступали через Комарицкую волость и разграбили ее… 
Что сеяли, каков был урожай? Рожь, овес, горох, просо, гречиха, лен, конопля.  
Урожай сам-2, сам-3, то есть 24 – 36 пудов с десятины. Мололи на ручных жерновах, реже на водяных мельницах. Ветряных мельниц не было. 
Греческий писатель протодьякон Павел Алепский в 1654г. при проезде через Комарицкую волость описал ее. 
«По дороге лесом валялись деревья – никто их не убирал. Тем не менее, ямщики гнали своих маленьких лошадей рысью и галопом. Основная пища местных жителей черный хлеб и они едят его как халву. Во всех селах патриарха Антиохского Макария (отца Павла Алепского) встречали хлебом и солью. Караваи были огромные – их подносили по два человека. Чем больше каравай, тем больше уважение к человеку. Угощали патриарха и хлебным квасом…»  
В Комарицкой волости к тому времени было большое количество церквей – 69. Все церкви – деревянные, только в с. Морево – каменная церковь, построенная греческим зодчим из г.Солуни.  
Моревская церковь возведена на роднике, из которого вытекал ручей (с. Морево 5км к востоку от г. Дмитровска)» . 

Комарицкая волость в начале 18 века

И.М. Жудин приводит такие сведения по этому периоду: «При Петре 1 с мужчин – кормильцев веден подушный налог. По переписи 1707-1709г.г. в 126 деревнях и 117 селах было учтено 23059 мужских душ.  
Волость делилась на Чамлыжский, Брасовский, Радогощский, Глодневский станы. Село Домаха была приписана к Радогощскому стану: «В том селе: поповых 1 двор, дьячковых 1 двор (поп 1, дьячок 1; детей и братьев старших, возрастных и малолетних 10 человек). Записано в солдаты 4 человека. Жительских дворов – 40, а в них людей старых и увечных 61, возрастных 61, малолетних – 40; умре 16, кормятся по миру 4 человека, сошли с того же стану – 1 человек, бежали безвестно куда – 3 человека; сошли в Глодневский стан 7 человек. Из жилых дворов бобыльский с одним человеком. Записано в солдаты и драгуны – 29 человек». 
Первыми в крепостную зависимость в Комарицкой волости попали крестьяне Глодневского и Радогощского станов. После Прутского похода Петра I молдавскому господарю Дмитрию Кантемиру была пожалована в Комарицкой волости вотчина в 1000 крестьянских дворов. Молдаване и были основателями Дмитровска…
На р. Общерице было построено небольшое имение. Позже здесь был основан город Дмитровск.  
Усадьба Кантемира – парк-сад в 14 га, спланирована по французской садово-парковой моде (регулярный парк) с яблонями, грушами, липовыми и кленовыми аллеями.  
Кантемир построил на р. Общерице водяную мельницу, которую в народе называли «княжьей». Окрестные крестьяне стали приезжать сюда на помол. В связи с этим, в Дмитровске, возникли постоялые дворы. 
Со временем, за каждым постоялым двором была закреплена деревня, жители которой обязаны были с хозяином двора расплачиваться продуктами, зерном, сеном, пенькой и соломой. Платили даже тогда, когда и не пользовались двором, так как для жителей Дмитровска постоялые дворы были единственной формой существования… 
Во время бракосочетания Дмитрия Кантемира и Анастасии Трубецкой, Петр 1 был дружком и сватом и держал венец над головой жениха. В качестве свадебного подарка царь вручил ему шпагу с бриллиантами. Петр потом крестил и дочь Кантемира: Смарагду – Екатерину. Кантемир был советником Петра, а в Закаспийском походе – начальником его походной канцелярии… 
С конца 17 века в Комарицкую волость стали ссылать староверов. В 1764г. для противодействия староверам была учреждена Севская епархия».  

 Образование Дмитровского уезда

У Жудина И.М. об этом сказано следущее: «В 1727г. из Севской, Белгородской и Орловской провинции была образована Белгородская губерния. В 1775 г. из нее была выделена Орловская губерния. На случай крестьянских волнений несколько соседних губерний объединялись в наместничества, во главе которых находился генерал-губернатор. В Орловское наместничество входила Смоленская, Курская и Орловская губерния. Сама Орловская губерния состояла из Орловского, Мценского, Болховского, Ливенского, Кромского, Карачевского, Брянского, Луганского и других уездов. В 1775 г. Комарицкая волость, большей частью, вошла в Луганский уезд. В селе Лугань, расположенной в центре Комарицкой волости находилась приказная изба Дворцового ведомства. Разделение волости на Севский и Луганский уезды, привело к тому, что Лугань оказалась на окраине нового уезда. Дмитровск же находился в центре нового уезда. Поэтому 25 июня 1782 г. из села Лугани уезд был перенесен в Дмитровск и, соответственно, переименован. Дмитровский уезд состоял из 152 сел и деревень и делился на два стана: Лысовский и Трояновский. К концу 18 века большинство крестьян уезда были закрепощены. В 1796 г. произошли восстания в имении графа Апраксина селах: Брасово, Радощь, Андросово. На усмирение 2-х тысяч восставших крестьян из Орла в Дмитровск была направлена воинская команда во главе с генерал-губернатором князем Репниным. Десятки крестьян были убиты, сотни ранены, а руководители восстания, Савенков и Емельян Чернодыр, замучены пытками. В 1784г. Екатериной II разработан и утвержден план застройки гор. Дмитровска: 5 улиц с запада на восток параллельно Киевско-Московскому тракту и 6 пересекающих улиц с юга на север от усадьбы Кантемира в сторону р.Неруссы. Улицы и площади были спроектированы в четких геометрических пропорциях. От старого Дмитровска до наших дней сохранилась лишь усадьба Кантемира и его домовая церковь, памятник архитектуры 18 века. В 1797г. бывшая Комарицкая волость Кантемира была пожалована канцлеру А.А.Безбородько. Он почти полностью перестроил город».  
О развитие уездного города в 18-19 веке другой дмитровский краевед Музалёв И.Н. пишет: «В конце XVIII века в Дмитровске имелись лишь три частных домашних школы. В 1792 году по указу Екатерины II открылось Дмитровское двухклассное народное училище. Это была первая государственная школа в городе. Весь её штат состоял из учителя Жиделева и сторожа. Занятия проводились в Казанской церкви. Помещение отапливалось и освещалось за счёт местной ратуши. Училище просуществовало до 1824 года. После этого в Дмитровске были открыты два начальных приходских училища и одно уездное. В училищах могли обучаться и мальчики и девочки. Но девочек было мало. В 1868 году в Дмитровске открылось женское приходское училище, а в 1898 году – женская протогимназия. По данным переписи 1897г. из проживающих в Дмитровске 5291 человека грамотных было лишь 41,7%, а в уезде процент грамотности составлял 11,9%. Девочек училось лишь 10% от общего числа, достигших школьного возраста. Весь уезд, который был намного больше теперешнего района, обслуживала только одна городская больница, в которой работало два врача». 
О Дмитровске в конце XIX века Музалёв И.Н. сообщает: «После отмены крепостного права получила развитие пенькотрепальная промышленность. В Дмитровске было три пенькозавода, пять крупных и около ста мелких прядилен. В 1889г. в уезде насчитывалось 435 мелких предприятий, в их числе 3 сукноваляльных, 7 овчинных, 24 крупорушных, один дегтярный, 176 мукомольных 5 кирпичных заводов. К концу XIX века вся торговля была сосредоточена в руках 96 купцов. Крупную торговлю лесом вели Чаплыгины, Кудрявцевы, Плясовы. Развитие торговли в Дмитровске тормозилось отсутствием путей для вывоза товаров: через город проходила всего лишь одна грунтовая дорога. В феврале 1894 года в Дмитровске состоялось уездное земское собрание, которое обратилось к правительству с просьбой провести железную дорогу через Дмитровск. Это просьба обосновывалась тем, что жителям негде продавать продукты. В строительстве железной дороги через Дмитровск было отказано». 


Жилища и быт крестьян Дмитровского уезда 
в конце 19 – начале 20 века. 

Согласно исследованиям Жудина И.М. жилища и быт дмитровских крестьян были таковы: «Пятистенные избы, деревянные полы и печные трубы в печах стали делать с конца 19 века, когда крестьяне-отходники познакомились с городским укладом жизни. 
Святой угол, божница, широкая скамья: здесь усаживали гостей, укладывали и покойника, воздавая ему тем самым последние почести. 
А в обычные дни, во время трапезы, место на конике (в красном углу) занимал хозяин дома. От святого угла вдоль всей боковой стены, в которой были прорублены окна, стояла скамья, называемая лавкой. 
От нее в сторону печки отходила короткая, но широкая скамья, называемая «залавком» или судной лавкой. На нем готовилась пища, стояли ведра с водой, кое-какая посуда. Более мелкая посуда и некоторые продукты хранились в печных или настенных шкафчиках. Но это было только в богатых семьях. 
Печки использовались для сушки зерна, одежды, обуви, пеньки, конной сбруи; она служила и местом отдыха для всей семьи, особенно в холодное время года.  
Сбоку, к печке пристраивался небольшой закуток, который назывался «приступком» или «телятником». В нем обычно содержался теленок, а наверху «телятника» кто-либо спал. Это место для отдыха было самым лучшим. 
От приступка до самого потолка делались нары (палаты), где спали взрослые дети, хранились различные вещи. 
К одной из потолочных балок прикреплялась «люлька». Люльки делались из досок, липовой коры или плелись из лоз. 
Бань в деревнях не было. Купались только летом в прудах или речках, да и то в белье. Боялись при посторонних обнажать свое тело. В повседневной жизни взрослые люди ограничивались мытьем головы (по субботам, когда меняли белье).  
Одеждой у мужчин были посконные рубахи и порты, а у мальчиков лет до 12-ти, только рубахи. Женские рубахи шились до пят. Чтобы рубахи не мешали работе, их подвязывали по талии шнурками и образовывали напуск (пазуху) – для женщин своеобразный карман. 
Праздничные рубахи из льняного холста украшались вышивками. У мужских рубах узорами расшивались манишки и воротники, а у женских, главным образом, рукава – от плеча до локтевого сгиба (полик). 
В подмышечную часть рукава обычно вшивались лоскутки красного ситца. Лоскутки исполняли роль оберегов. По поверью красный цвет по краям предохранял тело от проникновения к нему нечистой силы. 
В повседневной жизни девушки всегда ходили в посконных или льняных рубахах, а замужние женщины и вдовы должны были поверх рубах надевать особый вид юбки, называемый «поневой». Одевали они и разновидность передника, с рукавами, называемыми «завеской».  
Нижнюю часть «завески» всегда украшали вышивками или цветными лентами. Девушки заплетали косу с лентами и ходили с непокрытой головой. Женщины прятали волосы под чепчик (повойник). 
По качеству и красоте одежды судили о достоинствах и недостатках отдельного человека, семьи, села, деревни. Из обуви были повседневные и писаные лапти, онучи, оборки. Плели лапти и из ржаной соломы. 
Главная одежда зимой и осенью – свита. Зимой роль поддевки выполнял зипун из грубого сукна, расклешенный книзу. Он имел понизу геометрические рисунки и две ременные застежки. Расшитыми рушниками украшали избы.  
Основными продуктами питания были ржаной хлеб и блюда, приготовленные на его основе: квас, кутья, солодуха, кулага и кисель. К вареву (борщу) использовали хрен, редьку, острый перец, приправы. Стол после ужина не убирали – оставляли домовому».  

Архивные сведения из Дмитровского
краеведческого музея
о селах Домаховской волости.
Село Домаха  

Село основано в начале 16 века. Получило свое название от имени основательницы села Домны, которую за ее силу называли Домахой. Вначале жила одна семья из 12 человек… Расположено на большой дороге Дмитровск – Комаричи, от Дмитровска 12 верст.  
По переписи священнослужителей Севского уезда в 1711г. в селе была церковь Николая Чудотворца. При церкви поп Александр Семенов 60 лет, попадья Анна Андреевна 50 лет, поп Агафон Иванов 33лет, дьячок Василий Семенов 70лет, попадья Дарья Ивановна 35лет, дьячки Сысой Семенов 73 лет, Игнатий Парфенов 39 лет, Иван Севастьянов 30лет. В 1846г. построена каменная церковь.  
До 1711г. село было дворцовое, затем подарено Дм. Кантемиру. В 1763г. за Кантемиром числилось 252 души мужского пола (д.м.п.), за Трубецким – 98 д.м.п. Земля плодородная, черноземная, но, несмотря на это крестьяне уходили на заработки. Обычно на юг, на каменные работы. Так в начале 20 века уроженец с. Домахи Коншин Трофим Федорович, за революционную пропаганду в артели каменщиков г. Одессы был отправлен в ссылку на 5 лет… 
В 1711г. в Домахе были: поповых - 1двор, дьячковых - 1 двор, записано в солдаты – 4 человека, жительских дворов – 40, а в них людей старых и увечных – 61, возрастных – 61, малолетних – 40, умре – 16. Кормящихся по миру – 4 человека, бежали безвестно куда – 3 человека. Сошли в Глодневский стан – 7 человек. В солдаты записаны 29 человек, один двор - бобыльский. 
В 1797г. за графом Безбородько числилось 382 д.м.п. в селе Домаха, а за князем Трубецким – 128 душ. С 1850г. Кушелев-Безбородько стал владельцем с. Домаха. В 1866г. в селе насчитывалось 133 хозяйства, 605 мужчин, 598 женщин, имелись мельница и 21 маслобойка. 
В 1900г. открыто 2-х классное министерское училище. На его открытие крестьяне собрали 2000 рублей, Министерство народного просвещения отпустило 1000 рублей. С 1907г. в селе есть земская больница с фельдшером.  
В 1904г. в селе насчитывалось 214 семей, 831 мужчина и 817 женщин, работников из них – 378 и 390 соответственно; грамотных – 236 мужчин и 3 женщины, 68 мальчиков и 3 девочки.
157 семей занимались промыслами: местными – 59 человек, отхожими – 381 человек. Лошадей имели 271; безлошадных крестьян было 74, одну лошадь имели 52 хозяина, две лошади – 59 хозяев, три лошади – 22 хозяина, четыре лошади – 7; овец в селе имелось 665, свиней – 221, крупного рогатого скота – 820, без крупного рогатого скота – 43 семьи, без скота – 37 семей. Надельных ревизских душ – 602. Размер надела на двор – 7десятин. На душу 1,1 десятины. 
В 1926г.в Домахе было 334 хозяйства. Из них 327 крестьянских. Население: 726 мужчин и 899 женщин. Были также волостной исполнительный комитет, сельская школа 1-й ступени, библиотека, изба-читальня, пункты ликвидации неграмотности, государственный и частный магазины.  

Село Большое Кричино 

На левом берегу р. Неруссы, в 1,5км от с.Б-Кричино расположено селище, относящееся к 9-10 и 12-13 векам.
По переписи 1711г. село отнесено к дворцовому ведомству. В 1711г. в селе действовала церковь св.Георгия. Был поп Кирилл Григорьев 43 лет, попадья Ефимия Иванова 40 лет; дьячок, брат попа, Варфоломей Григорьев 48 лет, дьячок Потап Карпов 30 лет. 
В 1763г. в селе проживало 121 д.м.п. и 118 д.ж.п. В 1796г. уже было 185 д.м.п. и 174 д.ж.п., из них 3 души мужского пола и 2 души женского пола – малороссиян. 
В апреле 1797г. указом Павла1 Федору Андреевичу Афросимову в с.Б-Кричино были пожалованы 47 семей крестьян – 185 д.м.п., а в деревне Воронино – 4 семьи с 15 д.м.п. Также пожалованы две ранее отдаваемые в оброк мельницы и на каждую ревизскую душу «учинить нарезку в 15 десятин». 
Федор Андреевич был гвардии полковником конного полка. К 1845г. село вместе с крестьянами переходит к сыну Ф.А.Афросимова – Борису Федоровичу. Ему принадлежали в селе 223 д.м.п., 232 д.ж.п., а также 700 десятин земли, 3 мельницы, маслобойня. 
В 1849г. из Б-Кричино в Чувардино была перевезена семья Иванова, а крестьянину Андрею Игнатову барин разрешил жить в д. Воронино в зятьях. В эти годы в селе проживали семьи Игнатовых, Ивановых, Савиных, Григорьевых, Яковлевых, Касьминых, Васильевых, Макаровых, Матвеевых. Можно заметить, что все крестьянские фамилии от мужских имен.  
В 1850г. в селе проживала семья Новосельцевых из 5 мужчин и 4 женщин. Егор Васильевич Новосельцев в 1840г. отдал сына Василия Большого по набору в рекруты, сына Василия Меньшего по найму, то есть кто-то из очередников купил рекрута за себя. Можно было попасть в рекруты и по суду и по наказанию. 
В 1850г. в Б-Кричино было начато строительство новой каменной церкви на средства Б.Ф.Афросимова. 
В 1860г. в селе жили 163 мужчины и 158 женщин. В январе того же года в селе произошли события, о которых написали «Орловские губернские ведомости». Крестьянка Авдотья Троекурова 22 января 1860г. родила тройню: двух сыновей и одну дочь. 
В 1893г. внуку Б.Ф.Афросимова – Александру Алексеевичу принадлежал конный завод. На заводе разводили рысистых лошадей и тяжеловозов. В 1893г. на заводе стояло 20 маток, 1 производитель и 20 жеребят. 
В 1904г. в селе проживало 61 семья: 214 мужчин, 203 женщины; работников – 98 мужчин, 102 женщины. Грамотных - 40 мужчин, 4 женщины. 
Промыслами занимались 37 семей: местными – 27 мужчин, 11 женщин; отхожими - 23мужчины, 47 женщин. 
Лошадей имели 60 хозяев. Безлошадных было 23 хозяина, одну лошадь имели 23 семьи, по две лошади – 11семей, по три лошади – 2 семьи, по четыре лошади - 2 семьи.  
Овец было 157, свиней – 55, крупного рогатого скота - 185, без крупного рогатого скота - 14 семей, без скота – 11 семей.  
Число надельных душ - 145. Размер надела на двор – 6,1десятины, на душу - 1,1десятины. 
«Весной 1906 года крестьяне села Кричино Домаховской волости разгромили имение помещика Офросимова. За это 37 человек были арестованы, отправлены в кандалах на станцию Комаричи. Дальнейшая судьба их неизвестна»  
13 января 1919г. председатель Б-Кричинского совета посылал телеграмму В.И.Ленину от имени граждан с.Б-Кричино с просьбой возвратить местного священника, мобилизованного в тыловое ополчение Просьба была удовлетворена.  
В 1926г. в селе было 101 хозяйство, 243 мужчины,268 женщин; 2-х годичная сельскохозяйственная школа.

 

Село Малое – Кричино 
(село Дмитровское до 1719г.) 

Село М-Кричино стоит на р. Язвице. Как дворцовое село подарено Дм. Кантемиру в 1711г. По переписи 1711г. в селе имелась церковь святого великомученика Георгия. 
В ней служили: поп Тимофей Савельев – 70 лет, попадья Прасковья Харитонова – 80 лет; дьячок, их сын Алексей Тимофеев – 33 лет. А также: поп Марк Силин – 45 лет, попадья Варвара Платонова – 50 лет; братья попа, дьячки – Иван Силин 30 лет, Кирилл Силин 40 лет. 
В 1719г. из Столбовского монастыря в село была перевезена церковь святого Ильи. 
В 1763 г. за Кантемиром числилось 21 д.м.п., за Трубецким – 10 д.м.п. 
В 1866г. в селе было 19 хозяйств, 100д.м.п. и 111 д.ж.п. С 1860 г. все жители принадлежали Кушелеву-Безбородько.  
В 1904г. в селе имелось 29 хозяйств. Проживало 98 мужчин, 100 женщин; работников – 42 мужчины и 48 женщин; грамотных – 4 человека.  
19 семей занимались промыслами: местными – 4 человека, отхожими – 42 человека. Имелось 40 лошадей. Безлошадных – 8 семей, с одной лошадью – 9 семей, с двумя - 8 семей, с тремя – 5 семей.  
Овец имелось – 115, свиней – 44, крупного рогатого скота -126, без крупного рогатого скота – 4 семьи.  
Число ревизских душ – 98, размер надела на двор – 8,2 десятины, на душу – 1,36 десятины.  
После 1904г. открыта школа. В 1926г. в селе проживало 170 мужчин и 170 женщин, было 67 дворов. 
5.3. Село Малое Кричиво находится от Орла 105 верст, от Дмитровска 15. Местность здоровая. Почва суглинистая. Церковь во имя святого Великомученика Георгия, построена прихожанами в 1780 году, деревянная, холодная, невместительная.
В состав прихода входит деревня Кавелино; мужчин 359, женщин 346; земли при церкви: усадебной три десятины, сенокосной три десятины, распашной 30 десятин. Причта при церкви нет. А с 1874 года заведует ей причт села Большое Кричино. Школа в селе находтся в квартире, нанимаемой прихожанами. В школе обучается 40 мальчиков. 

Деревня Кавелино 

В 1763г. за С.Д.Кантемиром числилось 95 д.м.п.; за Трубецким – 21д.м.п.; за Безбородько – 150д.м.п. 
В 1866г. в селе: 33 хозяйства, 199 мужчин, 216 женщин, маслобойка. 
В 1904г. – 65 хозяйств, 253 мужчины, 225 женщин, работников – 105 мужчин и 108 женщин. Грамотных – 33 мужчины. Есть школа – 27 учащихся. 
Заняты промыслами – 42 семьи: отхожими – 110 мужчин, местными – 10 человек. 
Лошадей имеется 85. Безлошадных людей в селе – 21 семья. С одной лошадью – 18 семей, с двумя – 15 семей, с тремя – 9 семей, с четырьмя – 2 семьи. 
Число ревизских душ – 200. Размер надела на двор – 64 десятины, на душу – 1,3 десятины. 
В 1926г. в селе: 134 хозяйства, 345 мужчин, 348 женщин. Имеются начальная школа 1-й ступени; больница с 10-ю, приписанными к ней, хозяйствами(16 мужчин и 26 женщин). 

Деревня Любощь 

Любощь – дворцовое село. В 1763г. численность населения составляла 205 мужчин и 215 женщин. 
В 1796г.- 225 мужчин и 229 женщин; 3 солдатские жены с дочерьми.  
В 1796г. высочайшим указом Павла1 корнету гвардии конного полка С.П.Дьяченко было пожаловано 100 д.м.п., И.И.Рышкову – 17 д.м.п; удельными остались 9 семей. 
К 1850г. 223 д.м.п. и 216 д.ж.п. принадлежали Ф.Ф.Афросимову. Он имел в селе усадьбу, которую обслуживали 11 мужчин и 25 дворовых женщин. В деревне жили: Ефимовы, Кутеповы, Дулдыжкины, Петровы, Кузляковы, Сергеевы, Гавриловы, Федосовы. В 1845г. Тимофей Дорофеев был сослан по суду в Сибирь.  
В 1866г. в деревне были мельница, маслобойка, крупорушка. 
В 1904г. в Любощи жили 97 семей: 347 мужчин и 339 женщин; работников – 162 мужчины, 164 женщины; грамотных – 60 мужчин, 4 учащихся. Заняты промыслами – 53 семьи; местными – 29, отхожими – 117 человек. 
Лошадей в деревне имелось 117; безлошадных – 25 семей. Одну лошадь имели 39 семей, две лошади – 22 семьи, три лошади – 10 семей, четыре лошади – 1 семья.  
Овец было 202, свиней – 87, крупного рогатого скота – 321, без крупного рогатого скота – 18 человек, без скота – 14 человек. 
Число ревизских душ – 210. Размер надела на двор 6,4десятины, на душу – 0,92 десятины.  
Бывших удельных крестьян – 9 семей: 66 мужчин и 71женщина; работников – 33 мужчины и 31 женщина. Грамотных – 8 человек, учащихся – 2 человека. 
7 семей занимались промыслами: местными – 4 человека, отхожими – 15 человек. Лошадей в деревне имели 8 семей; безлошадными были 2 семьи, 6 семей имели по одной лошади, две лошади имела 1 семья. 
В 9 семьях бывших удельных крестьян овец было – 10, свиней – 2, крупного рогатого скота – 25, без крупного рогатого скота – 1 семья. 
Надельных ревизских душ – 19. Размер надела на двор 5,6десятины, на двор – 1,36 десятины.  
В 1917г. имение в д.Любощь принадлежало Черемисиновым. В 1927г. в деревне было 154 хозяйства, жили 392 мужчины и 457 женщин. Имелась начальная школа 1-ой ступени, ликбез.

 

Деревня Воронино

В районе дер. Воронино имеются два селища. Воронино – 1 на правом берегу Неруссы, урочище «Климова горка» в 700м от деревни – неолит; бронзовый век. 
Воронино – 2 – левый берег р.Неруссы, при впадении ручья – начало 1 тысячелетия нашей эры. Воронино расположено в 20 верстах от г. Дмитровска.  
В 1763г. в дер. Воронино проживало 93 мужчины и 143 женщины.  
В 1797г. указом Павла I Ф.А.Афросимову было пожаловано в деревне имение в 4 семьи – 15 душ мужского пола. Его брат, Илья Андреевич, получил этим указом Павла в Воронино – 23 семьи, а всего 210 душ мужского пола. Корнет гвардии конного полка П.П.Звягинцев получает в Воронино 32 души мужского пола – 7 семей.  
В 1839г. 9 человек были отданы в солдаты (рекруты).
В 1850г. Б.Ф.Афросимов владел 166 д.м.п. и 149 д.ж.п. 
В деревне жили семьи: Алексеевых, Михайловых, Мартыновых, Кавантеевых. В 1866г. было 24 двора: 165 мужчин, 175женщин, две маслобойки. 
В 1914г. – 61 двор: 200 мужчин, 198 женщин; работников – 89 мужчин, 89 женщин. Грамотных - 11 мужчин и 2 женщины. Занимались промыслами – 30 семей: местными – 20 человек, отхожими – 50 человек. 
Лошадей имелось 71. Безлошадных – 19 семей. Одну лошадь имели 19 семей, две лошади – 18 семей, три лошади – 2 семьи, четыре лошади – 2 семьи. 
Было овец 116, свиней – 63, крупного рогатого скота – 211; без крупного рогатого скота – 8 семей. 
Число ревизских душ – 133. Размер надела на дом 6,2десятины и на душу - 1 десятина. 
В 1926г. в д.Воронино проживало 295 мужчин и 326 женщин. Было 122 двора, школа, ликбез.  

 

Село Упорой

Основано в 1596г. Упоры – земляные укрепления. Село Упорой, расположенное по обеим сторонам большой Киевской дороги, находится в 1 05 верстах от Орла и 20 верстах от Дмитровска. В селе Упорой имеется небольшая река, называемая также Упороем и берущая свое начало не далеко от села.
Полагают, что Упорой получил свое название от того, что жители первоначально поселились за земляными упорами, или крепостями которые устраивались в защиту от неприятелей во время набегов татар или литвы. Признаки этих упоров видны до сих пор на юго-восточной стороне села, где, как говорят старожилы, находили обломки оружия и множество пуль.
К селу причислены деревни Березовка и Любощь. Местность для здоровья вредная, в следствие отсутствия хорошей воды. Почва в приходе суглинистая. М- 1257, Ж-1 187. В следствие малодоходности крестьяне вынуждены уходить назаработки. Церковь села во имя Обновления храма Воскресения Христова каменная, холодная, построена в 1829 году помещиком Петром Васильевичем Милорадовичем, прах которого погребен в церковной ограде.
В селе сохраняется ветхая деревянная церковь в честь св.пр. Илии, устроенная в 1741 году, а в ней антиминс, выданный московским митрополитом Тимофеем 29 сентября 1759 года, на котором совершается священнодействие и теперь. Причт при означенной церкви состоит из священника и псаломщика.
Земли у названной церкви распашной, сенокосной и усадебной 36 десятин. В приходе есть церковная школа, построенная на средства графа Гейден и школа грамоты, открытая в 1891 году в здании принадлежащем крестьянам. 
Село Упорой, упоройское сельское общество, дорога Орел-Глухов, при реке Упоройке, 119 домов, 341 мужчин, 381 женщин, церковь каменная, церковь деревянная, почтовая станция, школа, хлебо-запасный магазин, лавка, винная лавка, 20 июля пророка Илии. 
Выселки Упоройские, упоройское сельское общество, Орел-Глухов, река Расторог, 4 дома, 5 мужчин, 7 женщин. 
При селе Упорой, поселок священно-церковных служителей при Упоройской Воскресенской церкви, тракт Дмитровск-Севск, река Упоройка, 3 дома, 5 мужчин, 6 женщин.
Графини Варвары Петровны Гейден почтовая станция "Упорой", 1 дом, 8 мужчин, 3 женщины с усадьбой граничит.
Графини Варвары Петровны Гейден владельческая усадьба, тракт Дмитровск-Севск, река Упоройка, 4 дома; 73 мужчины, 31 женщины; церковь и почтовая станция, водяная мельница, кирпичный завод, 20 июня торг при церкви. Карта (23 1 Кб)  
В 1795г. указом Павла I село отдано графу Милорадовичу Михаилу Андреевичу. Тот посадил здесь элитные сады, вывел элитные сорта ржи. 
« Милорадович М.А. потомок серба, переселившегося из Герцеговины в Россию при Петре I. Милорадович участник швейцарского похода Суворова, В двадцать семь лет стал генералом. При штабе Суворова был в должности дежурного генерала. В сражении при Сен-Готарде 13 сентября 1799 года, солдаты Милорадовича остановились на краю крутого обледенелого спуска, где внизу ждали их готовые к бою французы. Милорадович закричал солдатам: «Ну, посмотрите-ка, как возьмут в плен вашего генерала!» - и с этими словами покатился со спуска. Солдаты кинулись следом и сбили неприятеля с позиции. Храбрый и остроумный Ермолов сказал как-то неустрашимому Милорадовичу, который никогда не кланялся пулям: «Чтобы быть с вашим высокопревосходительством, надобно иметь запасную жизнь»». 
В 1901г. граф Гейден, внук Милорадовича, построил в селе винокуренный завод. Сады Гейдена занимали 11десятин.  
В 1901г. пекарь Клочков, из Дмитровска, открыл в селе пекарню. 
В 1904г. в селе Упорой было 112 хозяйств: 496 мужчин, 424 женщины. Из них работников – 207 мужчин, 203 женщины. Имелось 72 грамотных мужчины, 27 учащихся в школе. 
В 102 хозяйствах было 343 овцы, 135 свиней, 402 коровы. 10 семей скота не имели. 
«В Домаховской волости крестьяне села Упорой в конце ноября 1905 года в имении графа Гейдена отобрали у управляющего ключи от графских сараев и амбаров и весь хлеб, упряжь, сельскохозяйственный инвентарь поделили между собой».  
В 1926г. в селе 179 хозяйств: 469 мужчин, 496 женщин. В селе имелись сельский совет, начальная школа, почтовое телеграфное агентство, два магазина. 
В настоящее время правнук Гейдена В.В.Волков живет в столице Швеции Стокгольме.  

   

 
ЧАСТЬ I:«ЭХ! ХОРОШО В СТРАНЕ СОВЕТСКОЙ ЖИТЬ»

Воспоминания, предания, свидетельства  Василькова Н.Г.
и других сельских обывателей

Глава 1. «СПАСИБО СТАЛИНУ-ГРУЗИНУ…»

Из семейных преданий

Николай Григорьевич Васильков родился 25 декабря 1930 года в селе Малое Кричино в семье Григория Яковлевича Василькова (1906-1941) и Прасковьи Яковлевны Минаковой (1906-1998). В семье Васильковых Николай Григорьевич был третьим сыном. Второй брат, 1929г.р., умер, прожив 4 года. В то время смерть детей не была редкостью. Старший брат, Михаил Григорьевич 1926г.р., прожил 70 лет и умер в 1996 году.  
Отец, Васильков Григорий Яковлевич, сирота с 4 лет. В его семье было четверо детей. Тем не менее, раннее сиротство не помешало Григорию Яковлевичу закончить 4 класса церковно-приходской школы.  
Дед по матери, Минаков Яков Сергеевич, был сыном кантониста Минакова Сергея (прадеда Николая Григорьевича). Бабка по матери, Митина Анастасия Григорьевна, была его невесткой. 
Прадед Минаков Сергей за хорошую службу в царской армии при демобилизации получил кантон земли в Харьковской губернии, но там остаться не захотел. Вернулся на родину в М-Кричино. Но земли здесь кантонистам не давали. Пришлось брать исполу (50/50) у тех, кто не мог или не хотел ее обрабатывать. 
В годы столыпинских реформ (1906-1911г.г.) дед по матери, Яков Сергеевич Минаков, взял участок земли на Калиновском поселке (хуторе). Калиновский поселок находился в 2км юго-восточнее с.М-Кричино (сейчас там роща, куда ходят по грибы). Дед, Николая Григорьевича Василькова по матери, Минаков Яков Сергеевич был призван на войну в 1914г., попал в плен и вернулся домой только через 5 лет. Пахать землю солдатке Анастасии Григорьевне стало некому. Пришлось ей самой по весне стать за плуг, а матери Николая Григорьевича, зимой на «сивчике» ездить с деревянной бочкой за водой за 3 км на колодец. На Калиновском поселке был колодец глубиной метров 30. На Южном поселке, 3км восточнее с.М-Кричино, колодец – 25 метровой глубины, как и на Михайловском поселке, что 2,5км восточнее с.М-Кричино. В отличие от Минаковых, сосед по Калиновскому поселку Игнатушин имел три участка земли вокруг Домахи, крупорушку, мельницу и 4-х сыновей, которых сумел откупить от армии. Более того: у него работали пленные австрийцы…
Самый маленький из поселков был Южный – 20 хат; Калиновский – хат 30, Михайловский – 25 хат. На поселки еще до революции выселялись сами. В селах и деревнях было тесно: хата к хате. Хотя мало кто хотел уходить жить «от своего корня». Но кто желал жить позажиточнее, или по другой нужде, переселялись на поселки. 
Переселенцами в Южном поселке в основном были из Домахи и Талдыкино; в Михайловском – из Домахи и М-Кричино; в Калиновском – из М-Кричино. До и после революции на Калиновском поселке была больница с врачом Анной Яковлевной Работской. С приходом немцев в 1941г. из Калиновского поселка народ разбежался. Немцы больницу разломали, а Работская уехала работать врачом в Дмитровск…
В Малое Кричино есть ручей Язва. Вытекал из урочища Язвице. Там водилось много диких кабанов, которые копали ямы, «язвы» по-народному. В урочище Язвице и вокруг была пуща – дубовая роща между селами М-Кричино, Домаха и Талдыкино. Дубовая пуща была собственностью этих сел.
Три лесника из каждого села, по решению волостного старшины и сельских старост, отпускали крестьянам дубы на хозяйственные нужды. После революции 1917г. началась произвольная вырубка пущи. В 1929г. в пуще работала лесопилка «частника» из деревни Любощь. Перед самой войной пущу окончательно вырубили. Доски пилили на пилораме и куда-то отправляли. Пни корчевали на дрова с 1943 по 1950 годы…
Старшиной Домаховской волости до революции был Козин Павел Романович, дед «газовщика» Михаила Григорьевича Козина («Тюленя»). В Домаховскую волость входили села: Домаха, Б-Кричино, М-Кричино, Талдыкино, Кавелино, Воронино, Упорой и другие. Старосту выбирал сход села, а старшину волости назначало уездное начальство. 
За 25 лет службы в армии Павлу Романовичу присвоили звание личного дворянина, то есть свой титул он не мог передать по наследству. Сын волостного старшины, Григорий Павлович Козин, 1895 г.р. в 1941 г. ушел добровольцем в армию, хотя призыву не подлежал. Всю войну он проработал на одном из заводов Урала… 
«Церкви были в селах: Б-Кричино, М-Кричино, Упорой и Домаха. В 1918 г. священников в Б-Кричино и Домахе расстреляли. В домаховскую церковь в 1919г., в гражданскую войну, попал снаряд. В 1943г ее окончательно взорвали немцы при отступлении. В Б-Кричино церковь была до 1943г. Взорвали немцы в боях за село».
В М-Кричино был филиал большекричинской церкви. Своего священника не было. Поэтому престольный праздник в этих селах «Егорий», так как церкви были святого Георгия. В М-Кричино церковь была деревянная. С организацией колхоза она превращена в склад и в 1935 г. сгорела от пожара. 
«В М-Кричино был дьячок, который тоже тайно в начале 30-х годов служил попом. У него была большая семья – шесть сыновей. Жили они бедно и, после ареста отца в 1937г., уехали».  
Село Домаха, по преданию, основано обыкновенной бабой Домной, которую за большой рост называли Домахой. Первоначально это селение располагалось на болоте, в конце поселка Журавка, в 2км от сегодняшнего села. Затем поселение переместилось к ручью Рябиновка. По преданию в начале ручья жила семья с фамилией Рябинины.  
За домаховской мельницей был поселок Расторог – 12 домов с поселенцами из Воронино, деревни в 3км северо-западнее села Домахи, рядом с лесом при впадении речки Расторога в реку Неруссу. Поселок Журавка расположен перпендикулярно северной части Домахи. Поселок Журавка близ Домахи и поселок Никольский в 4км от Домахи возникли еще до революции как результат роста населения и тесноты в селе… 
Поселок Журавка отстроился на болоте, где водились и вили на деревьях гнезда журавли. Никольский также основали выходцы из Домахи. Поэтому престольный праздник здесь тоже «Никола»: 22мая - «Никола» летний, 19 декабря - «Никола» зимний. Многие, даже рожденные в советское время, знали дату своего рождения приблизительно: «мать говорила, что родила за неделю до летнего Николы» или «неделю спустя после летнего Николы». 
О происхождении названий сёл: «Между с. Домаха и с. Большое Кричино протекает речка Расторог и через 2-3км впадает в реку Нерусса. Дорога из Домахи в Б-Кричино идет через мост в гору. Поэтому барин кричал на возницу «Больше кричи «но»!» Отсюда название села на высоком берегу Расторога – Больше-Кричино. Если доводилось спускаться с горы на мост, то особо ретивого возчика предупреждали: «Меньше кричи «но»!». Отсюда название села на низком берегу Расторога – Мало-Кричино». 
В начале 20 века Б-Кричино принадлежало помещику Афросимову (Офросимову), а Любощь – помещику Черемисину. По устным преданиям Афросимов выменял крестьян из Белгородской губернии на собак, отсюда название фамилий Белгородских в Б-Кричино. «Большекричинцы ходили в черных онучах, изодранных полушубках, зипунах (до сих пор их кличут «зипунами»). Жители окрестных сел одевались более аккуратно. Кричинцы плели лапти из широкого лыка, а домаховцы – из мелкого. В Б-Кричино по селу или было мало, или вообще не было деревьев». 
В начале 20 века помещик Афросимов здесь не жил, были управляющие. Помещичий сад в Б-Кричино был до самой речки Расторог. На берегу Расторога посажена цветная лоза. Из этой лозы плели корзины и поставляли в них яблоки в Москву. Заросли лозы охраняли даже в советское время, вплоть до оккупации. Лоза фиолетового и красного цвета вырастала метра под два.

 

О революции и гражданской войне 

Из дореволюционных событий деревенской жизни Прасковье Яковлевне, матери Василькова Н.Г., запомнился крестный ход в М-Кричино: «Не было дождей. Заказали большекричинскому священнику крестный ход вокруг полей в М-Кричино. Во время молебна и крестного хода дед Федосик пересекал шествию дорогу. На веревке он тащил в овраг удавленную за какие-то проказы собачку. Урядник (обеспечивающий порядок крестного хода) налетел на Федосика и стал охаживать его ногайкой. Во время молебна бабка Феклуша стала кликушествовать, что с ней случалось и при посещении церкви». И здесь урядник не допустил безобразия: так несколько раз «огрел» Феклушу, что вылечил в момент. Бабы объясняли кликушество «придурью, блажью», которую напускает на себя женщина…
По словам Прасковьи Яковлевны: «При царе все было: керосин, спички и всякого товара. Свергли царя – ничего не стало». До революции в Дмитровске, Комаричи, Радогощи были ярмарки. Землю до 1917 г. давали на одних мужиков, после 1917 г. – по числу едоков в семье. У деда Ник. Гр., по матери, был участок земли в 9 десятин. Из них три десятины – озимые; три - яровые под овес, гречиху, рожь; и 3 десятины – под пар. Так как без мужчин было тяжело обрабатывать землю, (Минаков Яков Сергеевич находился в это время в немецком плену) вскоре после Октябрьской революции семья Минаковых переехала жить с Калиновского поселка в М-Кричино.  
Прасковье Яковлевне Васильковой революция 1917г. запомнилась тем, что много было вооруженных солдат-дезертиров с фронта. Осенью 1917г. они совершили нападение на колону подвод со спиртом из Упороя на Соломино. Убитых и раненых не было, но немало опились спиртом. 
Возможно, нападение произошло на «провалище», участке большака Упорой – Дмитровск, недалеко от деревни Промклево (7,5км юго-западнее с. М-Кричино). Здесь дорогу пересекал овраг, заросший кустарником, осиной, березой. Место издавна окрест пользовалась дурной славой. Промклево считалось бандитской деревней. Банда из этой деревни по ночам выходила к «провалищу» с обрезами: стреляли, грабили, убивали.
Как-то бандиты не поделили добычу и передрались между собой. Об этом Прасковье Яковлевне рассказывала невестка, жена старшего брата Григория Яковлевича Минакова. Невестку звали Александра Сергеевна, и была она родом из Промклево. У матери Ник. Гр., Прасковьи Яковлевны, было 4 сестры и 5 братьев. Старшего из них, Григория Яковлевича, в 1918 г. призвали в армию. Потом он служил в Красной Армии и умер от тифа в 1920 г. в Лисках Воронежской губернии… 
По устному преданию от Прасковьи Яковлевны Васильковой (Минаковой) по дороге из села Упорой в деревню Кавелино есть урочище Горница. Когда-то там был домик с горницей. Здесь, якобы, жила любовница помещика Черемисина из деревни Любощь. 
«Любощский барин Черемисин приходился зятем генералу Бонч-Бруевичу (секретарю Ленина). Сын Черемисина, морской офицер, возвратился домой. За ним приехали из Дмитровского ВЧК и арестовали. Отец Черемисин дал телеграмму об этом Бонч-Бруевичу. Вскоре Дмитровское ВЧК получило телеграмму от Ленина с требованием освободить Черемисина-младшего. Но начальник ВЧК г.Дмитровска не выполнил приказ и лично расстрелял Черемисина, за что был на год освобожден от должности».  
В 1919г. по дороге в Москву здесь проходила дроздовская дивизия деникинского генерала Антона Васильевича Туркула. В своей книге воспоминаний, изданной в Мюнхене в 1948г., он пишет о боях за станцию Комаричи, о Дмитровске, Дмитриеве-Льговском. 
В боях за станцию Комаричи деникинцам удалось, подорвав рельсы с двух концов железнодорожной ветки, заблокировать два бронепоезда красных. Под огнём белых из товарных вагонов стали выгружаться люди и лошади. Но в бой красные пошли не сразу. Полуголый матрос в бескозырке, с красной лентой через плечо сначала провёл короткий митинг. Потом матросы с криками «Полундра!» ринулись в бой. Сражение за станцию длилось до вечера. С помощью обходного маневра белым удалось захватить Комаричи. Штаб Туркула после захвата Комаричи расположился в городской школе, построенной в 1914 году. 
После отступления деникинцев, в конце осени 1919г. в Домаху и другие села пришли латышские красные стрелки. Согласно установке тех лет они провели превентивный красный террор. «С помощью членов домаховского комбеда, собрали 25 самых богатых и крепких хозяев и расстреляли их». 
«Латышские красные стрелки призвали в Красную Армию 40 человек. Восемь из них не пришли сразу. Остальные дезертировали после отправки в Орел. У семей дезертиров отбирали лошадей. За неуплату продразверстки забирали корову и отрезали сотки». 
В М-Кричино жил Финаков Иван по прозвищу «Лисица». В связи с засильем продотрядов в 1920г. случилось волнение крестьян в Глодневском стане, куда входила и Домаховская волость. «Лисица» подбил мужиков из своего села на бунт. Вооружившись, кто, чем смог, они сели на подводы и поехали в Домаху в «народный дом» (сельсовет). Но на окраине Домахи, при въезде, их остановили красные конники. Пять человек, в подводах которых обнаружили винтовки, «будёновцы» расстреляли на месте, остальных повернули обратно в М-Кричино. Тоже они сделали и в Домахе: расстреляли восемь человек, остальные разбежались. 
«Расстреляли, в том числе и Козина Сергея, свекра Ульяны Яковлевны Васильковой (тети Ник.Гр. по отцу) и прадеда Козина А.А., завхоза школы. А прохиндей «Лисица» вышел сухим из этой передряги. В 1930г. он бросил семью и уехал в Подольск Московской области…»  
Как напоминание о трагических событиях 20-х годов, обелиски восьми милиционерам «жертвам Голодневского кулацкого мятежа» на площади рядом с районной поликлиникой Дмитровска. Село Глоднево ныне входит в Брасовский район Брянской области.  
«В 1921г. в Б-Кричино вспыхнул «антисоветский» мятеж во главе с кронштадским моряком Фарафоновым. После подавления восстания, Двадцать человек зачинщиков согнали в поповский дом в Домахе и расстреляли…»  

О коллективизации 

В 1931г. Григория Яковлевича Василькова (отца Ник.Гр.) «подвели» под «твердое задание» активисты комбеда Быков Ефим, Сафонов Степан Михайлович, Амелин Григорий Емельянович. 
«Твердое задание» выражалось в уплате налога зерном, мясом, яйцами «единоналичниками» не желавшими вступать в колхоз. Вместе с Васильковым Григорием Яковлевичем «твердое задание» получили еще пятеро «единоналичников».
Слово «единоналичник» в советское время, особенно в 30-е годы было ругательным и даже позорным. В индивидуалисте, который в одиночку, не так «как все», что-то делает или думает, видели корень всех грехов. Известны стихи В. Маяковского на этот счёт: «Единица – вздор, единица – ноль! Один не может поднять бревна пятивершкового…» (цитировано по памяти. П.В.). Отец советской педагогики А.С. Макаренко с успехом апробировал в колонии для несовершеннолетних преступников принцип «Воспитание в коллективе и через коллектив», который был положен в основу воспитания масс в духе пролетарской идеологии и пропаганды. Вот как, например, относились, по крайней мере, внешне, официально, в то время к факту самоубийства: «Комсомолки «Красного треугольника» в 1928 г. считали закономерной причиной суицида своей подруги отрыв от коллектива: «Она совсем опустилась, и ей ничего не оставалось делать, как отравиться». Молодые рабочие завода «Электросила» в 1931 году так оценивали поведение покончившего с собой комсомольца: «Это выродок… Он в коллективе активно не работал и был связан с одиночками»» (Цитировано по Лебиной Н.Б. Теневые стороны жизни советского города 20-30 годов. Вопросы истории 2/94) Минаков Никита Иванович, дед агронома колхоза в Домахе, Минакова Михаила Васильевича 1959 г.р., был «раскулачен» один из с.М-Кричино. Имел семью из 7 детей, две лошади, две коровы. Раскулаченную семью Минаковых услали в Киргизию. После статьи Сталина в газете «Правда» «О перегибах в колхозном строительстве», ему написали письмо с вызовом. Но он не вернулся. Жена Никиты Ивановича умерла дорогой, и в Киргизии он женился вновь. 
Сын от первого брака Василий 9 лет был «бедовым малым». Мачеха его частенько била. Он убежал из Киргизии и добрался самостоятельно до М-Кричино, где жил у родной сестры Полины Никитичны. Она в 15 лет вышла замуж за Финакова. Во время войны Василий Никитович воевал связистом. Окончание войны застало его в столице Австрии Вене…  
В 1929 г.раскулачен был мельник и крепкий хозяин Игнатушин Прохор Александрович, хотя, незадолго до этого, был поощрен властями. В 1927г. на сельскохозяйственной выставке в Орле Игнатушина премировали породистой лошадью и исаковским плугом. В такой плуг с двумя лемехами и двумя колесами запрягались сразу две лошади. Вместе с женой Прасковьей Николаевной (в девичестве Васюниной)и семьёй Игнатушин был выслан из Домахи.
Раскулачили и владельца большекричинской мельницы Кошелева Емельяна. Сам он был родом из дер.Кавелино. Мельница и конопляная толчея построены были севернее сегодняшнего моста через р.Расторог. В дни, когда не мололи муку, с помощью ременной передачи от мельничного вала приводили в движение конопляную толчею (для обработки конопли). После раскулачивания Кошелева мельницу и толчею разволокли. В 1932 г., ниже места прежней мельницы, построили на Растороге домаховскую мельницу, а в 1934г., точно такую – в Кавелино…  
В колхоз записались все 63 хозяйства, кроме раскулаченного Минакова Н.И.(«Никитка») и еще трех «единоналичников». Единоналичникам запретили пасти коров на деревенских лугах, так как луга стали колхозными. Поэтому коров, тому, кто не вступил в колхоз, пришлось продать. «Ставился вопрос» и о выпасе гусей единоличников.  
Самый упертый из «единоналичников» был Сафонов Александр Васильевич («Лысик»). Он ходил работать в посёлок Лопандино, находящейся в километрах десяти от М-Кричино, в Комарическом районе Орловской области. Село же М-Кричино, как и весь Дмитровский район до 1944г., входило в Курскую область. На работу «Лысик» ходил в сапогах с галошами. Уполномоченный по заготовкам, как-то косо посмотрев на такой «шик», обронил: «Во, обут в полтора сапога!».  
«Лысик» упорно не участвовал в голосовании, хотя и не был «поражен в правах». Когда пришел к нему милиционер с членами выборной комиссии, он заявил: «Лысик сказал – Лысик слово держит!» и вновь отказался подтвердить лояльность Советской власти. Был арестован, посажен в Дмитровскую тюрьму (о ней упоминание в «Архипелаге ГУЛАГ» А.И.Солженицына), где и умер…  
«В голодный 1930 год человек сто уехали по хлеб в Каховку. Вернулись человек тридцать. Из них дед по кличке «Жакет» из М-Кричино. О своей поездке в Каховку он говорил: «Поехал по мякину – куда деньги веют!». В голод ели лебеду, щавель, липовый лист, липовый цвет, воробьятник (мякину). Картошка уродилась мелкая – спасали коровы…»
У матери Ник. Гр., Прасковьи Яковлевны, была швейная машинка «Зингер», на которой она шила штаны и рубахи. А если был материал штапель – шила на заказ. В колхозе она работала по наряду, а отец, Григорий Яковлевич был бригадиром. Четыре класса церковно-приходской школы сыграли наверняка свою роль в его избрании председателем ревизионной комиссии колхоза. Но эти колхозные посты начальников не спасли его от тюрьмы.  

  О лошадях с паспортом 

Самовольно один из членов бригады взял «жеребую» кобылу Ласточку срочно доехать до Дмитровска. С лошадью случилось ЧП. Григорию Яковлевичу дали год тюрьмы с отработкой бесплатно на Упоройском спиртзаводе.  
До войны в М-Кричино и других колхозах на каждую лошадь был паспорт. Врач-ветеринар из РАЙЗУ (районное земельное управление) осматривал каждую лошадку, заводил на нее паспорт и делал там отметки. Конюх и бригадир получали нагоняй, если записи ветеринара указывали на плохое содержание лошадей. 
Для колхозных лошадей возили патоку из Лопандинского сахарного завода, который был построен еще в 1898г. Малокричинская ребятня встречала возчиков на околице села, чтобы на свою скибку хлеба намазать порцию патоки. По словам Ник. Гр. «Такое лакомство было вкуснее сегодняшнего шоколада!». 
«Сегодня Кирилла за патокой поехал!», говорили друг другу об отце Валентина Кирилловича Сафонова. Тот, по приезду из Лопандино, останавливался перед дожидавшейся его малышней и мазал патоку каждому на скибку хлеба.  
Патоку проливали на хоботья (отходы соломы из-под молотилок) и кормили лошадей. Привозили с Упоройского завода барду (брага, после выгонки из нее спирта) и тоже проливали на хоботье для конского корма. Весной, перед посевной комиссия проверяла упитанность лошадей и, в случае явно плохого ухода за животными, делала «оргвыводы» против нерадивого конюха. Доставалось за недосмотр и бригадиру. 
Такое бережное и заботливое отношение к лошадям объяснялось тем, что они были основной тягловой силой в колхозе им. Молотова, (М-Кричино) как и в других колхозах. Пахали землю плугами. Некоторые старики плугами пренебрегали, предпочитая сохи. Окучивали картофель сохами вплоть до конца 50-х годов… 
«Коней поили конюхи в большом выдолбленном корыте, куда вмещалось ведер 30, по партиям у колодцев с «журавлями». Коров же поили из ведра, а не из корыта. На «журавле» висела кадушечка вместимостью в ведра три. В М-Кричино было 4 колодца с «журавлем». Там, где ныне в селе пруд – било восемь родников. Ручей Язвица не пересыхал даже в засуху…»  
В личном подворье хоботье (полова), мякина (обмолотая конопля), солома хранились в овинах (пунях), метров за 300 от хаты. В случае пожара пуня оставалась цела. Стены пуни (овина) были плетеные и не обмазаны глиной, чтобы продувал ветер. Сверху на стропила ставилась соломенная крыша. Мякиной кормили овец, свиней, гусей, но не давали в корм лошадям. 
Здесь же в пунях производился обмолот ручными деревянными цепами снопов, привезенных с поля из хресцов. Во время покоса зерновых (жнивья) 12 снопов укладывали крест-накрест колосьями вовнутрь, а 13 сноп колосьями вниз, «ставили на попа» сверху. В случае внезапного дождя «хресец» не давал промокнуть зерну. 
На жниво мужчины ходили с косами (с грабельками у некоторых), а женщины с серпами и в будничной одежде. На покос (заготовка сена) мужики – с косами, бабы с граблями на плечах и всегда в праздничной одежде. При выходе на покос и на жниво пели на ходу старинные песни. Отсюда поговорка: «На работу – как на праздник!» 
По свидетельству Ник. Гр. песня на работе стала угасать в конце 50-х - начале 60-х годов. После вывоза с полей хресцов в пуни, на поле запускали гусей для подбора осыпавшихся при жатве зерен. Только затем разрешали собирать «колоски» ребятне. 

О хлебе насущном 

Обмолачивали снопы вручную деревянными цепами как дома в овинах (гумно), так и на колхозном токе. При обмолоте зерна использовали и лошадей.
Конная молотилка состояла из чугунного барабана цилиндрической формы. Нижняя часть «дека» со штырями – неподвижная; верхняя часть – с подвижными зубьями (штырями). В среднюю часть барабана подавалась часть снопа с колосьями, которые обмолачивались, попадая в зазоры между верхними и нижними зубьями, и зерно просыпалось вниз на металлическую решетку, откуда отгребалось работниками конной молотилки.  
Барабан приводился в движение малой шестеренкой, от которой шел верхом привод к валу с большой шестеренкой. К ней крепилась, в свою очередь, дышло, или два дышла сбитым крестом, если вместо двух коней было четыре. К дышлу прикреплялись постромки для коней. Их погонял по кругу погонщик, стоящий в центре на помосте, сбитым над дышлами.  
Лошадей на конной молотилке использовали сытых, специально обученных ходить по кругу. Для этой работы годилась не всякая. У лошади, от быстрого бега по кругу, могла закружиться голова и она падала.  
Похожий принцип действия и у тракторной молотилки, где специальный шкив через приводной вал и шестеренки крутил все тот же барабан. Но здесь барабан МК-1100 и подбарабанник был больше. 
Подавальщики снопов серпом срезали перевясло, стягивающее сноп. Сноп рассыпался, расстилался и его совали порциями в барабан. Так как трактор для обмолота и до войны и после войны давало МТС всего лишь на неделю, то, чтобы техника не простаивала, работали круглосуточно. 
В ночную смену на обмолоте работала холостая молодежь. Когда сильно уставали и чувствовали, как смаривает и валит с ног сон, то понарошку бросали в барабан сноп целиком, не перерезая перевясла. Барабан заклинивало, тракторист останавливал работу и, матерясь, принимался час-полтора вычищать его. А девчата, пользуясь этим, спали тут же, на снопах.  
Хотя до войны землю, в основном, обрабатывали лошадями, рады были и помощи от МТС. В Дмитровском районе было 4 машинно-тракторные станции: в Бородино, в Дмитровске (Неруссовская МТС), в Лубянках и в Мало-Боброво. 
Согласно Музалёву И.Н.: «Большим событием в жизни колхозного села явидось создание в начале 1932 года первой в районе Неруссовской машинно-тракторной станции. В ней имелось тогда 14 тракторов. К 1941 году в районе было четыре машинно-тракторных станции. Свыше ста тракторов, 50 комбайнов и много другой техники работало на полях дмитровских колхозов». Как происходило обслуживание колхозов техникой видно из рассказа Василькова Н.Г. 
«Колхозы обслуживали тракторные бригады по 3-4 трактора в каждой. Председатели колхозов знали всех трактористов и их повадки наизусть. Встречали как дорогих гостей: резали барана, теленка, чтобы кормить хорошо, в отличие от других колхозников. «Подносили» водки. Если плохо встречали, не магарычили, то трактористы 3-4 дня «поковыряются», «поломаются» и уедут». 
В МТС были тракторы ХТЗ (Харьковский), СТЗ (Сталинградский завод), бесчеремный (в смысле: худой) фордзон-путиловец. Самый высокий КПД был у бесчеремного фордзона. Он имел 20 лошадиных сил и таскал два корпуса плугов. ХТЗ при 37 лошадиных силах и такой же нагрузке уступал ему в КПД на 20%. Руководил МТСами до войны райисполком. Точнее, главный агроном из районного земельного отдела (РАЙЗО). «Деньги, за услуги МТС колхозам, драли сумасшедшие».  
Вторыми, по жизненной важности для сельского жителя после зерновых культур, были картофель и конопля. Если сотки (0,25га) были сзади хаты, то их хорошо навозили и обрабатывали «на совесть». После посадки картофеля сотки боронили, пропалывали от сорняков, окучивали. В «хороший сезон», собирали с них урожай на 200 «плетух» (200 пудов) - плетеных из лозы корзин. В одну корзину вмещалось 16кг картошки.  
Глубокая яма возле дома целиком заполнялась картошкой, даже еще в подвал опускали. Картошку не сортировали на крупную, семенную, мелкую. Но засыпали в яму и подвал очень бережно и аккуратно.  
Зернышки конопли толкли деревянным пестом в деревянной ступе. Надавленное таким образом конопляное масло использовалось для заправки постных щей и каши.
В семье Ник. Гр. получали самодельное конопляное масло следующим образом. Семена конопли толкли в ступе. Затем потолченную коноплю высыпали в чугун, добавляя грамм 200 воды, чтоб не подгорело. Закрывали сверху сковородой, замазывали края «крышки» глиной и ставили упариваться в печь. После высыпали в дерюжный мешок упаренную коноплю. Помещали мешок под винтовой домкрат. Очень медленно, за минуту капель 60, набиралось с литр конопляного масла. В бутылку с конопляным маслом опускали стержень гусиного пера, а потом капали им в чашку со щами или кашей.  
У конопли различают мужскую и женскую особь. Мужская особь зацветает синим цветом в конце июня. Из этого отцвета, после длительной и нелегкой обработки, ткали очень прочный материал – посконь (замашка). Отцвет, или посконь, стебель светло-зеленого цвета, женщины выдергивали и выносили на край поля. Затем собирали и замачивали в «копанях».
Копани – ямы для замочки тресты конопли. Копались близ воды или на болоте. В копани, заполненные водой, опускалась треста. По краям ямы тресту сверху придавливали земляными лепёшками. Треста вымачивалась до первых заморозков, потом доставалась баграми. Во время процесса замочки воровали для себя 8-10 снопов каждая из женщин. Ведь на 25 сотках личного подворья не вырастишь одновременно и картофель, и коноплю, и зерно. 
Дома, вымоченную и высушенную коноплю, мяли на мялках – специальных деревянных козлах. Когда бабы мяли коноплю в колхозе, тоже воровали, обмотав ее вокруг своей талии под просторной одеждой.  
Дома в чугун натромбовывали мятую коноплю, и заливали горячим щелоком (процеженная вода с золой). Ставили в печь и упаривали. Затем вытаскивали, высушивали и в деревянной ступе, толкачами, нежно толкли, доводя до «шелкового» состояния. 
Гребенкой вычесывали, щеткой расчесывали. Только после этого можно было прясть на прялке в нити. Затем ткали на станке, устанавливаемом во всю стену. Такие ткацкие станки были почти у каждого. Все это происходило в течение поздней осени и зимой. А весной, в мае, вытканные холсты вымачивали в воде. Из холстов шили одежду.  

О жизни без денег и паспорта 

Покупали редко. В основном керосин, спички, соль, ситец, платки. «Баба платок, расшибётся, но купит!» Ситец продавали только членам потребительского кооператива. Им мог стать каждый за небольшой копеечный взнос, отмечаемый маркой в билете. «Полным» пайщикам продавали, аж, по 2 метра ситца!  
Деньги за работу колхозники не получали до 1965 года, когда их уравняли в правах с работниками совхозов. За работу колхозникам начисляли на трудодни натурпродукты, которые они получали в конце года. Человек без паспорта и денег – это колхозник в Советском Союзе в 30-е, 40-е, 50-е годы. 
В семье Васильковых пили только снятое молоко. Мать, Прасковья Яковлевна, собранную сметану носила продавать за 12км в Комаричи, чтобы потом купить лапти детям в школу. Отец Николая Григорьевича лапти плести не умел, да и, некогда было за работой бригадира.  
«Чтобы «выручить» копейку на те же керосин, спички, соль, на продажу шли куриные яйца и даже, изредка, куры. Если кому четыре яйца окрашивали на Пасху, то хорошо. А если у кого был пяток крашеных яиц, то ему завидовали: из богатой семьи!»  
Авансом в августе, перед уборкой урожая, правление колхоза начисляло 1,5 кг на трудодень ржи или проса. В конце года, после выполнения госпоставок государству, нередко выходило по 800г зерна на трудодень. На трудодень давали также картофель, морковь. 
До войны в малокричинском колхозе им.Молотова возделывали сахарную свеклу. За прореживание и прополку сахарной свеклы в конце года давали по 6кг сахара каждому. Из колхозной пасеки на трудодень начисляли 5г меда. За год родители Ник. Гр. заработали кувшин меда литра на три.  
Вредителей сельского хозяйства было меньше, чем после войны. Среди них свекловичный долгоносик. Для борьбы с ним все свекловичное поле окапывали рвом на глубину штыка лопатки. Во рву, еще глубже, выкапывали ловушки для долгоносиков. Детям, за полулитровую бутылку с собранными долгоносиками, колхозный кладовщик давал сахарную конфетку. За день четыре (!) конфетки можно было заработать.  
Лакомились сладким и по приезду старьевщиков. Обглоданные кости, перья, в определенном количестве, выменивались на глиняную свистульку и две конфеты. Тряпье вешалось на фунты с помощью безмена. 
В семье Васильковых из живности было: корова, два поросенка, три-четыре овцы, пять гусынь, гусак, куры. Коров с личного подворья (63 головы до войны) пасли на лугах в пойме речки Расторог. Одно время вместе со свиньями. 
Когда свиньи стали ковырять и портить луг, пустили их на «вольный» выпас. То есть бродили они, где им «вздумается», а вечером хрюши возвращались домой к хозяевам. Нередко, при этом, свиньи «вскапывали» чужие сотки, что вызывало ругань и скандал со стороны потерпевших. 
Свиней кормили картошкой, а за месяц до зарезу, добавляли в корм отрубей. «Путевый» поросенок к зарезу набирал не более 60кг. Иные за полгода и того меньше: 40-50кг.  
Два раза в год, в январе и первых числах июля, проходила перепись скота. Если свинье было больше 6 месяцев, то хозяин облагался налогом в 300 рублей, за кабана «перестарка» начисляли 200 рублей. Поэтому к началу июля старались спрятать порося от переписи или зарезать.  
Опаливать зарезанных свиней строго воспрещалось. До разделывания туши, свиную кожу нужно было облупить березовой или дубовой лопаточкой и сдать, практически задарма, государству. На кропотливую возню с облупливанием уходило немало времени. Да и сало без шкурки было не то. Нередко шли на всякого рода ухищрения, чтобы обмануть «родное» государство. 
Свинью заманивали на край соток подальше от хаты (250-300м), вечером, в сумерках, нахлобучивали ей на голову мешок из-под муки (чтоб громко и долго не визжала) и резали. Тайком, ближе к полуночи, перетаскивали в хату, соломой кое-как опаливали, разделывали. 
Мясо солили в бочках в рассоле. Сало, пересыпав солью, укладывали в лозбень, долбленую кадушечку цилиндрической формы. Сверху лозбеня была крышка. В некоторых семьях с замком и ключом. Но в семье Васильковых сало под замок не закрывалось.  

«Растет в саду дуб – значит плати!» 

В 1937г. на каждое подворье был утвержден налог: 100 яиц, 45 кг мяса, половина шкуры зарезанной свиньи, 700 литров молока. Кур больше 10-15 не имели. Но даже если и не имеешь вовсе кур, налог в 100 яиц государству обязан заплатить. Зимой, когда куры не несутся или корова в «запуске» - перед отелом не доиться, росла пеня за неуплату налога яйцами, молоком, мясом.  
По поводу этих налогов сложили частушку: «Ждала курочка весны, ждала – веселилась, «наложили» 100 яиц – она удавилась!». Человеку неосведомлённому в сельских делах такой налог может показаться вполне приемлемым на первый взгляд. Сталинский налог на яйца распределялся по месяцам: январь – 3 яйца в месяц, февраль – 4 яйца, а в летние месяца – 30, 40, 50 яиц. Кур держали мало, потому что зерном (которое самим нужно было для выпечки хлеба) не кормили. Зимой картошкой вареной подкармливали с добавлением каких-нибудь отходов, вроде отрубей. Летом куры «паслись» на травке. На собственном опыте держателя подсобного хозяйства отмечу, что мои 15 курей, кормящихся ежедневно или пшеницей или ячменём, с минеральными добавками в летние месяцы, в день несли не более 9 – 11 яиц. Куры обычно начинают нестись по 3 – 4 яйца в день в марте-апреле и такое количество яиц от 10 или чуть более кур, бывает в конце сентября - начале октября. Ежемесячно сборщик налога по молоку собирал его по селу и в деревянной бочке возил в Домаху на сепараторный пункт. Сдать нужно было 700 л молока с коровы за год при 4% жирности. При плохой кормёжке и ограниченном выпасе фактическая жирность молока у коров с личного подворья была от 3% до 3,5%. Так что приходилось для уплаты налога сдавать до 1500 л молока. Коровы в зависимости от породы, выпаса и кормёжки в зимнее время давали 6 – 9 литров молока. Сено для своих коров заготавливали украдкой по оврагам. На «проценты» (т.е. 1/4 себе из скошенного) сено колхозникам стали давать с середины 50-х г.г. До войны давали 10% сена от укоса на всех косарей.  
Помимо картофеля на 20 сотках близ дома сажали немного лука, капусту, свеклу. Свеклу, как и капусту, квасили в кадушках. Из кислой капусты и свеклы варили щи и борщ.  
Садов было мало, так как с корня плодового дерева, как и с пчелиного улья, брали налог в 100 рублей. В колхозе была пасека более 100 ульев. Колхозный пасечник Савин Михаил Андриянович имел и свою пасеку в 5-6 ульев. За «вырученный» мед он первый в М-Кричино купил себе велосипед.
Уполномоченный района от Минсельхоззаготовок Кулешов Степан, родом из деревни Березовка, стал считать яблони на одном из подворьев, а хозяйка говорит ему: «Стешь! Это ведь березки!» А он в ответ: «А я, что, Мичурин тебе? Растет в саду дуб – значит плати!». 
За неуплату налога вызывали в суд. Если не платил и после этого, то приезжал милиционер Дворцов Нил Иванович и забирал хозяина семьи с собой. Нилом Ивановичем, до войны, стращали всех детей. Эти налоги брались с селян до смерти Сталина в 1953 году.  

«Ешь, лучше плавать будешь!»

Хлеб, как в большинстве семей пекли на неделю. Если выпеченному хлебу было больше 10 дней, он начинал плесневеть. Нужда заставляла есть и такой. Тем более что взрослые убедительно приговаривали: «Ешь, лучше плавать будешь!».  
Перед выпечкой печь хорошо протапливали, выгребали золу, помелом (палка со старой тряпкой на конце) обметали свод и выметали под печи. Затем «садили» хлеб на капустные листы или отруби, посыпанные на под. Если печь была большая, то выпекали ковриги фунта на 4-5 (фунт – 400г).  
Пожары в селе происходили, в 90% случаев, из-за помела. «Вынеси, деточка, в сенцы», говорила мать ребенку. Тряпка на конце помела тлела и в сенцах. Если вовремя не спохватывались, то случалась беда.  
Кто работал в Лопандино на сахарном заводе, получал по карточкам «полубелый» (иногда его называли «серым») хлеб, выпекаемый на заводской пекарне. Иван Иванович Митин (отец домаховской продавщицы Зои Ивановны Голобоковой, по-уличному «Колобчихи») работал там штукатуром (красил, белил). Ребятня встречала его на краю деревни, и он отламывал им хлеб. Дома счастливчики хвастались своим родителям: «Нас, Иван Иваныч, полубелым угостил!».  
Не все хозяйки могли вкусно выпечь хлеб. Надо было соблюсти некоторые «тонкости». Прасковья Яковлевна, мать Ник. Гр., к примеру, после посадки хлеба на выпечку, по краю заслонки размещала зажженные лучины. От этого верхняя часть ковриги получалась зажаристой и вкусной.  
Не каждому выпадало счастье, есть даже невкусный хлеб. За старшим братом Ник. Гр., Михаилом (1926-2000), замужем была Савина Прасковья Ананьевна (1929-2000). Она и трое её братьев росли сиротами. Колхоз давал им на месяц по 8кг муки каждому. Печь некому было. Сироты на воде муку мешали, и мучные комочки жарили на сковороде без масла. В течение 10 дней «сиротский паек» поедался. Остальные 20 дней питались, как придется и чем придется.  
Питание впроголодь не помешало одному сироте стать бухгалтером, второму окончить ремесленное училище. Третий, самый старший, Афанасий (по-уличному «Селезень») служил в Брестской крепости. На него первого в 1941г. в М-Кричино пришла «умершая» («похоронка»).  

О печи, лаптях и зипунах  

Под и свод печи, трубу делали из обожженного кирпича, а саму печь из кирпича-сырца. Это объяснялось тем, что теплоёмкость кирпича-сырца выше, чем обожженного. До войны сырец-кирпич каждый делал себе сам. Мешали глину с водой, топтали ногами, затем помещали в формы из четырех сбитых сосновых дощечек. Слегка присохший кирпич освобождали от формы и досушивали, ворочая в тени. Раз в месяц, по графику, на подводах ездили по дрова: собирали сучья, сухостой. Из-за нехватки дров топились бурьяном, ворованной соломой. В хате было «нежарко» - ординарные оконные рамы намерзали толстым слоем льда.
Зимой старики и внуки на ночь забирались на печь. Кто-то размещался на полатях, которые делались так; 70см от потолка прибивались брус и на них настилались доски. На полатях обычно спали дети. Ниже полатей находился «телятник», с настланными досками, тоже для спанья. Зимой во время отела коровы под ним размещался теленок. Перед отелом и после него нередко и корову заводили в хату. Спали также на лавках у стены, подстелив соломенные матрасы. А у кого были деревянные кровати – на них.  
Вечером каждый помещал свои лапти в печку для просушки, а онучи на печь. Случалось, что поутру в темноте какой-нибудь лапоть оставался в печи и мог сгореть, если вовремя не замечали. В лапти Ник. Гр. научился обуваться лет в шесть. Другие, хорошо и ладно обуваться в лапти, не умели лет до пятнадцати.  
Лапти плели на специальных деревянных колодках из липовой, реже из дубовой коры. Лапти могли плести расписные, с каемочкой. Или, по другому, как их называли: «писанные», «писанки». На три дня дольше лаптей носились чуни. На прялках из выделанной конопли, пеньки, пряли толстые нитки, из них вили пеньковые верёвочки, а затем на деревянных колодках плели чуни. Срок носки лаптей и чуней, в лучшем случае, 7-10 дней.  
На зиму, при достаточных запасах овечьей шерсти, заказывали валять валенки в село Радогощь Комаричского района (12км на северо-запад от М-Кричино). 
Полушубки из овчины для мужчин, шушуны (зипуны) - верхнюю женскую одежду без ворота, с узорами на обшлагах, шили бродячие портные из Калужской области. У моей (автора) бабки Тишиной Клавдии Егоровны (1903 - 1984) девичья фамилия Калугина. По семейному преданию её деда, как хорошего портного, помещик купил в Калужской губернии. Умение «портняжничать» передалось её дочери и моей матери Вере… 

О деде Лаврене - народном лекаре 

Непременными «спутниками» жизни в хатах были тараканы (прусаки или брусаки), блохи, вши, клопы. Блохи «допекали» летом. Они подпрыгивали при обнаружении и, нужна была ловкость и быстрота, чтобы их словить. Для отпугивания блох подстилали на постель полынь. Зимой обитателей хат донимали клопы. В некоторых семьях был полный набор паразитов. «Вши же были у всех».  
К вшам относились «по-философски». «Старые люди говорили, что у кого нет вшей, тот долго не проживет. Вошь «дурную» кровь отсасывает, как пиявка. Если по рубашке ползёт вошь – это позор! А по голове ползёт – в порядке вещей. Ведь вошь заводится от думок! У неумных людей вшей не бывает».  
«Вшами лечили от желтухи. У деда Лаврена (Лаврина) Голякова было 11 детей. Как он говорил: «Одни ребята – одни дураки!». В 1933 году в голод все они разъехались из М-Кричино кто куда. А до этого, кто заболевал желтухой, шли к Лаврену за вшами. «Тебе какую: серую или черную?» - спрашивал он. В зависимости от ответа «клиента», подзывал того или иного сына и снабжал просителя «лекарством». Отвар на вшах давали пить больным желтухой». 
По словам Ник. Гр. "вши у детей Лаврена были особые, породистые". Японский поэт 17 века Мацуо Басё в своих трехстишиях (хайку) тоже касался этой неприятной «прозы» жизни человека: Блохи, вши.
Лошадь мочится
У изголовья 
И ещё одна бытовая зарисовка Басё на тему: «Кому – про что, а вшивому – про баню»:  
Летняя одежда.
Ещё блох всех
Не вытряхнул.  

О мытье-стирке, купании и гусеводах 

Со вшами боролись подручными и доступными по тому времени средствами: щелоком и керосином. Мыло «хозяйственное» было редкостью даже для членов потребительского кооператива. Мылом, если оно было, стирали что-нибудь «нежное». Например, платки.  
Мылись в липовых или осиновых ночвах (корытах). Их долбили из толстого дерева. По очереди мыли щёлоком головы в ночвах. Потом смачивали волосы керосином или втирали его кончиками пальцев в голову. Для облегчения борьбы со вшами некоторые стриглись налысо: «под Котовского» (герой гражданской войны популярный по одноименному фильму).  
В праздники, когда не пряли и не работали, нередко говорили: «Пойду к куме, поищусь!». «К тебе буду ходить – ты хорошо ищешься» (в смысле: ищешь вшей и гнид).  
Как только прошла первая гроза, ребятня начинала купаться в ручье Язва. Купались по сентябрь, пока не закашляют. Купались голышом. Девчата и женщины - отдельно на отдалённых от села песчаных отмелях р. Расторог. О нижнем белье понятия не имели до начала 50-х г.г., если не считать посконных мужских подштанников. 
По ручью были сделаны четыре плотинки, благодаря которым образовались запруды. Зимой, сюда на проруби, гусеводы гоняли гусей. Ради развлечения они стравливали гусаков драться. Для гусевода лет под 60, важно было одно, пусть гусят не будет, лишь бы его «гусак всех одолел»! Если же гусак проигрывал, то и сам старый гусевод шёл домой, как побитый, понурив голову. Кормили гусей вареной, толчёной картошкой, мешая её с конопляной мякиной.  
В жукле (жлукта, по-украински), большой деревянной кадушке вёдер на 15, устраивали стирку белья и одежды. Днище жуклы было с «дырками» (отверстиями) мм по 25. На низ жуклы помещали ситцевые рубахи. Сверху, из более грубого материала, посконные рубахи и порты. Проливали горячим щелоком до тех пор, пока из «дырок» днища жуклы не пойдет вода.
После этого замоченную одежду прикрывали деревянной крышкой, доливали щелоком и бросали в жуклу раскалённые камни или раскалённую «железку». Сверху «стиральную» бочку прикрывали деревянной крышкой для упаривания содержимого и выведения вшей и гнид из одежды.  

 

О строительстве хаты и пище

В 1939г. отец, Григорий Яковлевич, решил строиться. Вместе со свояками и шуринами поехали в лес для выпилки и вывоза брёвен. По пути завернули в домаховский магазин «Винополь». Купили там для магарыча работников 12 шкаликов водки (шкалик – 200г). Половину выпили в лесу, другую – по приезду из него.  
Хату ставили на сваи. Вместо фундамента – завалинки из земли. Пол земляной. Хотя были в М-Кричино в 4-х хатах и деревянные полы. Крышу хатки крыли под солому. Укладывали на стропила снопы, скрепляли их и проливали глиняным раствором. Чтобы глина схватывала солому как можно глубже, били по снопам деревянной «правилкой» с железным крюком на конце. При такой технологии крыша не протекала и хорошо сохраняла тепло на чердаке.  
Вход в хату был через сенцы. Справа от них пристраивалась светлица, где не было печки и «грубки». В хате, слева при входе, находилась печь. Справа, от входа, - лавка-конник. В конце лавки - «святой угол» с иконами («образами»).  
Хозяин сидел под образами. По другую сторону стола стояла скамья метра 4 длиной. Была и маленькая передвижная скамейка. Когда садились за стол обедать, то взрослым ставилась общая глиняная миска. Для маленьких детей – отдельные миски.  
Глиняные миски делали в соседнем Сосковском (с. Алчухи) и Шаблыкинском районах. Оттуда же привозили для продажи горшки. Кувшины с тех мест возили продавать до смерти последних гончарных мастеров в начале 80-х годов.  
Ложки были деревянные, которые делали сами. Крашеные ложки покупали у заезжих продавцов. У каждого в семье была своя ложка с наметкою. Если имеешь привычку грызть ложку – сгрыз её, ты ею и ешь! За обеденный стол (или в ужин) сзывали всех, чтобы в печь не лазить за горшками самому. На стол подавали бабушка и мама.  
На первое были щи постные, заправленные конопляным маслом. Нечасто, щи, с растолченными в чугуне, мясом или салом. На второе – каша или картошка толчёная. По постным дням они «заправлялись» конопляным маслом, иной раз, молоком снятым или кислым. В праздничные дни «заправка» была с коровьим маслом. Ели также салаты из кислой капусты с конопляным маслом, тюрю на хлебе и воде. Постоянным напитком был квас с хреном или фасолью.
До войны в семье Васильковых были часы настенные с гирьками, медный самовар и фаянсовый чайник, который заваривали как травами, так и «покупным» чаем. Изредка пили чай с кусковым сахаром. Василий Белов писал: «За короткий исторический срок самовар стал признаком домашнего благополучия… Без самовара, как без хлеба, изба выглядела неполноценной, такое же ощущение было от пустого переднего угла либо от остывающей печи. Шумящий, кипящий самовар и впрямь как бы оживал и одухотворялся. Странная, вечная взаимосвязь огня и воды, близость к человеку и того и другого делали чаепитие одним из отрадных занятий, сближающих людей, скрепляющих семью и застолье».  

«Сыграй-ка, Ваня, что-нибудь нам на второе!»  

Большинство жило несытно и постных дней в году, было больше, чем праздничных. Односельчанин Савин Илья Афанасьевич прожил более 90 лет и умер в нач.1980-х г.г. До войны он работал завхозом в колхозе, получил в конце года на трудодни 50 рублей, проса много продал. И сделал заказ на гармонь для старшего сына Ивана. Денег не хватило, пришлось ещё проса продать.  
Села семья Савиных за стол: поели дружно щи «холостые». Семья большая – сидят, ждут каши. Илья Афанасьевич нашел выход из положения: «Сыграй-ка, Ваня, что-нибудь нам на второе!»…

Объяснение почему Савин И.А. пошёл на такие затраты при столь небогатом положении семьи, можно найти у знатока крестьянского быта писателя Василия Белова: «Гармонь в крестьянской семье передавалась по наследству, её берегли как зеницу ока. По ценности она приравнивалась к ружью, хорошей корове, новой бане, карманным часам или мужскому костюме-тройке. Гармонист, имевший свою гармонь, был первым гостем на свадьбах и праздниках, его угощали как близкого родственника. Девицы упевали его, друзья во время драки заслоняли собою. По игре и по тону, который у каждой гармони был свой собственный, узнавали, кто и откуда идёт на гулянье».   
С наступлением весны на «подножный корм» выгонялась домашняя скотина: коровы, лошади, овцы, козы, гуси, утки, куры. Детвора пускалась в поисках чего-нибудь «вкусненького». С таянием снега вылезал хвощ (толкачик), относящийся к ядовитым растениям. У коров, от большого количества съеденного хвоща, наступал паралич ног. А детвора съедала, бывало, и по 1 кг толкачика в день!
В пищу шли: желтый первоцвет (баранчики), щавель, чеснок, липовый лист – всего и не перечислишь. Высушенный липовый лист, воробьятник, толчёные и высушенные зерна конопли добавляли в хлеб. За орехами и ягодами ходили километров за шесть в Промклевский лес. 
Изобилия не было и на свадебном столе. Ставился длинный стол с мисками кислого молока, в расчете на 6 человек каждая. Кислого молока (простокваши) на свадьбу заготавливали заранее ведер пять.
На послевоенной свадьбе Федора «Колумбея» («Кузяки» сын, кум Васильковых) Васька Горбатов поперхнулся хлебом, хлебая из миски простоквашу, да и, чихнул на сидевшего напротив «бандита» из Кавелино по кличке «Монах». Тот схватил «за грудки» одной рукой Ваську, занёс над его головою здоровенный кулак: «Целуй с…ка!» и подставил обляпанное простоквашей и хлебной крошкой лицо. Во избежание худшего пришлось исполнить пожелание.  
Свадьбу гуляли только свои. Если девка до свадьбы «опозорилась», то это был позор и на семью и на село. Свадьбе предшествовало просватание, где сваты «покупают», а представители невесты «продают» её.  
До войны тётка Ник. Гр., Минакова Ульяна Яковлевна (1920-2008), выходила замуж в Домаху за Ивана Сергеевича Козина, сына, погибшего во время Глодневского мятежа Козина Сергея. Во время просватания племянника Колю поставили на лавку и он «наторговал» 6 рублей, немалую по тому времени сумму. На свадьбе пели, пили, но пьяных не было. В 30-40-е г.г. водку так не пили, как десятилетия спустя. В М-Кричино до войны самогон не гнали.  
На свадьбу привозили самогон из Захарово (деревня в 3км от ж/д станции Комаричи) три четверти (четверть – 3литра) желто-мутного цвета. На свадьбе веселились как обычно. Пели застольные песни, заказывали «барыню», «страдания», становились друг за другом в хоровод («коровод»), пританцовывая в такт гармошке, пели по-очереди частушки.  

О песнях, частушках, кино и ликбезе 

Веселье на свадьбах, гулянках до войны и после неё, вплоть до нач. 70-х г.г., было не от спиртного, а от того, что молодёжь ходила по селу с гармонью и балалайкой. Танцевали, пели песни и частушки.  
«На выборы с любой деревни шли с гармонью, песнями, танцами. Сегодняшние выборы, по сравнению с довоенным «голосованием», похожи на похороны! С песнями шли на работу ещё в конце 50-х – начале 60-х годов». «Угасать» песня начала, примерно, с середины 60-х г.г. Частушка, как часть фольклора, продержалась гораздо дольше. Да и сейчас ещё живёт!  
Петь в частушках при Сталине всё, что на ум взбредёт, было небезопасно. В 1939-1940г.г. строился большак Дмитровск – Упорой. Строительство дороги не оплачивалось. В качестве трудовой повинности 10 жителей каждой прилегающей к большаку деревни со своими лошадями и быками, повозками, харчем жили в палатках и возили землю для насыпи. Как бы тяжело не было, где молодёжь, там песня, частушка, танцы.  
Вот одна дивчина и спела частушку: «Матушка, родимая, -
работа лошадиная! 
Только нет хомута, 
да ремённого кнута!»
Время было суровое с расхожей поговоркой: «Не болтай лишнего!» Девчонку «упекли» в лагерь. 
Хотя ещё до войны сложили частушку о «вожде народов», вслух её не пели: « Спасибо Сталину-грузину, что всех обул он нас в резину!» Барабанова Мария 1920 г.р. или по-уличному «Барабаниха» училась в 10-м классе Угревищской средней школы Комаричского района, когда от «нечего делать» на уроке истории в учебнике подрисовала «для красоты» Сталину такую же «козлиную» бороду, какая была у Председателя Президиума Верховного Совета Калинина Михаила Ивановича. Соседка по парте подняла руку и доложила о порче школьного учебника учителю. Тот побоялся дело «замять» и, для собственной безопасности, доложил по инстанции директору школы, который тоже по той же причине «просигнализировал» наверх – «куда следует». Дело «завертелось» и приняло политический оборот: юную девушку осудили на 10 лет по статье 58 УК РСФСР п. 11 – за «контрреволюционную агитацию и пропаганду». После отсидки Мария вернулась в родное село. Умерла где-то в 90-х годах… У отца Ник. Гр. были валенки с галошами Ленинградской фабрики «Красный треугольник». Резиновые галоши были высокого качества, но не всем доступны по цене. Особенно колхозникам с их безденежьем.  
Клуба в М-Кричино до войны не было. Кино показывали в здании начальной школы. Для детей просмотр был бесплатный. С взрослых брали «копейки» за киносеанс. Киномеханик вручную крутил аппарат, поставленный на скамью. По ходу фильма рассказывал о «Выборгской стороне», которую ставили 4-5 раз в месяц.  
В школе пионерской организации, как и партийной в селе, не было. Зато на всю школу был один учитель Бабошин Андрей Иванович, родом из Талдыкино. Он вёл 1 и 3 класс один год и, 2 и 4 класс следующий год. Кто оставался на повторное обучение, тот ожидал этого «счастья» целый год. Учебников и тетрадей в школе бесплатно не давали. 
Второй учитель Колпнянский Павел Георгиевич, родом из села Волконское, сын священника, появился в м-кричинской школе в 1939г. При школе работал «ликбез». Вечерами по 2-3 часа обучали безграмотных чтению, письму, счёту. Мать Ник. Гр., Прасковья Яковлевна, обучалась в ликбезе в 1936-37г.г. Как и все женщины и мужчины М-Кричино она научилась читать и писать. 

Легко ли стать стахановцем…

До войны колхозный овёс косили косой с грабельками в рядок, чтобы овёс там дозревал. Женщины жали серпами. За неимением большего с собой на жниво каждый брал бутылку молока, два яйца, огурец и хлеб – и это на весь трудовой день. Председатель сельсовета Дубцов Иван Васильевич («Ероплан») сагитировал Андрея Семёновича Василькова поддержать почин шахтёра Алексея Стаханова и ударным трудом прославить и себя и родной колхоз. Андрей Семёнович принялся косить овёс с 4 часов утра и к вечеру накосился так, что упал отдохнуть на травку, а встать – сил не осталось. Обеспокоенные отсутствием главы семьи жена и дети пошли к бригадиру колхоза Сафонову М.П. Михаил Петрович по кличке «Рябой» поехал за стахановцем и нашёл того лежащим недвижимым в траве. Он помог встать Андрею Семёновичу и привёз его домой на телеге. Вскоре дмитровская районная газета «На колхозной стройке» известила о появлении в районе ещё одного стахановца – Василькова Андрея Семёновича, который за световой день скосил почти гектар, 75 соток, овса. О том, в каком состоянии доставили домой выбившегося из сил ударника труда, газета тактично умолчала.

 О самогоне и посиделках 

Самогон гнали кто из картофеля, кто из сахарной свёклы. Прежде чем вожделенная влага закапает их трубки самогонного аппарата, приходилось немало для этого потрудиться. Гнали, как правило, для своих нужд, а не на продажу. У хорошей хозяйки больше 3-х чугунов не имелось, поэтому брали взаймы на время у родственников и соседей.  
Сахарную свёклу тёрли на тёрке, натрамбовывали в чугуны, плотно закрыв крышками и замазав их глиной, ставили на два дня упариваться в печь. Печь эти два дня, естественно не топили. Пищу готовить приходилось на грубке, если оная была, или на костре во дворе. 
После упаривания свёклу высыпали из чугунков в дерюжный мешок. Мешок клали на лавку, сверху доску. На неё садились 6-7 членов семьи и «давили», выжимая тяжестью своих тел из мешка тёмную жидкость. В «выжимку» добавляли мучную гущу (закваску) для заброда.  
Свекольную брагу наливали в чан, который стоял в тёплом месте неделю-полторы. После «готовности» браги, гнали самогон на аппарате.  
Самым распространённым времяпрепровождением были посиделки. Ребятня, ровесники Ник. Гр., ходили к сиротам Савиным: курили, вечерами играли в карты. Тоже делали и мужики. Любили собираться у Василькова Г.Я. в «матюгальне». В конюшне у бригадира был «красный уголок», где в будничные дни, в 6-7 часов утра, он раздавал наряды на работу. Если Григорий Яковлевич получал «Крестьянскую газету», то нередко читал её мужикам до 11-ти утра.  
«Политпросвещение» не проходило даром. Уже перед войной имя Гитлер стало нарицательным. Так стали называть «непутёвого» (бодливого) быка или задиристого гусака, гонявшегося за детьми. Если на посиделках отсутствовал умелец-рассказчик былей и небылиц, то просто сидели, курили. Изредка, кто-нибудь что-то «изрекал». 
Чмутова Валентина Филипповна, 1930г.р. из Вятской губернии, смотритель музея «Партизанской славы» под Брянском, рассказывала (автору) в нач. 80-х г.г.: «Сидят мужики у нас дома вечерами, молчат. Курят – лампу керосиновую почти не видно! Время от времени отхаркиваются или сморкаются. Плюют не на глиняный пол а, чтоб грязи не было, на печь. А мы с сестрой лежим на печи и смотрим. Утром соскребаем засохшие плевки и сопли. Не возмущались, думали, что так и надо». Женщины на посиделках, кроме праздников, пряли, пели песни.

О праздниках и драках  

Праздники отмечали как советские, так и религиозные, престольные. 7ноября (25 октября 1917г. по старому стилю) или «Октябрьскую»– день Великой Октябрьской социалистической революции. Первомай – 1мая, день международной солидарности трудящихся. По таким случаям проводили митинг около м-кричинской школы. 
Председатель колхоза или бригадиры Сафонов Степан Михайлович, Амелин Григорий Емельянович, Сафонов Михаил Петрович («Рябой») выбирались в почётный президиум. Читались доклады о международном и внутреннем положении, о хозяйственных делах. Потом собирались по бригадам в хаты. 
В колхозе к советским праздникам резали барана, теленка, женщины пекли пироги. Была и «выпивка», гармонь с песнями и «барыней»! Не обходилось и без драк. В 1937г. «на Октябрьскую», праздник Великой Октябрьской социалистической революции, в Домахе отец Дубцовой Натальи Яковлевны (по-уличному «Талечка») Яков Голяков был зарезан в пьяной драке.  
Вину на себя взял Романов Михаил Иванович 1916г.р. Срок отбывал на Беломорканале. Там же научился «шоферить». С началом войны попросился добровольцем на фронт. Как бывший «зэк» попал в штрафбат (штрафной батальон) шофёром. После войны работал шофёром в Домахе. Его брат Фёдор Иванович Романов (1928-1978) был в 70г.г. председателем Домаховского сельсовета. Умер Михаил Иванович в г. Херсоне в возрасте 90 лет.
Религиозные праздники отмечали кто, как мог. При проведении коллективизации и образовании колхоза расстались с «пережитками прошлого»: церковь превратили в колхозный склад. Детей всё же тайно крестили поздним вечером или ночью. 
Ник. Гр, крестил бывший дьячок (священников всех выслали) из Домахи. Его племянник Луканцов С.Е. (1927-1997) школьный учитель. На крестины собирали 5-6 маленьких детей в хату, где уже была приготовлена лохань для купания и крестики. Крестины, как значимое событие, «обмывали». Возможно, это сказалось на судьбе дьякона-«попа» (по-уличному Козёл), он «спился» ещё до войны.  
На Пасху все женщины ходили в церковь с.Радогощь за 12 км от М-Кричино. Возвращались оттуда с пением «Христос воскреси». На утренней зорьке, в тишине, это звучало по-особому красиво.  
М-кричинская деревянная церковь сгорела в 1935г. Колхозный сторож, дед Фёдор Никанорович Калинов 1895г.р. (по-уличному «Шталец») охранял колхозный склад. Ночью вздумал полезть на потолок за поповскими ризами, крестами и «золотом». В руках он держал фонарь «летучая мышь» и был пьян. Случился пожар и церкви-склада не стало.  
В престольный праздник «Егорий» (летний - 6мая, зимний – 9декабря) до обеда колхозники «делали вид», что работают. А после обеда все были пьяны. «На престол» в обычае ходить в гости к кумовьям, друзьям, родственникам. Принимающая сторона должна угощать «от всей души». Престольный праздник был как своеобразный «день села». 
Случались драки и на престольные праздники. Так в Домахе на «престольную Николу» могли «поцапаться» между собой ребята из колхоза «Сталинский путь» (северная часть Домахи) и колхоза им.Яковлева (переименован в «Рассвет» в 1937г), расположенного по южному берегу ручья Рябиновка. Дрались на праздники и в М-Кричино между собой и, раз в месяц, с ребятами из Кавелино. С домаховцами «цапались» редко, а после войны и вовсе «мир» настал.  
В Домахе было много женихов, а в Б-Кричино – невест. Пойдут ребята с гармошкой туда, глядишь и драка затеялась! И до ножей доходило. Но не стреляли друг в друга, хотя после войны было из чего.

 

Лекари и знахари  

На Калиновский посёлок, в участковую больницу, обращались за терапевтической помощью, а в случае родов к врачу Работской Анне Яковлевне. Но бывали случаи, когда врач отсылала больного к бабке Фёкле или к тётке Сумакова М.Ф. (1925-2002) Варваре Дмитриевне Финаковой (по-уличному «Нахалка»). 
«Нахалка» бралась лечить людей от всех болезней, а пуще всего «от сглаза», «порчи», «рожи». Лошадей – от «чемера». Если лошадь катается с боку на бок и не встаёт, или стоит понурая, определяли – «чемер закатал»! В таких случаях шли к бабке Фёкле или к «Нахалке». Те водичку «заговаривали» и окропляли ею больных животных. Помогало, но не всегда. По Вас. Белову: «Знахарь, или знаток в понимании неграмотного (в основном женского) люда означал человека знающего, которому известно нечто таинственное, недоступное простым людям. Солидные мужики относились к знахарству терпимо, но с добродушной издевкой. Вроде бы верили в знатока, и не верили. Знаток чаще всего был женского рода, но когда-то в древности имелось много мужчин-колдунов. Колдун – значит посредник между людьми и нечистой силой, человек, пользующийся услугами бесов. По народному поверью, колдун, или знахарь, не может умереть, не передав предварительно своё «знатье» другому человеку. Грамотные и глубоко верующие не признавали знахарства, официальная церковь также боролась с этим явлением. Но как трудно представить деревню или волость без своего дурачка-блаженного, так невозможно её представить и без своего знахаря!»   
В случае кастрации жеребца обращались к коновалу из села Домахи по фамилии Козин (по-уличному «Синайский»). Вместо присыпки для ран, он использовал махорочный пепел от цигарки. «Само слово коновал подсказывает, чем занимались эти люди. Свалить коня с ног, чтобы сделать из него мерина, дело отнюдь не простое. Кроме недюжинной силы, у коновала должно быть особое, только ему присущее отношение к животным, сочетающее в себе и любовь и безжалостность. Коновалы лечили домашних животных. Но первой их обязанностью, конечно, было легчение, иными словами, охолащивание жеребцов, быков, баранов и поросят, ведь неохолощенные самцы были опасны и неспокойны. «Выбегиваясь» они плохо нагуливали вес. Коновал, если он уважал себя, умел сводить лишаи специальными травами и мазями, выводил из кишечника глистов, делал примочки, промывал и обрубал копыта, прокалывал животному брюхо, чтобы выпустить скопившиеся газы, вставлял кольца в ноздри быков, отпиливал рога бодливым коровам и т. д.» (Вас. Белов «Лад»)

ГЛАВА 2. ВОЙНА: «ПО КОЛЕНО В РУДЕ БУДЕМ…»  

«Чему радоваться? Это ж война!»  

Отца забрали в армию до войны, в марте 1941г. Служил Григорий Яковлевич Васильков в Литве, г. Шауляй. Затем перевели в Поневежск, где он погиб при налёте авиации. Последнее письмо от него получили 17июня 1941г. Он писал: «На днях что-то будет. Перелетали немецкие самолёты на нашу территорию, но были сняты».  
В дождливый день 24 июня 1941 г. председатель Домаховского сельсовета Дубцов Иван Васильевич, по прозвищу «Ероплан», проводил митинг по случаю объявления войны.  
Иван Васильевич был высокого роста, носил галифе, заправленные в сапоги, гимнастёрку, подпоясанную ремешком, командирский картуз на голове с удлинённым матерчатым козырьком.  
Малокричинец Васильков Иван Дмитриевич позвал на митинг дядю Ник. Гр. по матери, Минакова Егора Яковлевича: «Пошли радоваться!» Тот, воевавший в «финскую» ответил: «Чему радоваться? Это ж война!» 
За такие, невзначай сказанные, слова судьба словно покарала Ивана Дмитриевича. В войну погибла вся его семья. Жена и дочери, когда в 1943г. вернулись из немецкой эвакуации, в своей хате подорвались на минах.  
Дубцов («Ероплан») говорить умел: «По колено в руде (крови) будем, но защитим Советскую власть!» Мужчин стали призывать в военкомат и за неделю село словно опустело.  
Уже 27июня 1941г. немцы бомбили ж/д. ст. Комаричи. Потом фашистские самолёты пролетали высоко в небе в сторону Орла.  
1октября 1941г., когда м-кричинцы копали картошку, на западе была слышна канонада. По рассказам моей матери Тишиной (Прохоровой) Веры Михайловны 1923г.р. как раз 1октября 1941г. немецкие танки и пехота атаковали наших солдат на лугу близ с. Игрицкое и с. Лугань, расположенных на р. Усожа. В небе над ст. Комаричи шёл воздушный бой.  
Только Коля Васильков тронул быков, впряжённых в телегу с собранной картошкой, как «ахнуло» со стороны Лопандино. Взорвали, как потом выяснилось, сахарный завод, построенный ещё в 1898г.  
В этот день бабы из М-Кричино на подводах повезли обмолоченное зерно в заготконтору ст. Комаричи. Заехали на зерновые склады, стали разгружаться и носить по трапу мешки на спине. Вдруг на территорию зерноскладов въезжает немецкая машина из неё выскакивает офицер и начинает что-то командовать. Бабы в испуге всё побросали и, где пешком, где бегом добрались до М-Кричино.  
Когда война началась председателем колхоза «Рассвет», объединявший южную сторону Домахи и М-Кричино, был Королёв Михаил Филиппович(1907-1978). 
Королёва М.Ф. призвали в армию, и он воевал в 1941г. под Москвой в должности младшего лейтенанта. Был ранен, попал в окружение и плен. Под Ельней Смоленской области размещался лагерь для военнопленных, где и оказался Королёв М.Ф.. Немцы спросили, кто может класть печи. Королёв вызвался на эту работу печником. 
После выкладки печи, немцы приказали раздевать военнопленных догола и «выпаривать» в ней их завшивевшую одежду. Среди пленных нашёлся один земляк из д. Любощь. Он попросил Королёва М.Ф. пропустить его в баню в нижнем белье. 
Спустя годы, в середине 60-х, когда Михаил Филиппович был в должности инженера-строителя колхоза, «земеля» донёс в «органы», что Королёв служил у немцев в крематории. Люди из органов приехали, допросили, проверили и оставили дело без последствий. Выяснилось, что никакого крематория под Ельней во время оккупации не было…  

«За провокацию знаешь, что бывает?» 

Замом предколхоза, а потом и председателем был Сафонов Михаил Петрович (1909-1942), здоровый, высокого роста и рябой. «Рябой як башмак!» по выражению одной хохлушки. Так и прилепилась к нему эта кличка.  
Прибежали бабы к Сафонову, одна ему и говорит: «Сват! Немцы в Комаричах!» А он в ответ: «Ты что!? за провокацию знаешь, что бывает?» Решили проверить, и пошли в сельский совет звонить в райцентр. Оттуда ответ: «Дмитровск занят немецкими войсками»...

Слово «провокация» в широкое употребление перед войной с Германией «запустил в оборот» сам Сталин. Позже Хрущёв Н.С. в своих мемуарах писал: «Возвращаясь к предвоенному времени, вновь напомню, что мы начали войну при недостатке вооружения и с немобилизованной, не полностью подготовленной армией, хотя именно Сталин лучше всех знал, что война неизбежна. Но он был парализован Гитлером, как кролик удавом, боялся всякого внешне заметного решительного шага по укреплению границы, считая, что Гитлер это может расценить как нашу подготовку к нападению на него. Он так и сказал нам, когда мы с Кирпоносом предложили мобилизовать колхозников для рытья вдоль границы противотанковых рвов и прочих укреплений. Сталин заявил, что это будет провокацией, этого делать нельзя». Рассуждая о причинах такого поведения Сталине, Хрущёв вспоминал: «Конечно, Сталин хотел победы. Но когда он увидел результаты своего «труда» по уничтожению кадров, увидел, что армия обескровлена и ослаблена, а люди, которые пришли к её руководству, недостаточно опытны, недостаточно подготовлены и не умеют командовать; и даже ранее того, когда он увидел, что наша армия получила достойный отпор от маленькой Финляндии, что её замечательный, героический народ мужественно защищал свою страну и нанёс нам большой урон, когда Сталин всё это увидел, у него появился какой-то физический, животный страх перед Гитлером. И он делал всё, чтобы ублажить Гитлера. Но у Гитлера имелись свои планы. Гитлер поставил целью жизни уничтожить большевизм. И поэтому умаслить его, уговорить отказаться от войны было невозможно. Тут воля Сталина была парализована волей врага. Я часто вспоминал рассказ Берии о поведении Сталина 22 июня 1941 г., когда ему доложили о начале войны. Сначала он не хотел в это поверить и цеплялся за надежду, что это провокация, приказывал даже не открывать огня, надеялся на чудо, пытался спрятаться за собственные иллюзии. Затем военные доказали ему, что действительно началась война с Германией. Ему стали докладывать о победоносном продвижении гитлеровских войск…Членам Политбюро собравшимся у него в кабинете он сказал: «Всё, чего добился Ленин и что он нам оставил, мы прос… Всё погибло». И, ничего не добавив, вышел из кабинета, уехал к себе на дачу, а потом некоторое время никого не принимал». Далее Хрущев рассказывает, что всё-таки членам Политбюро удалось убедить Сталина вернуться к руководству и возглавить оборону страны...  
Тогда Жидков Иван Захарович, предколхоза «Рассвет», «Рябой», колхозный счетовод, бригадир Лунёв Егор (дед Лунева Анатолия 1948г.р.), оставленный по «броне», Новиков Илья Александрович, зам председателя сельсовета забирают деньги из колхозной кассы и едут на конях в сторону Работьковского спиртзавода, где по слухам был какой-то штаб нашей воинской части. Здесь беглецов-начальников задерживают и, так как, документов (паспортов) у них нет, садят в подвал. К счастью, утром на допросе их узнал Поздняков, член бюро Дмитровского райкома партии. От ареста кампанию начальников освободили и отправили на Тамбов, в эвакуацию.  
Сафонов М.П. («Рябой») и дед Лунева погибли в войну. И.А.Новиков был в действующей армии и в 1943г. вернулся в Домаху. Ещё в первую мировую войну он воевал в русском легионе во Франции. Везли туда русских солдат на французском корабле. Во время пути французской команде давали по чарке рома. Французы были трезвы, а наши почему-то пьяны. Потом, когда ром стали давать и русским, число пьяных резко сократилось.  
Узнав, что немцы заняли Дмитровск, все председатели колхозов уехали. Григорий Павлович Козин (отец «Тюленя») 1895г.р. ушел добровольцем в армию в 1941 г., хотя призыву не подлежал. Всю войну он проработал на Урале. 

Полковник не ожидал его увидеть  

Балалаев Иван Петрович (1918-1997), тесть Ник. Гр., срочную службу служил пограничником в Брестском округе. Когда началась война, были в лагерях на сборах. Начальники, бросив на произвол судьбы рядовых, «драпанули» на машинах кто – куда... 

О подобной картине у Парчевского К.К. «Французская катастрофа: война и перемирие в Париже 1939 – 1941» читаем: «Под натиском немцев первые бегут на казённых машинах офицеры, за ними оставшиеся без руководства солдаты, за пехотой громыхают к Парижу громадные танки, а дальше толпы и толпы гражданских беженцев, запрудивших дороги и затрудняющих передвижение войск». Подытоживая поражение Франции от гитлеровской Германии, очевидец тех событий русский эмигрант Парчевский пишет: «Разгром превзошёл всё, что знала история. Неприятелю почти без боя сдалось два миллиона вооружённых солдат и офицеров. Ни одного примера геройства, ни одной жертвы! Всё бежало: генералы, офицерство, солдаты, танковые части, городское и сельское население. Кое-где дрались чёрные сенегальцы да иностранный легион. А само бегство из Парижа, небывалое проявление шкурничества и заботы, лишь бы самому унести ноги? Оставление врачами больных и родителями собственных детей, отравление спешившимися эвакуироваться сёстрами милосердия беспомощных стариков, наконец волна грабежей на дорогах и в оставленных беженцами районах?»

Можно сказать, что Франции, для спасения в 1940 г., не хватило своего Сталина с приказом «Ни шагу назад!» и заградотрядов, стреляющим по своим отступающим войскам. А может и «своего» Жукова. Вот характерный эпизод битвы за Москву осенью 1941 года в воспоминаниях Д.Т. Шепилова, в то время, начальника политотдела 173-й стрелковой дивизии: «Комдив доложил Жукову, что в первом же бою с танками противника дивизию самовольно покинул командир артиллерийского полка Глотов. Жуков нажал кнопку звонка. Вошёл генерал. Жуков: «Комдив 173-й докладывает, что в разгар боя дивизию покинул командир артполка полковник Глотов. Полковника Глотова разыскать и расстрелять». (Через 25 лет в дни празднования годовщины разгрома немцев под Москвой, маршалу Жукову на собрании учёных был задан в числе прочих вопрос: «Верно ли, что Сталин был очень жесток?» Жуков ответил: «Верно. Я сам был очень жесток. Обстановка требовала»)...  
В составе отступающих войск Иван Петрович добрался в 1941г. до Дмитровска, потом до Мценска. Отпросился у своего полковника-пограничника съездить домой на один день – повидать родных. Здесь он узнал, что Дмитровск, как и Орёл, занят немцами, и надо добираться окружными путями до г. Мценска.  
На обратном пути в Мценск заехал на Работьковский спиртзавод. Директор спиртзавода дал две четверти спирта (6л). Когда вернулся в Мценск со спиртом, полковник не ожидал уже его увидеть. Думал, что Иван Петрович искал удобный случай дезертировать.
После отступления наших войск из Мценска Иван Петрович был переведён по службе сначала в Архангельскую область, потом в блокадный Ленинград. Окончание войны встретил в звании капитана.  
В 1947г. на Ивана Петровича поступил донос о том, что дед Балалаева служил в жандармерии г. Дмитровска. После года службы на финской границе Балалаев И.П. уволился и вернулся к своей довоенной учительской профессии в село Волконское. 
Рядом со школой стояла уцелевшая в военное лихолетье достопримечательность села: деревянная церковь без единого гвоздя. Видимо такое соседство не устраивало чиновников от идеологии. Церковь разобрали и отвезли в село Морево, где брус и брёвна от неё растащили на хозяйственные постройки.
Согласно сведениям краеведа Музалёва: «Церковь рождества Богородицы в селе Волконске была построена, по рассказам местных старожилов, лет 250-300 назад в селе Глоднево, а в 1799 году пересена в Волконск».  
Иван Петрович в начале 90-х, после смерти супруги, уехал в Петрозаводск к сыну, который закончил здесь мореходку. Как участнику войны Ивану Петровичу дали квартиру в столице Карелии…

 

«Матка, камрад эссен!» 

3октября 1941г. немцы заняли Орёл. Незадолго до их прихода, успели расстрелять в Орловском централе политзаключённую Марию Спиридонову, лидера левых эсеров, входящих в состав Советского правительства в 1917-18г.г.  
По рассказу Янченко Петра Афанасьевича(1918-1991), машиниста паровоза, эвакуировавшегося в Тамбов проездом через Орёл, 1октября 1941г. в городе было много наших войск. К концу дня, при выезде из Орла, он попал под немецкую бомбёжку. С захватом немцами Орла 3 октября и Брянска 6 октября 1941 года попали в окружение примерно 200 тысяч наших солдат и офицеров. Это было время, по словам поэта А.Твардовского, когда «одним чохом сдавали города»... 
Днём над сёлами кружил немецкий самолёт. По ночам, в основном через Б-Кричино и М-Кричино, выходили «окруженцы» в сторону Курска. Как-то октябрьской ночью дядя Ник. Гр., Минаков Я.Я.был проводником у целого подразделения человек в 300.  
10октября 1941г. из села М-Кричино был виден большак Упорой – Дмитровск, по которому шли колонны танков и машин. Машины были на полугусеничном ходу. Несколько из них завернули в М-Кричино. Настреляли целую машину гусей и свиней. В М-Кричино была свиноферма «рамбуловских» (породистых, крупных) свиней. В отличие от колхозных коней и коров их не успели угнать в эвакуацию, и они пошли немцам на «шашлык»…  
В конце октября 1941г. часов в 8 утра пришел в хату к Васильковым немец с автоматом на груди, с засученными рукавами и красными от холода руками. Он привёл с собой 3-х наших пленных. «Матка, камрад эссен!» Мать только чугун с супом из печи достала. Покормила. Немец привёл еще 3-х пленных в мокром обмундировании. Они суп доели. Из разговора за столом узнали, что «окруженцы» попали в плен при переходе речки Расторог вброд. Пленных потом конвоировали на Дмитровск… 

Новые порядки 

Немцы приказали выбрать старосту. Избрали сходом Савина Илью Афанасьевича. Он был в плену в 1-ю мировую войну и знал немецкий язык. Стали записывать в полицию. Кто отказывался - били шомполами.  
Землю раздали в единоличное пользование. Лошадей расхватали ещё раньше, как только узнали о бегстве колхозного начальства. Прошло 12 лет от начала коллективизации, так что некоторые брали прежних своих сивых, гнедых, вороных…  
Объединились по дворам: 5-6 хозяйств, по принципу родства, соседства, симпатий, общих интересов. Обрабатывали и убирали наделы совместно.  
Это было возрождением прежних артелей и ТОЗов (товариществ по совместной обработке земли), существовавших до революции и коллективизации.  
Немцы установили налог один центнер зерна с души. Был также налог в пользу немецкой армии - одна корова с 10 дворов. Под этот налог попали, прежде всего, жёны «активистов» Советской власти. 
Так у жены Сафонова М.П.(«Рябого»), Прасковьи Климентьевны, хотели забрать корову. Старостой уже был Савин Михаил Андрианович, бывший колхозный пасечник и хороший бондарь. Савин Илья Афанасьевич из «мягкотелости» ушёл с должности, так как «трудно решал» вопросы снабжения немецкой армии. 
Егор Яковлевич Минаков, дядя Ник, Гр. по матери, имел 4-х детей и с 1936г. жил в старой хате-завалюшке. Он предложил вместо коровы Прасковьи Климентьевны свою корову. Взамен этого отдать ему пустующую хату при бывшей колхозной конюшне. С согласия схода селян староста согласился на такой обмен коровы на хату.

Никто не знал, откуда он  

В Хуторе Михайловском (Сумская область, км 250 от М-Кричино) был лагерь для военнопленных. По их словам работали как волы, а кормились раз в день банкой плохого проса. Беглые пленные и «окруженцы», человек 25 выходцев с Урала, жили и работали в М-Кричино за харчи. Среди них офицер Сергей, политработник Володя. 
Летом 1942г. пришла бумага – всех бывших пленных в полицию. Они посовещались между собой и 23 человека решили уйти в партизаны к Федосюткину, бывшему 1-му секретарю райкома партии г.Дмитровска, в долбенькинский и промклевский лес. Один из военнопленных ушёл в полицаи, другой, заболев тифом, остался в селе.
Политработник Володя отказался быть под началом Сергея и ушёл ночевать к дяде Ник. Гр., Егору Яковлевичу Минакову, который был связным у партизан. На следующий день Сергей вернулся с частью своих товарищей к Егору Яковлевичу. Тот ответил, что Володя ночует не у него, а у ухажёрки (сожительницы). Сергей попросил Егора Яковлевича позвать Володю и, когда тот появился на пороге входной двери, ни слова не говоря, выстрелил и убил его. Володя похоронен на м-кричинском кладбище как неизвестный солдат. Никто не знал его фамилии, откуда он…  

 

«Думал, что меня расстреляют!»

Партизаны действовали по ночам. Осенью 1942г. они подпилили б-кричинский мост, а сын «Кузяки», Николай Кузьмич Васильков, срезал два пролета кабеля метров 500 телефонной линии Дмитровск – Комаричи и увёз к партизанам. 
«Еще в начале октября 1941 года стал создаваться Дмитровский партизанский отряд. Его ядром стали девять коммунистов во главе с секретарём райкома партии А.Д. Федосюткиным. Базой партизан стали леса Сужой Хатыни. Руководил отрядом Федосюткин. Окончив лесной техникум, А.Д. Федосюткин долгое время работал директором леспромхоза. В 1940 году коммунисты района оказали высокое доверие Андрею Дмитриевичу, избрав его первым секретарём районного комитета партии. Вместе с Федосюткиным в отряд пришёл Ф.Р. Рудых, работавший до войны председателем райисполкома. Рудых стал комиссаром отряда». Шульгин Пётр Григорьевич (1889-1978?), дед по матери Ушкановой Н.А. 1958 г.р., до войны работал председателем сельсовета в Рублино. На работу ходил пешком через лес ежедневно. Был «заядлым» коммунистом – образов в хате не держал. Вместо них на стенах висели портреты Ленина и Сталина. Его пытались убить. Ночью подожгли амбар, но дед и родственники не решились выйти тушить и спасать своё добро. Перед войной активисты партии возили в лес оружие и закапывали его в «схроны». Когда же началась война, Пётр Григорьевич ушёл в партизаны в отряд Федосюткина. Получил прозвище «Поддубный». Так было принято у партизан для конспирации, ведь их семьи остались в оккупированных немцами деревнях и сёлах. Стали искать оружие, но место схрона не могли обнаружить. Тогда Пётр Григорьевич, как участник операции по захоронению оружия, вызвался найти его. Определил место в лесу и стали копать. Не нашли. Стали копать поблизости в другом месте – тот же результат. Раздражённые неудачей партизаны, заговорили о предательстве, а некоторые стали предлагать расстрелять Шульгина, Он стал умолять их копнуть хотя бы ещё на штык лопатой. Копнули и наткнулись на винтовки. Пётр Григорьевич вновь обрёл доверие товарищей. После войны рассказывая своим внучкам об этом эпизоде своей партизанской жизни он говорил: «Думал, что меня расстреляют»…

Его жена Татьяна и сын Валентин (1928 - ?) были связными партизан. Жена Татьяна взяв дочек: Нину 1938? г.р. и Шуру 1924 г.р. шла с ними в лес якобы за ягодами-грибами. Через плечо у неё был липовая палка с узелком с немудреной пищей – бутылкой молока и вареной картошкой или куском хлеба. Донесение же искусно было спрятано под липовой корой. Зимой чаще связником был сын Валентин. Сосед-полицай, заподозрив его, донёс об этом немцам. Те пришли искать мальчишку в хату, но мать успела спрятать сына под лавку, накрыв его домотканым рядном. Немцам она сказала, что сына нет дома, где-то на улице. Когда же те вышли во двор и направились назад в комендатуру, то сосед-полицай стал махать рукой, мол, идите обратно и «тыкать» пальцем в хату Шульгиных. Немцы вернулись и в этот раз обнаружили Валентина под лавкой. Они его избили так ногами, обутые в сапоги, что он недолго после этого пожил. А полицай умер своей смертью уже задолго после окончания войны в своей родной деревне Алешинка…

 

"Вы - наш второй фронт!"

 

В мае 1942 года был создан Центральный штаб партизанского движения во главе с маршалом Ворошиловым и секретарём ЦК ВКП(б) Белоруссии Пономаренко для координации своих действий с командованием Красной Армии. Ещё ранее в зимой 1941 – 42 г.г. для активизации действий партизан в Орловскую и Смоленскую область через линию фронта направляется отряд Д.Н. Медведева. Он помогает командирам партизанских отрядов Брянских лесов установить авиа и радиосвязь с «Большой землей». При возвращении назад и переходе через линию фронта Медведев был ранен и вместе со своим адъютантом Николаем Королёвым пленён тремя немцами на опушке леса. Двое немцев остались охранять партизан, а один спустился в блиндаж для доклада офицеру. Королёв до войны был чемпионом СССР по боксу в тяжёлом весе и, воспользовавшись ситуацией, «нокаутировал» своих охранников. У одного из немцев выхватил гранату из-за пояса и метнул её в блиндаж. Затем, взвалив раненого командира на плечи, скрылся в лесу…
По рассказу пулемётчика Костина из п/о им.Кравцова в конце 1942 года командиры наиболее активных партизанских соединений были приняты в Кремле Сталиным, Ворошиловым и Пономаренко. На вопрос Ковпака С.А. «когда будет открыт второй фронт нашими союзниками», Сталин ответил: «Вы – наш второй фронт!» После приёма гости вдруг обнаружили отсутствие пропусков для прохода через кордоны кремлёвской охраны. Выход нашёл сметливый Ковпак. Построились в «колону по двое», и представительный, под два метра, Михаил Дука под «раз-два, левой» вывел партизан из территории Кремля…  

Касаясь «второго фронта» и помощи союзников СССР уместно привести слова из воспоминаний Хрущёва Н.С.: «Сталин неоднократно говорил, что без ленд-лиза, мы не смогли бы выиграть войну…» Хрущёв не раз возвращался к этой теме в своих мемуарах: «Нужно отдать США должное: они нам дали очень многое… Я абсолютно согласен со Сталиным, который тоже очень высоко ценил помощь со стороны США; неоднократно в беседах лично со мной или в узком кругу членов Политбюро он говорил, что если бы не Америка, не её помощь, мы бы не справились с Гитлером, потому что лишились многих заводов, средств и материалов, необходимых для ведения войны»...
Дуке весной 1943 года доставили пленённого немецкого майора, как потом оказалось, с документами, касающимися операции «Цитадель». Офицер отказался отвечать на вопросы, пока ему не вернут его форму. Дука «гаркнул» так на своих подчинённых, что те, со слов Костина «быстрее немца одевали, чем раздевали!»
Командир п/о им.Кравцова Дука М.И. в 1943 году получил звание Героя СоветскогоСоюза, и ему было присвоено звание генерал-майора. В конце1946 года он стал начальником Одесского военного округа, сменив там опального к тому времени маршала Жукова. В настоящее время одна из центральных улиц Брянска носит имя героя-партизана.
Звание Героя Советского Союза было присвоено и навлинскому партизану-подрывнику Ижукину Алексею Ивановичу. Он изобрел «мину-нахалку», которая представляла собой скреплённый дощечками тол в достаточном количестве или толовые шашки с детонатором натяжного действия. После проезда немецкого патруля на дрезине по железной дороге, следом шёл воинский эшелон. В последний момент Ижукин выскакивал из засады, бежал наперерез паровозу и ставил свою мину на рельсы. Кроме дерзости, нужна была расчётливость и хладнокровие. Подрывник Дмитрий Дзынов при постановке такой мины погиб, но ценою собственной жизни пустил вражеский эшелон под откос неподалёку от станции Погребы. На месте гибели партизана близ железной дороги стоит скромный обелиск… 

"Прячься партизан! Застрелю!"

 

Со слов моей матери Прохоровой (Тишиной) Веры Михайловны (1923-2009) родом, из Игрицкого, 1октября 1941г. раненые и «окруженцы» из 13-й советской армии были размещены в школе и по хатам жителей с.Игрицкое и с.Лугань Комаричского района Орловской (Брянской с 1944г.) области.
По её рассказам именно в это время начинается организация партизанского отряда «За Родину» Трощенкова П.Д. Тогда же вокруг села старостой Юдиным (он «работал» на партизан) были выставлены посты самообороны. 
Под годовщину «Октябрьской» пришли из леса партизаны и провели торжественный праздничный митинг в селе Игрицкое. В декабре 1941г. во главе п/о (партизанского отряда) «За Родину» становится бывший 1-й секретарь Комаричского райкома партии Сидоренко Алексей Исаевич, во главе п/о им. «Чкалова» - Балясов Михаил Васильевич, п/о им. «Молотова» - Арсёнов Кондратий Васильевич. 
Был отряд, состоявший из девушек-комсомолок. Они отказались от опеки со стороны мужчин и выбрали из своих рядов командира и комиссара. К сожалению, в одной из «хозопераций» (так называлась добыча запасов продовольствия), девичий отряд попал в засаду и был полностью уничтожен полицаями. 
В январе 1942 г. в село пришли отряды Сабурова, а затем Ковпака. Ковпаковцев жители села Игрицкое встречали хлебом-солью, чем весьма удивили и порадовали их командира Сидора Артемьевича. Совместно с другими партизанами эти п/о совершили налёт на немецко-полицейский гарнизон посёлка Локоть. В результате партизанского рейда полицаи понесли потери, был убит обер-бургомистр Воскобойник…  
В мае 1942г. карательный отряд мадьяр и полицаев атаковал с.Игрицкое. У партизан была пушка, бой шёл два дня, пока не закончились снаряды и патроны. Партизаны отступили, многие жители ушли с ними в лес. Из тех, кто остался, каратели расстреляли 60 человек. Одного старика подняли на штыки. Его дочь от такого жуткого зрелища сошла с ума.

В статье «Партизанская печатница» газеты Комаричского района Брянской области «Верный путь» рассказывается о боевой биографии партизанки Тишиной В.М.: «Наша землячка Вера Михайловна Прохорова ушла в партизанский отряд имени Чкалова в мае 1942 года вместе с матерью Клавдией Егоровной Тишиной, сестрой Раей и пятнадцатилетним братом Владимиром… Руководитель минёров-подрывников отряда Михаил Яковлевич Суходолов пригласил её в свою диверсионную группу. Девушка стала ходить на опасные задания по подрыву железнодорожного полотна, мостов и эшелонов с живой силой и техникой противника вместе с опытными подрывниками и вскоре в совершенстве овладела мастерством партизанского минёра… Когда летом 1943 года в партизанском отряде появились шрифты и печатный станок, командование отряда, назначая печатницу партизанских листовок и сводок Совинформбюро, остановило свой выбор на Вере Михайловне и не ошиблось. Вера Михайловна в сложных условиях лесной жизни оперативно печатала партизанские издания. Кстати, когда наш район был освобождён от гитлеровских оккупантов, она доставила из леса в Комаричи печатный станок и кассы шрифтов и передала их в возрождённую типографию тогдашней районной газеты «Путь ударника»... 
До января 1943г. в Игрицком стоял гарнизон полицаев, пока партизаны не отвоевали село. Причём полицейские одного из дзотов сдались в плен. К лету 1943г. число перешедших в партизанские отряды полицейских, даже иногда превышало численность партизан, что вызывало определённые опасения. Полицейские были, в основном, из бывших военнопленных и «окруженцев»…  
В январе 1943г. п/о им. «Чкалова» и «Тимошенко» совершили дерзкое нападение на ж/д станцию Комаричи, освободили заключенных из тюрьмы (ныне здание сзади памятника-пушки). Партизан Астахов Илья ворвался в здание вокзала и открыл огонь из автомата по находившимся там немцам, но ответными выстрелами был сражен насмерть. Партизанам не удалось прорваться к деревне Пигарёво (3км южнее Комаричи), где находились сильный полицейский гарнизон и водокачка подачи воды на станцию для паровозов...  
Карательный отряд из немцев и полицаев в январе 1943г. вновь заняли Игрицкое. Жителей под конвоем погнали в д.Лагерёвка и с.Бобрик (7км северо-восточнее сёл Игрицкого и Лугань). По пути одна женщина несла на руках грудного ребёнка, другая вела сына за руку. Идти по снегу с детьми было тяжело, и они отставали от других. Одна из матерей попросила оставить их на дороге. Немец-конвоир застрелил мальчика, а мать ударами приклада погнал дальше…  
Тетя моей матери шла по этой дороге с двумя сынами-двойняшками: Шурой и Лёвой Якунинами. Полицай сказал шестилетнему Шурику: «Прячься партизан! Застрелю!» Тот испугался и спрятался в сарайчике, стоявшем при дороге, недалеко от деревни. Полицай выстрелил и попал мальчику прямо в лоб…

«Всё равно они нас расстреляют»

В 15-17 км южнее ст. Комаричи находится село Угревище. Осипов Николай Никанорович 1925 г. р. уроженец села Угревище Комаричского района Брянской области. По его словам в 1935 г. церковь в селе решили переоборудовать под клуб. Сняли три колокола, два из них разбили и сдали на металлолом. Когда стали разламывать церковный купол, один из строителей упал и сломал руку. Это посчитали за знак свыше и переделку забросили. Во время оккупации, при отступлении, немцы разобрали церковь на блиндажи…

Первым председателем колхоза в селе Угревище стал комсомолец Глебов Сергей Конович 1912 г.р. После войны председателем колхоза был Уляхин Семён, который сделал хозяйство передовым, по словам Николая Никаноровича…

В конце ноября 1942 года со стороны села Опажа и деревни Мостечня (до революции 1917г. между тремя этими селами была общинная дубовая роща) появились цепи карателей. Связные и разведчики партизан, проживающие в Угревище, заметались в поисках выхода. В горячке и спешке не нашли ничего лучшего как спрятаться в копнах соломы на поле. Только что выпал снег и карателям не стоила труда по следам найти и пленить беглецов.
Их привели в село, выстроили и на глазах у родственников и односельчан начали расстрел. Шматков Михаил Матвеевич (прим. 1918г.р.) стоял напротив мадьярского офицера. Когда тот поднял пистолет и выстрелил, Михаил, на мгновенье, опередив мадьяра, упал лицом вниз. Пуля попала в живот, но Шматков был в сознании. Он слышал, как офицер передёрнул затвор и приставил пистолет к его голове. Щёлк! Осечка! Повторное передергивание и вновь осечка. Мадьяр пнул раненого сапогом в лицо, но Михаил Матвеевич сдержался и признаков жизни не подал.
Каратели зажгли хаты расстрелянных, а жителей села погнали за 10 км в село Шарово. Михаил лежал на снегу ничком и не подавал признаков жизни до тех пор, пока на нём не загорелась на спине верхняя одежда. Ничего не видя в едком удушливом дыму, он куда-то пополз и провалился в нужник (сортир). Спину перестало жечь, но и выбраться отсюда самостоятельно он не мог.
Лишь через сутки возвратились родственники, чтобы похоронить убитых и, заслышав стоны, вытащили Михаила из зловонной ямы. Пуля прошла по касательной, не повредила кишок и он, на удивление соседей и на радость родственникам, быстро пошёл на поправку.
Жена Михаила Матвеевича присутствовала при расстреле мужа, будучи беременной. Одной рукой она держалась за живот, а другой облокотилась на чьё-то плечо. Когда в 1943 году родилась дочь, то у неё на пол-лица было родимое пятно. Носили к бабке выговаривать и, от родимого пятна не осталось и следа...
В феврале 1943 года, когда наши заняли Севск, в селе Угревище появились немцы. Шматков М.М. с товарищами решили спрятаться от «греха подальше» на окраине села у односельчанина, тоже связанного с партизанами. Тот спустил их в погреб по лесенке, накрыл сверху крышкой и забросал сверху навозом. Для пущей маскировки.
Немцы же именно здесь решили устроить оборону от возможного наступления наших войск. Хата стояла на высоком берегу р.Усожа. Фашисты заставили хозяина разбросать навоз и установили пулемёт прямо на крышке погреба. Прятавшиеся в погребе вскоре почувствовали, что дышать им стало трудно. То ли отдушина в сильные морозы заиндевела и покрылась наледью, то ли навозом её забросали. Посовещавшись шёпотом, решили, что лучше умереть от удушья, чем подняться наверх и быть расстрелянными немцами. 
Попрощались и стали ждать конца. Но один из товарищей Шматкова не выдержал нехватку воздуха, вскочил, стал кричать и стучать палкой в крышку погреба. Немцы завозились, открыли погреб и скомандовали выходить. В их речи между собой часто слышалось слово «партизанен». Последовал приказ зайти в пустующую хату. 
Здесь, что называется, «инициативу в свои руки» взял Михаил Матвеевич. «Мужики, всё равно они нас расстреляют. Рядом речка, кусты. Кто-нибудь да спасётся. Я скомандую: раз, два, три и – кто в окна, кто – в дверь!» Никто не спорил, согласились. 
Приготовились и кинулись разом из дома. Стрельба, автоматные очереди, крики. Шматков замешкался на секунду, заметался от окон к дверям и остался один в хате. Выстрелы прекратились. Михаил кинулся к печи и протиснулся в щель под неё. Немцы зашли, что-то «погырчали» по-своему и, оставив дверь открытой, ушли. 
Стоял март месяц с легкими морозцами. Два дня не вылезал из-под печи Михаил, пока не вернулся хозяин и, стало ясно, что немцы село покинули.
После освобождения и прихода наших, Михаил Матвеевич был призван в действующую армию, в саперные войска. Вернулся домой цел и невредим.

 

Когда убегают от судьбы

О случае бегства от, казалось бы, неизбежного, мне рассказывала моя мать Прохорова (Тишина) В.М. (1923-2009) Будущий муж её сестры Раи, Паршин Иван Сергеевич (1926 (25)- 1980) из деревни Жадино Комаричского района был связным и разведчиком у партизан. Когда об этом узнали полицаи, то они его арестовали и повезли  на санях в Локоть. Стоял поздний март 1943 года. Полицаи для согрева «подкрепились» самогонкой и ехали, разговаривая меж собой и, не оборачиваясь назад. Ивану удалось освободить руки от пут верёвки. Был он дюжий парень, коренастый, широкий в плечах с увесистыми кулаками. Бросившись на полицаев, он «нахлобучил» им обеим «по первое число», а потом побежал по мартовскому глубокому и рыхлому снегу к лесопосадке. Не сразу полицаи пришли в себя и открыли стрельбу. Беглецу посчастливилось остаться невредимым и скрыться. После Иван Сергеевич воевал танкистом, войну закончил в офицерском звании. Служил в послевоенной Германии, научился неплохо понимать и говорить по-немецки. Вышел на пенсию в звании майора. Умер и похоронен в городе Владимире-Волынском Житомирской области (Украина). Его сыновья-близнецы Игорь и Валерий 1953 г.р. – офицеры. В настоящее время – военные пенсионеры. Один живёт в г. Наро-Фоминске, другой – в г. Рязянь…

Осипов Николай Никанорович 1925 г.р. состоял в одной роте подрывников вместе с моей матерью Тишиной (Прохоровой) Верой Михайловной (1923-2009) и её сестрой Тишиной (Паршиной) Раисой Михайловной (1925-2007). Бабка Тишина Клавдия Егоровна, будучи кухаркой в отряде им. Чкалова, по-матерински прилюбливала худенького, весёлого и бойкого паренька и старалась при случае подкормить хоть какой-нибудь добавкой из скудных партизанских харчей. Из недостатка пищи и витаминов у всех партизан кровоточили от цинги дёсны и шатались зубы. В июне 1943 года, в разгар Орловско-Курской битвы группа подрывников, в которую входил и Осипов Николай, получила задание совершить диверсию на отрезке железной дороги Суземка – Хутор Михайловский. Выдвинувшись в район ж/д станции Воронежская (Терещенко) группа совершила удачный подрыв эшелона с боеприпасами и начала отход на базу. Возвращались назад лесом, устали и сделали привал. Один остался караулить, другие улеглись на землю передремнуть. Проснулись все четверо от окриков на немецком языке и, открыв глаза, увидели приставленные к груди штыки. Спешившиеся с коней немцы, видимо, шли по следам подрывников и взяли их, что называется «тёпленькими». Пленников пригнали в село Коростовка Севского района. Отсюда «рукой подать» до Суземского района. Партизан поместили в хату, обнесённую колючей проволокой с часовым у входа. В течение трёх дней их избивали при допросе, пытаясь выявить местонахождение других партизан. Местной, старой женщине «Петровне» немцы всё же разрешали подкармливать партизан «чугунком вареной картошки». Она-то и сообщила пленникам, что около церкви немцы построили виселицу и завтра, в годовщину начала войны, 22 июня «будут вас вешать». В достоверности слов Петровны партизаны могли убедиться и сами, посмотрев в окошко. Решили бежать – но как? Дождавшись ночи стали разбирать доски на потолке. Выбрались на чердак, сделали дыру в соломенной крыше на ту сторону, «где не светил фонарь и не ходил часовой». Спустившись на землю, сумели проделать лаз в колючей проволоке и бежать в лес. К утру ближе добрались до какого-то болота и укрылись в нём за кочками и кустиками, стоя по горло в воде. Немцы преследовали беглецов, и вышли к этому болоту. Целый день они вели стрельбу наугад, надеясь попасть в партизан. Ночью подрывники выбрались из топи и к полудню следующего дня дошли до отряда. Немцы в это время проводили операцию по окружению и уничтожению партизанской бригады имени Молотова, в которую входили также партизанские отряды имени Тимошенко, Пожарского и других. Всего в бригаде было 600 человек. Командиром отряда имени Чкалова был вначале Трощенков Павел Дмитриевич, потом стал уроженец села Угревище Васечкин Тимофей Андреевич (1900-196?), а начальником штаба Чеченин Пётр Семёнович (1914-1965). Карателям удалось оттеснить партизан и прижать их в Трубчевском районе к Десне, на противоположном берегу которой тоже находились немцы. У партизан почти закончились боеприпасы и продовольствие. Положение было безнадёжным. Сделали донесение по рации на «Большую Землю». Ночью прилетели ПО-2 и стали сбрасывать на парашютах груз партизанам. Те обозначали выстрелами из ракетниц своё местонахождение. Сбрасывали автоматы, диски с патронами к ним, продовольствие. Николаю удалось найти парашют с 3-х килограммовой банкой концентрированного гороха. Сбрасывали также американскую тушёнку в жестяных банках. Не теряли время даром и немцы – ночью они пилили дубы и делали засеку. Утром партизаны, строча из автоматов, ринулись на прорыв. Когда перебирались через сваленные дубы, то видели здесь лежащих убитых немцев. Далее маршрут следования бригады был в Севский район, в котором в деревне Смелиж находился партизанский аэродром. Шли цепочкой по одной тропе, но когда приблизились к реке Сев, увидели в ней купающихся немцев. Поразмышляв и посовещавшись, командиры решили в бой не ввязываться, ввиду недостатка боеприпасов, а пуще всего, чтобы не обнаруживать себя. Рассредоточившись мелкими группами стали искать свободные переправы через Сев. По прибытию в Смелиж подрывники взорвавшие эшелон с боеприпасами вместе с ранеными были отправлены на самолётах через линию фронта, при перелёте через которую подверглись зенитному обстрелу врага. Самолёт встряхивало от близких разрывов и бросало из стороны в сторону. Николай, как и другие, натерпелись страху и с замиранием сердца ждали худшего. Но пронесло. Их доставили в Москву. Перед вылетом на «Большую Землю» Николай сменил трофейную обувку на «родные» лапти. Негоже было являться в Кремль на награждение в фашистских сапогах. Сапоги Николай пытался снять с «мёрзлого немца» ещё зимой. Широкие в конце голенища и узкие в подъёме сапоги никак не снимались с ног мертвеца. Пришлось ножом отрезать голенище в подъёме и превратить сапоги в чоботы. Но напрасно Николай и его командиры беспокоились насчёт своего партизанского «обмундирования». Перед приёмом в Кремле их одели в новую солдатскую форму, обули в сапоги. Председатель Верховного Совета СССР Калинин М.И. и Секретарь Президиума Верховного Совета Горкин вручили командиру группы подрывников Камелягину орден Красного Знамени, остальным троим, в том числе и Николаю Никаноровичу Осипову, ордена Красной Звезды. При возвращении назад в Смелиж перелёт через линию фронта прошёл без зенитного обстрела… После освобождения Орла и Брянска от немцев Осипов Николай принимал участие в партизанском параде в Орле. Парад принимал Маршал Буденный. (Возможно «Никанорыч» по старости лет при воспоминании спутал одного легендарного маршала с другим – Ворошиловым. А может там были оба сподвижника Сталина. П.В.). Из Орла их отправили в Свердловск в эвакуированное туда Черкасское пехотное училище на обучение, после которого Николай стал сержантом действующей армии. Тактических занятий для бывших партизан не проводили, считая, по-видимому, что те и так грамотны в этом отношении. Зато просвещали политзанятиями по 5 часов ежедневно. Воевал Осипов Н.Н. в спецбатальоне в составе 1-го Белорусского фронта Конева И.С. (Скорее всего здесь память «Никанорыча» вновь дала сбой на 84-м году жизни. Известно, что Конев командовал 1-м Украинским фронтом. П.В,). Задачей бойцов спецбатальона было проникновение через линию фронта в тыл противника и сообщение координат для огня «катюш». После войны Николай Никанорович работал в родном колхозе кладовщиком. В 1960 году побывал в селе Коростовка Севского района и повидался со своей спасительницей бабкой Петровной. Осипов Н.Н. был трижды женат. От первого брака две дочери: Валентина 1952 г.р. и Мария 1954 г.р. Обе замужем за греками и живут в Мариуполе. Обе стали уже бабушками и имеют внуков. Сам Николай Никонорович после пожара, от которого сгорел его дом в Угревище, купил дом в пос. Каменец, что в 3 км от пос. Комаричи по большаку Комаричи – Севск. Здесь он проживает в доме, отапливаемом дровами со своей третьей «гражданской» женой…

Леднёва Валентина Фёдоровна, бывшая брянская партизанка, в конце 70-х годов проживала в Бежицком районе города Брянска. К ней я был командирован как старший научный сотрудник музея «Партизанской славы» для сбора историко-краеведческого материала. Наш разговор с нею продолжался часа полтора. Поначалу спокойная беседа-воспоминания закончились слезами и приёмом валерьяновки. Действительно было от чего разволноваться. В начале войны Валентина была замужем за офицером. Перед самой войной он её успел отправить домой к родственникам, сам же пропал без вести в первые недели войны. После оккупации Брянщины Валентина пошла в партизаны, так как будучи женой офицера, не рассчитывала на снисхождение от оккупантов. В партизанском отряде часто ходила на разведку, была связной с подпольщиками, которые передавали нужные сведения партизанам. Однажды возвращаясь в отряд с задания, проходила через сожжённую карателями лесную деревню. Вдруг сзади послышался нарастающий гул моторов и лязг гусениц – два немецких танка приближались к сожжённой дотла деревне. Валентина испугалась – не за мной ли это погоня? Что делать, куда бежать, если кругом редкий сосновый лес без кустарника? Заметавшись среди спаленных хат, Валентина спряталась…в печи, каким-то образом протиснувшись в дымоход головой! Танки прошли, как показалось Вале, совсем рядом – дрожала земля под их тяжестью. На какое-то мгновенье ей показалось, что немцы её заметили и сейчас раздавят вместе с печью. Но они проехали мимо. Как только гул танковых моторов утих, Валентина вылезла из печи, что называется, «ни жива, ни мертва» и бросилась бежать в противоположную сторону. Дорогу к партизанскому отряду она искала гораздо дольше, чем обычно и вышла не с той стороны, где её ожидали. Партизан-часовой был изумлён не только тем, что она целой-невредимой прошла через минное поле, окружавшее партизанский лагерь с этой стороны, но и внешним видом Валетины: лицо и руки девушки были в саже, а длинная коса … седой! А шёл ей в то время 24 год… 

«Давай поменяемся местами!»

В мае 1943г. немцы окружили в 10-км кольцо партизан Комаричского и Суземского районов. Партизаны, рассредоточившись мелкими группами и поодиночке, выходили из окружения. Часть из них, засевши в траншею, прикрывала отход своих товарищей. Кончались патроны, и приходилось спешно отступать. Шедший по траншее впереди моей матери партизан предложил: «Вера, давай поменяемся местами!» Только они сделали это, пуля сразила его…  
Мой дядя по матери Тишин Владимир Михайлович (1929-1944) плавать не умел и чуть не утонул, когда прорываясь из окружения вместе с другими партизанами, переходил речку вброд.
Спасшись и придя в родное село, он не мог удержаться перед сверстниками, чтобы не похвастаться, что был ординарцем у самого командира партизанского отряда. Это дошло до полицаев, и они его арестовали. Спас дядю Володю полицейский из бывших пленных, родом из Питера. Вместе с ним они ушли к партизанам в Белоруссию… 
В августе 1943г. партизаны вновь активизировали свою деятельность на железной дороге Суземка – Холмечи. Подрывать рельсы на железной дороге посылали бывших полицаев, которые в 1943 году большими группами стали переходить на сторону партизан. Моя мать Вера и её сестра Рая (1925-2007) обижались на командиров, что их опытных подрывников и комсомолок не направляют на боевое задание…

Вот сведения о действиях партизан в этот период из трофейных немецких документов: «За последние 3 месяца партизаны 250 раз взрывали железнодорожную линию Брянск – Комаричи. В Брянских лесах воевать с русскими трудно, так как много партизан, которых до сих пор не удалось поймать» (обер-ефрейтор Пауль Герман, 266-й пехотный полк, 72-я пехотная дивизия).  
«Оценивая обстановку, сложившуюся на Орловском и Курском направлениях, бывший начальник транспортной службы группы армий «Центр» Г.Теске писал: «В мае 1943 года в результате усилившихся действий партизанских отрядов стала невозможна какая-либо планомерная работа на тыловых коммуникациях». По признанию того же Теске, в июне 1943 года пути сообщения группы армий «Центр» оказались ещё в более тяжёлом положении. Партизаны подорвали на этих коммуникациях 44 железнодорожных моста, 298 паровозов, 1223 вагона, 588 раз прерывали движение на участке железных дорог на 12 часов, 114 раз – на 24 часа, 44 раза – более чем на 24 часа. Генерал Визе, командир 26-й пехотной дивизии, которая в середине июля перебрасывалась через Брянск к Орлу на помощь 9-й немецкой армии, вспоминал: «Мы понесли потери в результате взрыва партизанами железнодорожных путей. Но можно сказать, что нам повезло. Когда несколько дней спустя тот же самый отрезок пути пересекала моторизованная дивизия «Великая Германия», релься были взорваны в 70-ти местах». В разгар сражений на Орловско-Курской дуге орловскими партизанами было уничтожено свыше 10 тыс. немецких солдат и офицеров, пущено под откос свыше 100 эшелонов с живой силой и техникой. Во вражеском тылу было осуществлено около 17 тыс. подрывов железнодорожных рельсов общей протяжённостью 64162 метра на железнодорожных участках Орёл – Брянск, Брянск – Гомель, Брянск – Льгов, Брянск – Хутор Михайловский, Брянск – Рославль. Таким образом, партизанская операция «Рельсовая война», развернувшаяся весной – летом 1943 года в тылу немецкой группы армий «Центр», парализовала транспортные коммуникации противника и во многом облегчила победу советских войск на Орловско-Курской дуге».  
«Известно, что во время войны около тридцати партизан и подпольщиков, находившихся на временно оккупированной советской территории. Были удостоены звания Героя Советского Союза, из них почти половина – 14 человек – действовали на территории оккупированной Орловской области. В ознаменование больших заслуг перед Родиной Верховный Главнокомандующий И.В. Сталин отдал приказ о проведении в г. Орле парада орловских партизан. Он состоялся 19 сентября 1943 года. В параде участвовали делегации почти всех партизанских формирований. Они представляли 60 973 партизан и партизанок, объединённых в 27 партизанских бригад и соединений, в 130 партизанских отрядов». Моя мать Тишина (Прохорова) Вера Михайловна была участница того парада. По её словам добирались они от Комаричи до Орла на телегах трое суток. За свою партизанскую деятельность Тишина В.М. (1923-2009) была награждена орденом Красной Звезды и орденом «Отечественной войны II степени»; медалями: «Партизану Отечественной войны», «За Победу над Германией», «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941-1945 г.г.». «За доблестный труд. В ознаменование 100-летия со дня рождения В.И. Ленина», «Ветеран труда» и другими… 
Однажды кто-то донёс малокричинским полицаям, где заночевали два партизана в селе. Хату окружили, партизан пленили и отправили в Локоть, где был батальон РОА во главе с Каминским и Воскобойниковым. Там была «расстрельная» команда с печально знаменитой уже тогда Тонькой-пулемётчицей.
Антонина Макарова, родом из Подмосковья. В начале войны она добровольцем ушла на фронт. Попала в окружение и плен в составе 2-й ударной армии Власова. На личном счету Тоньки-пулемётчицы 1150 расстрелянных партизан, подпольщиков. Обнаружили её 25 лет спустя после войны в Закарпатье замужем за бухгалтером и под другой фамилией…  
Один из захваченных в М-Кричино партизан, Николай Иванович Баранов, родом из Тульской области, повстречал в охране локотской тюрьмы бывшего однополчанина. Тот и помог ему бежать. Затем Н.И.Баранов воевал в составе действующей армии. После войны вернулся в М-Кричино. Потом переехал на родину к тетке в Тульскую область…  
В конце сентября 1942г. партизаны ночью пришли за старостой Савиным М.А. Повели с собой почти голого, в одних подштанниках, на Михайловский поселок (2км восточнее М-Кричино). Хотели расстрелять, но пожалели как многодетного отца и отпустили.  
Н.И.Баранов рассказал после войны и о судьбе Сергея, командира пленных, ушедших в партизаны. При минировании дороги ему оторвало руку и выбило глаз…

Такие разные судьбы 

Николай, старший сын «Лисицы», был радистом бомбардировщика ПЕ-2. Их самолёт сбили в начале ноября 1941г. над донецкими степями. Весь экипаж: лётчик, штурман и радист Коля добрались до декабря 1941г. до М-Кричино и жили в селе. 
Коля был высокого роста, красивый парень. Штурман женился на учительнице из Кавелино Шитовой Марии Федоровне (после войны она работала учительницей немецкого языка в б-кричинской школе), но пожив месяц, ушёл в неизвестном направлении.  
Масленица, или по церковному календарю «прощёный день», была рано – в середине февраля 1942г. «Кузяка» (Васильков Иван Кузьмич), Минаков Егор Яковлевич, дядя Ник. Гр., и Коля Финаков шли в этот день в деревню Кавелино. Навстречу ехали три упряжки саней с пьяными полицаями. «Привет! Привет!» - стал здоровкаться Николай Финаков со знакомыми «охранниками порядка». Неожиданно из одних саней соскочил кавелинский полицай «Гопчиков» (уличная кличка) и, прицельно два раза, выстрелил и убил Колю…

Уроженцы деревни Кавелино Авилкина (Лобеева) Валентина Григорьевна 1943г.р. и Лобеев Михаил Андреевич 1945 г.р. рассказывали, что «Гопчиковыми» звались два брата полицая Соболевы, примерно 1925-26 г.р. Один из них Иван, имени другого брата не вспомнили. Мать Лобеевой (в замужестве Авилкиной) В.Г., Белоусова Степанида Егоровна (1898-1973), спросила мать полицая «Гопчикова» за что её сын расстрелял лётчика из М-Кричино и, в ответ получила удар серпом по голове.
Позднее, её внук Лобеев М.А. от старших сверстников слышал, что якобы Финаков Николай как-то упрекнул «Гопчиковых», что они служат полицаями у немцев. В марте 1943 года из-за одного из полицаев «Гопчиковых» чуть не расстреляли отца Авилкиной (Лобеевой) В.Г. Лобеева Григория Егоровича (1891-1987).
В годы первой мировой войны Лобеев Г.Е. воевал в звании унтер-офицера, был артиллерийским корректировщиком на воздушном шаре. За боевые заслуги он награждён Георгиевским крестом. Во время боевых действий в рядах пехоты против немцев подвергся газовой атаке, после которой из полка выжил Григорий Егорович с одним сослуживцем. В годы гражданской войны Лобеев Г.Е. воевал в Конармии С.М. Будённого…
Поздним мартовским вечером 1943 года в окошко хаты Лобеевых кто-то тихонько постучал. Когда хозяин прильнул к стеклу, то смутно разглядел военного в шапке со звёздочкой и капюшоне масхалата на голове. Военный приложил палец к губам. Когда Григорий Егорович открыл дверь, то разведчиков оказалось двое. Один из них, узкоглазый, чернявый был похож на узбека. Он вскоре покинул хату и вышел на улицу. Другой стал расспрашивать Григория Егоровича, сколько немцев и полицаев в селе. Сказал, что скоро наши освободят Кавелино, так как находились совсем недалеко – в 4км в деревнях Холчёвка и Берёзовка. После этого разведчик вышел в сенцы и полез на чердак. А под утро к хате Лобеевых подошли немец с одним из полицаев «Гопчиковых». Немец ткнул указательным пальцем на лоб Григория Егоровича и через полицая спросил: где укрывается «рус». Под дулом автомата заставил подняться хозяина по лестнице на чердак. Когда тот развёл руками, мол, никого нет, поднялся наверх и удостоверился в этом сам. Как и когда ушёл разведчик с потолка хозяева не слышали…
После войны «Гопчиковы» получили по 25 лет лагерей, но отсидели не весь срок. По амнистии вышли в 1956г. на свободу, приехали в деревню, забрали родителей и уехали в Грузию… 
Второй сын «Лисицы», Финаков Александр Иванович 1925г.р. был полицаем. Когда-то вначале 30-х г.г. их с братом отец, Иван Финаков, ушёл на заработки в Подмосковье и устроился на Подольскую швейную фабрику. В М-Кричино не вернулся, но жене Ульяне регулярно высылал алименты в 100 рублей. 
Ульяна Ивановна «счёт деньгам не знала». Чтобы не запутаться в цене купюр, она раскладывала их по пачкам в пять одинаковых номиналов: по 10р, по 5р, по 3р, по 1р. «Лисица» - младший (Шурик) разменивал более крупные купюры на мелкие и подкладывал в «стопочки по пять». «Выручку» тратил на покупку курева и сладостей. Если по селу «потянуло» запахом от папирос «Беломорканал», говорили: «Лисица алименты прислал Ульяне»…  
«Лисица» - младший ушёл с немцами при отступлении. Попал в американскую зону оккупации в Австрии. Перебрался оттуда в Австралию. Жил в Мельбурне, работал в порту сварщиком. Через шведский Красный Крест регулярно присылал посылки матери Улле и сестре Нюре (Анна) 1929 г.р. 
После смерти брата в конце 60-х г.г., сестра Нюра по завещанию от брата получила из далёкой Австралии машину, шубы и прочие вещи. Легковую иномарку Нюра продала Хатунцеву Василию Ефимовичу (1925-2007), хирургу Дмитровской районной больницы…  
Полицаи из д.Кавелино, потехи ради, иногда стреляли по трубам домов с.М-Кричино. «Злостным» полицаем был брат Тихона Голякова, предколхоза в М-Кричино после войны. В Кавелино из 25 полицаев процентов 80 – бывшие пленные. 
В М-Кричино полицаем был Гришка Сафонов, сын деда «Лысика». В армию он призывался вместе с отцом Ник. Гр., но сбежал из Литвы домой. Прятался до прихода немцев, потом объявился и записался в полицаи. Он был осуждён после войны на 25лет лагерей, где и помер.  
В Домахе тоже были полицаи: староста Денис Губанов (сидел 10 лет после войны), Ченчик – волостной старшина, старший полицай (урядник) Мурачёв, родом из Воронино, два брата «Глазуна» - Козины Иван и Василий.  
Сафонов Степан Михайлович (отец колхозного бригадира Николая Степановича Сафонова по-уличному «Боляка») участник взрыва Лопандинского сахарного завода скрывался у родственников в деревне Девятино.  
Часть из этих «подрывников» ушла в полицаи и стали выдавать друг друга немцам. Степана Михайловича Сафонова арестовали. Коля Васильков вместе с его племянником (Сафонов Григорий Илларионович, его сын Николай по прозвищу «Душман» служил в 80-х г.г. в Афганистане) стали собирать подписи, что Степан Михайлович из богатой семьи, якобы, ярый враг Советской власти. Люди ставили подписи под такое «свидетельство». Но дед Савин Дм., («Митяк» или «Зуёк» по-уличному) отказался подписываться. Сафонова С.М. немцы повесили.
Сын от первого брака, Тимофей Степанович 1913 г.р. воевал, дослужился до звания офицера. В 1947г. его демобилизовали из армии за то, что отец не ушёл в партизаны, а «отсиживался» в Девятино. Тимофей Степанович рук не опустил и стал «искать правду» в Министерстве Обороны СССР. Был восстановлен в чине подполковника и направлен на должность военкома г. Белгорода (тогда райцентра Курской области), где и умер по уходу в отставку.   

 

О немцах 

Немцы появились, и стали на постой в М-Кричино и других сёлах, в феврале 1943 года. Именно в это время, согласно исследованиям Е.Е.Щекотихина наши войска предпринимают попытку окружения 2-й танковой армии противника на Орловском выступе. Гитлер и его ставка принимают решение снять 9-ю армию генерала Моделя с Ржевского выступа и перебросить её на Орловский.
«К 11 марта 1943 года 9-я армия Моделя в составе 12 пехотных дивизий была полностью передислоцирована в южные районы Орловской области». Советское командование «предпринимает 17 марта последнюю попытку наступления на Орёл. Наша 2-я танковая армия, создав две ударные группировки атаковала противника с целью прорыва на Комаричи и выхода на рубеж р.Нерусса. Одновременно 65-я армия начала наступление на г.Дмитровск. Но успех не был достигнут».  
Васюнин Николай Алексеевич 1936 г.р. (отец Азаровой Л.Н. 1963г.р., бухгалтера Домаховской школы) вспоминал об этих днях: «В марте 1943г. наши со стороны леса захватили деревню Алешинка и побили немцев. В этот же день немцы атаковали Алешинку со стороны д.Сторожище и д.Талдыкино. К утру следующего дня, в масленицу, в живых осталось два наших солдата. 
Немцы выгнали жителей из погребов (ям) и положили нас от мала до велика на мёрзлую мартовскую землю. Пригнали два танка. Неожиданное спасение пришло от приехавшего на машине офицера, который дал команду «отбой»»… 
Об этом бое рассказала мне уроженка д.Сторожище Кольцова (Чибисова в замужестве) Екатерина Ивановна 1935 г.р.. Она помнит, что сначала в деревню пришли наши солдаты. Они ходили по хатам и просили поесть. Их угощали, чем были богаты сами – картошкой. 
Потом деревню атаковали немцы и начали стрелять по хатам из танков. Люди в панике прятались кто – куда. Одну семью «накрыло» взрывом снаряда прямо в доме. Другие выбежали из горящей хаты всей семьёй и бросились через огород к колхозным скирдам на поле и были расстреляны из пулемётов.
Большинство мирных жителей укрылось в своих погребах и подвалах, в том числе и семья Екатерины Ивановны. Одна молодая хозяйка не выдержала рёва скотины, горящей заживо в сарае, кинулась спасать и сама сгорела. Взрывом снаряда была убита корова и у Кольцовых. 
Из ближних к большаку хат деревни немцы, в горячке боя, выводили деревенских мужиков и парней и расстреливали их на улице. Три дня трупы не разрешали убирать. Погибших солдат похоронили на другом концу деревни, ближе к лесу. «После не могла смотреть фильмы про войну» - дрогнувшим голосом и со слезами на глазах сказала Екатерина Ивановна. 
Уже живя в Домахе и работая техслужащей в школе в 70-е годы при директоре школы Лагутееве В.Н., она присутствовала при перезахоронении погибших солдат. Из Сторожища в Балдыж в братскую могилу привезли двадцать гробов.  
За д.Березовка (10 км южнее М-Кричино) в течение всей зимы шли бои. Раз шесть она переходила из рук в руки. Березовка расположена в 2-х км от с.Упорой, через которое проходил большак ж/д ст. Комаричи – Дмитровск – Кромы – Орёл. Как займут Березовку немцы – идёт потом обоз из 10-15 подвод закрытых брезентом. «Битых» немцев возили в пос.Лопандино (12км от М-Кричино) и хоронили возле здания школы, где размещался немецкий госпиталь. Школа располагалась в бывшей усадьбе графа Воейкова.

О боях за Берёзовку интересные сведения сообщил поисковик Кулаков Игорь Анатольевич: «Выписка из Подольского архива ЦАМО, о внеочередном боевом донесении в штаб 354 сд :
Гибель гарнизона Березовка и ее причины.
Гарнизон Березовки, состоящий из батальона 883сп 193сд,роты от 1201 сп-35человек, 2х рот 1201 сп с 5 орудиями,8-82мм минометами и 1-120 мм минометом и 4 ст.пулеметами, а также южнее Березовка оборонялась рота 1199 сп в количестве 60 человек, всего до 500 человек -погиб, из окружения удалось выйти 12 командирам и 40 бойцам, половина из них ранены.
Причины гибели гарнизона следующие:
1.мощный огневой налет противника, причинивший большой ущерб в людях и техники, создавший большой пожар в поселке.
2.быстрый и неорганизованный отход батальона 883 сп из Холчевка без предупреждения гарнизона Березовка, что дало возможность противнику обхода Березовка с севера.
3.замешательство гарнизона, в следствии этих двух причин, растерянность и потеря управления.
По приказу КСД (ком.стрелк.дивизии) гарнизон занял круговую оборону и героически дрался до последнего патрона..Образцы мужества и геройства в этом бою показали:ПНШ-1 1201 сп к-ан Рябинин и сержант Воробьев Сергей Анатольевич»
И.Кулаков сообщает также, «что мой родственник мл.л-т Нестратов Леонид Борисович командир 1 пулеметного взвода 1 пулеметной роты 1201 сп 354 сд по донесению штаба 354 сд пропал без вести в районе д.Березовка Михайловского р-на Курской обл.Также на сайте ОБД есть список бойцов и командиров пропавших с ним вместе в Березовке. В Подольске в архиве имеется ЖБД (журнал боевых действий), где начиная с 28 декабря 1942 года после вывода дивизии во второй эшелон, и до конца 1943 года по дням есть описание жизнедеятельности дивизии и полков входящих в эту дивизию. Так вот, есть описание как 354 сд выгрузилась на ст. Елец и прошла пешком практически без еды около 300 км и не в полном составе по причине отставания тылов вступила в боевые действия» .
Далее Кулаков Иг. упоминает об интересном факте, что 354 сд была передислоцирована с Ржевского выступа в район Орловско-Курской дуги, где в составе 65-й армии приняла участие в наступательной операции феврале-марте 1943 года: «Данные получены мной во время работы в ЦАМО в г. Подольске по поиску сведений о родном брате моего деда. .Нестратов Леонид Борисович 1922 г.р. уроженец Тамбовской области Красивского с-с с.Коноплянки. До ВОВ работал на Тамбовском вагоноремонтном заводе. В РККА призван Тамбовским РВК в первых числах апреля 1942 года ,закончил пулеметную школу-6мес. в г. Моршанске Тамбов. обл. где ему было присвоено звание мл.л-т и попал под Ржев, если сказать точно то в район между Сычевкой и Зубцовым.с 25 ноября принял участие в наступательной операции "Марс".Затем 354 сд передислоцировали в район п. Погорелое-Городище, откуда семьей было получено письмо, что он остался жив и их переводят в центр нашей старой области…
Гибель гарнизона Березовка, в котором находился Нестратов Л.Б., по данным штаба 354 сд произошла 8 марта 1943 года».
С февраля и по август 1943 г., когда за Берёзовку и Холчёвку шли бои, в М-Кричино была тыловая зона немцев. Здесь стояло шесть полевых кухонь для шести рот. На бугре мелового лога д. Холчёвки заняли оборону немцы, по другую сторону лога – наши.  
В хате, где жил Ник. Гр. с матерью, на полу, застланной соломой ночевали человек 15 немцев. В три часа ночи по тревоге они выскочили из хаты. Потом один из них дважды возвращался и искал свою винтовку в хате, но не нашёл.
Утром мать, Прасковья Яковлевна, обнаружила злосчастную винтовку за чугунами под лавкой. От греха подальше, пошла и сказала об этом эсесовцам, которые в составе 18-20 человек располагались на краю села. Пришёл «эсесман», разрядил карабин и на листике записал его номер. Отдал листок матери Ник. Гр., на случай, если вернётся тот немец-растеряха. Но, по-видимому, того убили под Берёзовкой…  
В марте 1943г. мать и старшего брата Михаила выгнали на расчистку снега на Б-Кричино. Коля остался дома один. Зашёл офицер в меховой куртке, вызвал в сенцы Николая и заставил открыть дверцу на потолок. Там были спрятаны гуси, но офицер их не тронул. 
«По его приказанию привели деда-соседа с косой, и тот прорезал дырку в соломенной крыше. Затащили на потолок треногу со стереотрубой и протянули кабель с телефонной трубкой. Офицер стал смотреть в сторону посёлков Южный (3,5км от М-Кричино) и Калиновский (2км) и давать наводку артиллеристам. После артподготовки погнали в атаку лыжников-немцев. Лыжи были у них не очень…»  
«В поселке Михайловском, 2 км восточнее М-Кричино, жила жена фронтовика Фролова Ивана Абрамовича с четырьмя детьми. Пришли наши разведчики в посёлок. Немцы это «засекли». После ухода нашей разведки, они жену Фролова допросили и расстреляли. Детей не тронули…»  
«В отличие от наших, у немцев не было походных бань. Вши «заедали» их ещё больше, чем жителей М-Кричино, так как немцы носили «фланелевые», а не домотканые рубахи и подштанники. Когда мать печь затопит, то немцы хватали ямки (ухват), наматывали на них подштанники и совали их в печь, чтобы выкурить «партизан» (вшей)».  
По рассказам моей матери Тишиной В.М., настоящие партизаны зимой выпаривали вшей в сильно нагретой железной бочке, а летом бросали свою одежду на большой муравейник…  
«Для борьбы с конскими вшами немцы использовали серый порошок по запаху похожий на дуст. Конюх-немец протирал в резиновых перчатках круп лошади «вшивым порошком». При возможности, наши воровали и посыпали им свои штаны и рубахи».  
«Наши самолёты разбрасывали листовки на немецком языке. Одну листовку ребята принесли немцу лет сорока, стирающему кальсоны в речке. Читать листовку он, то ли не захотел, то ли не сумел. Долго смотрел в неё и сказал: «Пропаганда». Сами немцы называли его «Теп». Ребятню он любил стращать шутя: «Яйки резе!» Так про себя и прозвали его м-кричинцы». 
Немцы понастроили сортиры, вырыв ямы и настлав сверху доски с помостом для сиденья. Справляя нужду, «между делом», читали газету или играли на губной гармошке, нисколько не стесняясь удивлённых местных жителей… 

«Узнают – убьют!»

Возле хаты Васильковых стояла немецкая кухня. Коля подрабатывал «мельником», заодно приглядывая, что, где можно «спереть»! На кухне готовились первые и вторые блюда и на третье кофе или чай. Повар Франц, отмерив, Коле нужное количество зерен для кофемолки, ходил и ел, и ел! «Был он толстый, как шкаф. Начальником кухни был унтер-офицер Фриц 1925г.р. добрый по натуре человек. Он показывал Прасковье Яковлевне фото брата Карла 1919 г.р., который погиб под Сталинградом. Фриц не курил. Он собирал «пайковые» сигареты и отсылал их в Германию». 
Иногда Коля просил у Фрица сапоги – поиграть в городки. Среди сверстников он был первым в этой игре в М-Кричино. Война – войной, а у детей свои игры и «заботы». Помимо городков играли в лапту, «муху», прятки (похоронки). К старшему брату Михаилу приходили приятели «погулять». Немцам это не нравилось, и они прогоняли детей подальше от кухни и хаты. 
Фриц сапоги Коле давал с условием: почистить после игры. Коля начал покуривать с 6лет. «Решил подразжиться куревом у Фрица. Ночью открыл замок в сундучке унтера и, переложив в мешок 113 пачек разных сортов, отнёс их к деду Ефиму Дмитриевичу Митину, свату. Тётка по отцу была замужем за его сыном. Дед сказал: «Узнают – убьют!», но сигареты всё-таки припрятал». 
Обнаружив пропажу, Фриц заподозрил подсобного рабочего хохла Николая. Расспрашивал его, не курят ли у хозяйки ребята. «Грешил» и на пленных: Алексея и его товарища, живших в соседней хате. Они, как и другие «подсобники» из пленных, носили немецкую форму без знаков различия и развозили на лошадях обеды немцам в части. Исключение составлял лишь «власовец» имевший нашивку РОА на рукаве... Использование военнопленных для выполнения работ в фронтовой зоне для немцев не было новинкой. Это они делали ещё в годы Первой мировой войны. Вот что пишет по этому поводу немецкий историк И. Ленцен: «При отказе от работ, особенно в прифронтовых и фронтовых областях, военнопленные подвергались аресту, привязыванию к столбу и лишение пищи. Главнокомандующий армией Геде заявил, что против военнопленных, которые отказались работать, должны применяться жесткие меры: «Не имеет значения, если при этом один или другой будут расстреляны»… После заключения мирного договора в Брест-Литовске Людендорф приказал, чтобы русские военнопленные были поставлены в одинаковое положение с английскими и французскими. Главнокомандующие армиями, тем не менее, не исполняли этот приказ, потому что, по их мнению, возврат русских военнопленных «лишает армию жизнеспособности». Даже после подписания мирного договора и вплоть до окончания войны русские военнопленные использовались в зоне боевых действий…»   
«За воровство местных ребят немцы били нещадно. Недалеко по соседству (с Васильковыми) квартировал фельдфебель. Мишка (дядя Музалёва В.В. 1964г.р., физрука школы) приглядел и украл у него трёхгранную линейку. Немцы, как по тревоге, перерыли все село. Виновных нашли. Сначала того, кому «сбыли» товар, а потом и самого Мишку. Избили кнутом-батожком до полусмерти и бросили в подвал. Спас ребят староста Илюха Савин. Он убедил фельдфебеля отпустить подростков. Возможно, ни сколько убедил, сколько удивил: небритый старик, а «шпрехает» по-немецки. Мишка прожил недолго – умер в 12лет…»  
«Сына бывшего старосты Илюхи Савина, Ивана, немцы за что-то арестовали. Он бежал и прятался у ухажёрки. Та, чтоб самой не пострадать, прогнала Ивана. Решив, что раненого его не тронут, он отрубил часть пальцев на ступне и вернулся домой. Но приехал «воронок», вышел из него здоровенный немец с засученными рукавами и автоматом на груди и спрашивает, где Иван Савин живёт. А Иван Савин перед ним, обомлевший от страха, на жердочках изгороди с ребятами сидит. Вынесла мать кусок хлеба, в полотенце завёрнутый, и всё. Не видал больше Ивана Савина (1924-1943) никто…»  

«Эсесман, матка!» 

Весной 1943г. с появлением крапивы, немцы заставляли женщин серпами косить её для борща. Кроме того, на 25 сотках посадили салат. Салат и пища полевых кухонь доставлялась к фронту, который стоял в Холчах (посёлок 2км юго-восточнее с.Упорой и в 7км от М-Кричино). 
«Центр М-Кричино заняли немцы, выселив жителей на окраины села. В своей части «дорфа» (деревни) назначили двух дедов следить за чистотой. Днем они ходили с мётлами и совками – убирали конские котяхи и мусор».  
«В саду, у родничка, в палатке разместился обер-лейтенант. Ночью спал, днём выезжал на фронт. Брал с собою большущий бинокль, который денщик-доходяга вешал ему на шею. После возвращения – денщик снимал и вешал бинокль на сливу». 
Однажды обер-лейтенант выехал на фронт без бинокля. Коля, улучив момент, «свистнул» чудо-трубу со сливы. Разрубили бинокль с друзьями на две части, разобрали на линзы – всем без обиды. 
Офицер вернулся, разделся до пояса, денщик стал поливать ему воду на голову и торс. После водной процедуры обер-лейтенант замечает, что бинокля нет на привычном месте. Начинается разговор с денщиком. Спорили минут десять. Потом обер-лейтенант «заехал» денщику в ухо. Тот упал, очки соскочили с носа. На следующий день в денщиках был уже другой немец… 
«Стояли в М-Кричино и эсесовцы, человек восемнадцать. Молодые, здоровые – в чёрной «гадючной» форме. Летом гоняли в футбол. После захотели поесть – пошли по деревне. У Финаковой Полины Никитичны (дочери раскулаченного Минакова Н.И.), солдатке (муж на фронте), матери троих детей – забрали корову-кормилицу и погнали на убой. Она с детьми идёт следом за четырьмя эсесовцами (в каждой руке у них по курице) и «голосит».
Подошла Полина жаловаться унтер-офицеру, австрийцу: «Пан, помоги!» Тот пытался было заступиться, и получил несколько ударов курицами «по морде». «Эсесман, матка!» - растеряно развел руками унтер. Полина Финакова не сдавалась и обратилась за помощью к немцу-врачу. Но и офицеру эсесовцы не подчинились…» 

О любителях лягушек

Стояли на постое в хате Васильковых и французы. Хуже постояльцев-солдат, чем они, по словам Ник. Гр., не было. «Французы были черноволосые, носатые. Любили ходить по копаням (ямам для замачивания конопли), стрелять из дамского пистолета по зелёным лягушкам и жарить их. Предлагали и нам попробовать на вкус. Смелых не нашлось». 
Один француз взял хлеб у соседки, бабки Ули. Печь она не умела. Француз покушав, есть хлеб не стал, отдал матери Ник. Гр. Та, откусив, сразу определила хозяйку… 
Первый раз в жизни Коля Васильков увидел примусы. Человек двенадцать в хате пекли блины на сковороде. При этом вели себя, любители лягушатины, некультурно: тут же «портили воздух». Как-то раз французы сели на наши полуторки с шоферами из наших пленных и поехали в Б-Кричино. Настреляли там овец, вернулись и стали жарить мясо… 
Один из французов занимался ремонтом повозок. Ушёл обедать, а ребята подпилили «хвостач» (тип телеги). Когда вернулся с обеда и сел на повозку – она развалилась. «Так он с неделю за ребятами гонялся, чтобы «отлупить» их…» 

О кузнецах 

«Двое французов работали кузнецами и подковывали немецких лошадей-тяжеловозов с короткими хвостами. Добела рашпилем зачищали копыто. Раскалённую подкову «вжигали» в него и прибивали гвоздями. Однажды не смогли отковать лошадь за целый день. Разозлившись, француз ударом кувалды по голове убил лошадь…»
После войны Корнюшин, холчевский кузнец, работающий по найму в Домахе и М-Кричино считал, что от такой «французской» подковки, копыта становятся трухлявыми. В колхозе подковывали или два передних или два задних копыта. Если лошадь «засекает» задней ногой переднюю, то «путёвый» кузнец учитывает это при ковке. Но армейских лошадей и у нас подковывали на четыре ноги… 
Когда весной 1943г. у Прасковьи Яковлевны сломалась «кормилица», швейная машинка «Зингер», то пошли к Мильченко Андрею Николаевичу, умельцу-кузнецу из Б-Кричино. Поломка была серьёзная: отломалась лапка, через которую иголка «строчит» материал. Мильченко поломку исправил, «сварив» лапку медь… 
До войны в Б-Кричино был кузнецом и Коликов Никанор. Он не захотел вступать в колхоз и как «единоналичник» пошёл работать кузнецом в пос.Жучки (Брасовский р-н, 12-15км на север от с.Домаха). Как-то нашёл погнутую алюминиевую фляжку. Кто-то посоветовал или сам «додумался» залить водой, завинтить крышку и разогреть в горне, чтобы выпрямить. Когда раскочегарил горн, где грелась закреплённая фляжка, пробка выстрелила прямо в глаз. Так стал Никанор одноглазым. 
Несчастной оказалась и судьба его старшей дочери Татьяны. Сидела, пряла. Завалились «под мухой» Гришаев Михаил с собутыльником-полицаем. «Сейчас мы тебя застрелим!» - решил попугать девушку напарник Гришаева. Наставил винтовку и нажал курок, забыв о патроне в стволе. Так Тани Коликовой не стало в 18 лет. 
Её сестре Екатерине Никаноровне Коликовой повезло больше: она пережила своего зятя, учителя труда Чибисова Андрея Петровича (1948-1996) на четыре года. Её дочь Анна Николаевна Чибисова, бывший главный бухгалтер колхоза «Ленинское знамя» после смерти матери, продав дом, уехала к дочери Татьяне, внуку Андрею и зятю Эдуарду в Мценск.  

 Когда соль и спички в цене 

Соль выменивали на продукты у немцев. В 1942г., когда немцев не было в М-Кричино, Коля ходил за солью в Комаричи. В железнодорожной гостинице, построенной ещё до революции на средства графини Марии Воейковой, на втором этаже здания, жили немецкие офицеры.  
Здание бани напротив гостиницы и старое здание Комаричской школы тоже построено на средства графини Воейковой. Её имение было в 3км от станции Комаричи (пос.Марьинка). От имения ничего не осталось, кроме трёх конюшен из красного кирпича, крытых под черепицу, да рощи из лиственных и хвойных деревьев. После войны две из конюшен использовали под гараж, одну – под клуб. 
На первом этаже гостиницы в советское время была столовая. Мой (автора) дед Тишин Михаил Иванович(1903-1938), был здесь арестован осенью 1937г., как «враг народа», отправлен в Орёл, где и расстрелян в начале 1938 года. Здание бани напротив гостиницы и старое здание Комаричской школы тоже построено на средства графини Воейковой. Её имение было в 3км от станции Комаричи (пос.Марьинка). От имения ничего не осталось, кроме трёх конюшен из красного кирпича, крытых под черепицу, да рощи из лиственных и хвойных деревьев. После войны две из конюшен использовали под гаражи, одну – под клуб. 
На первом этаже гостиницы в советское время была столовая. Мой (автора) дед Тишин Михаил Иванович(1903-1938), был здесь арестован осенью 1937г., как «враг народа», отправлен в Орёл, где и расстрелян в начале 1938 года. 
Начинал свою карьеру Михаил Иванович молотобойцем в с. Лугань (26км западнее Комаричи), а закончил первым секретарём Новозыбковского райкома партии (ныне Брянской области). В 1934г. Тишин М.И. стал делегатом XVII съезда ВКП(б), был на приёме у Кирова С.М. Со слов моей матери Прохоровой (Тишиной) В.М. её отец «очень переживал, до слёз, гибель Кирова». После ареста деда репрессии коснулись его семьи. Жену Клавдию Егоровну Тишину (Калугину) 1903 г.р. вызвали на допрос и обвинили в создании «троцкистской группы» вместе с женой героя гражданской войны Ковтюха (прототипа Кожуха, героя книги Серафимовича «Железный поток»). Во время работы в г. Ярцево семья моего деда жила по соседству с семьёй Ковтюха. Бабка Клавдия Егоровна отказалась подписывать протокол «о вредительстве», получила удар в лицо и потеряла сознание. Но всё же её отпустили из-под ареста. От её старших дочерей Веры и Раи на школьном комсомольском собрании потребовали публичного отречения от отца – «врага народа». После их отказа сделать это – исключили из комсомола. Свекровь Елена Ермолаевна в аресте своего сына обвинила невестку и выгнала её вместе с пятью детьми из своего дома. Пришлось Клавдии Егоровне поселиться в какой-то заброшенной хатёнке и ходить со старшей дочерью Верой через день в Комаричи (26 км) за хлебом. Двоюродный брат арестованного Тишина М.И., работающий на хлебопекарне в селе Игрицком отказался продавать хлеб «семье врага народа». В 1956 году деда реабилитировали и с Тишиных, спустя 19 лет, было снято тяжкое и позорное клеймо: "семья врага народа." Бабка Клавдия Егоровна Тишина до самой своей смерти в 1984 году получала компенсацию за репрессированного мужа в размере 39 рублей 10 копеек. Младший брат деда, Тишин Сергей Иванович (1913-1995) был участником Сталинградской битвы. По ранению и контузии в конце 1942 года его комиссовали из армии. После войны он был женат на Лемешевой Анастасии Михайловне (1919-1999), тёте известного с 90-х годов комаричского предпринимателя Лемешева Виктора Алексеевича 1962 г.р...
За четырех молодых гусей немцы обычно давали 10 стаканов соли. При мене из номера вышел офицер. Он оглядел подростка с ног до головы. Особенно пристально посмотрел на большие лапти Николая, несоразмерные его невысокому росту, и приказал денщику насыпать 13 стаканов соли… 
Другой заботой была добыча огня. В войну света на селе не было ни у кого и нигде. Если только у бывшего тракториста сохранился довоенный солидол, то делали тряпочную свечу или лучину строгали для освещения по вечерам или темным зимним утром. Спичек купить негде. 
«Находили гриб-трутень на березе или более твердый на дубу и варили его в щелоке. Прежде чем сделать щелочной раствор, в воде загодя вымачивали овечью шерсть, так как в ней много серы. После варки гриб сушили. Затем часа два его били молотком, пока не сделается мягким. Брали кресало, кремень и высекали искру на трутень. Он загорался…»  
Хуже чем местным жителям доводилось беженцам из Берёзовки, где шли бои, и четырём семьям из села сожжённого немцами в Навлинском районе. Немцы и полицаи выжигали лесные деревни, чтобы лишить партизан пропитания.  Мера варварская, но действенная. «Голод страшнее, чем война – убивает всех подряд», сказал как-то мне тесть Шульга Михаил Данилович 1938г.р., переживший военное лихолетье. Моя мать Прохорова (Тишина) В.М. за свою партизанскую жизнь опухала от голода два раза, переболела тифом. Однажды тёмным весенним вечером она с подругами подошла к знакомому партизану «кашеварившему» у костра. Попросили его накормить их вкусно пахнущим варевом. Тот не отказал. На вопрос девчат, где взял мясо, сказал, что нашёл убитую лошадь. А на утро сотрапезницы увидели в недоеденном мясном бульоне плавающих белых червей…  
А вот сообщение 6-го Управления НКВД СССР Л.П. Берия о тяжёлом продовольственном положении брянских партизан, по данным разведки: «Отдельные отряды стоят перед реальной угрозой голода. Хлеба и картофеля нет, конины не хватает. В тяжёлых условиях находятся сотни семей партизан и население, ушедшее от немцев и не успевшее выехать на освобождённую территорию. Люди едят дохлую конину, начинается тиф»… 
Среди навлинских «погорельцев» Ник. Гр. запомнил лишь молодого парня Костика по прозвищу «Дубонос». Староста Савин Михаил Андрианович на каждую ночь определял беженцев на ночлег и кормёжку в хаты к жителям М-Кричино. «Что сами ели, тем и их кормили». С голода, по крайней мере, по словам Ник. Гр., умереть не давали.  

Катька-Ягодка 

Любовные отношения с немцами у трёх сестёр-беженок из Берёзовки да у одиноких женщин «имели место». Детей от этого сожительства не было, за исключением 2-х случаев в Воронино.  
В М-Кричино же была «интернациональная» свадьба. «Наши в июле 1943г. стали стрелять из «катюши» по селу Упорой, а пятнадцатилетняя Катька-Ягодка (Иванова) выходила замуж, в это время, за немца раза в полтора её шире. Катька приходилась сводной сестрой Валентину Кирилловичу Сафонову (1926г.р.), которому от мачехи «доставалось». От родной дочери пасынка Валентина защищал дед Катьки-Ягодки. Спустя годы после его смерти, благодарный Валентин Кириллович ухаживает за его могилой…»
С отступлением немцев, Катька и её мать ушли с ними. После войны вернулись в село, но пожили недолго и уехали куда-то в Свердловскую область…  

 О тифе 

Летом 1943г. заболел и умер от тифа дядя Ник. Гр., Минаков Егор Яковлевич. Хотя дядя был неверующим человеком, родственники решили похоронить его по старому обычаю, как крещеного. 
«Немцы разрешили отпевание покойного приглашённым попом из Радогощи. Но около кладбища стояла батарея 120-мм немецких орудий. Пришлось хоронить дядю Егора в саду. В 1952г. в связи со «сталинским планом борьбы с засухой», речку Язвице перегатили, образовался пруд и могилку затопило.  
Вскоре заболел тифом и племянник Коля Васильков. «Пришёл переводчик Ривкус и приказал собирать больного в лазарет. Он не совсем чисто разговаривал по-русски, но знал всех наперечёт. Если кто плохо понимал приказания Ривкуса, палкой «огреет» – сразу становилось всё понятным».  
Коля «Боляка» (Сафонов Николай Степанович 1931г.р.) подъехал на «сивчике» и отвёз тёзку в домаховский лазарет, который находился в доме напротив сегодняшнего магазина. Попасть в Домаху, как и другие села прифронтовой зоны, можно было только по «папиру», бумаге-пропуску. 
«В помещение лазарета вдоль стен стояли койки для 12-14 человек: мужчин, женщин, детей. Каждое утро в сопровождении русской медсестры приходил высокий, рыжий немец-доктор и спрашивал: «Как тела (дела), пан?» Доктор мерил температуру, давал таблетки. Я бы и сейчас этого доктора узнал!» - с нотками благодарности в голосе сказал о своём спасителе Николай Григорьевич. 
Для тех больных, кто не мог вставать по нужде, была «утка». Для ходячих больных – сортир, рядом с лазаретом. В конце июля заслышалась канонада со стороны Орла. Немцы забегали, стали давать распоряжения. Всех больных из лазарета разобрали родственники, остался один Коля. Санитарка Ольга спросила: «Чей ты?» Он назвался. Но самые близкие родственники не смогли придти за ним. 
Мать, Прасковья Яковлевна, была на рытье окопов и блиндажей в Б-Кричино. Тетка Ульяна (1920г.р., сестра отца) за отказ «идти на окопы», была посажена в подвал с грудным ребёнком 1942г.р. Подвал был «битком набит» «отказниками» и ребёночек задохнулся от духоты! 
За Колей в лазарет пришла сваха (свекровь тётки Ули) и принесла пышки (пирожки) и бутылку подслащенным сахарином воды. Коля не ел до этого пять дней! Ослаб до того, что поймав вшу на своих толстых вязаных носках, не имел сил раздавить её на ногте. Если нужно было вставать, ходил, передвигаясь вдоль стены. Коля съел пышку, запил сладкой водичкой и, голова закружилась… 
Доктор Колю со свахой не отпустил. Мол, пусть приходит мать и забирает. Для немца порядок, даже в суматохе отступления оставался порядком. 

 Операция «живой щит» 

«4 августа 1943 г. наши «брали» Орёл. В эту ночь с 4 на 5 августа всех выгнали на большак Дмитровск – Б-Кричино. Ночное небо на востоке, со стороны Орла полыхало и гремело ужасным заревом». 
Всю детвору и Колю, как переболевшего тифом, загрузили в машину. Женщин с коровами отогнали в сторону. Потом, всех вместе, кого привезли, кого пригнали к складам на станцию Аркино, что в 10 км западнее ст. Комаричи.

А вот как запомнил угон немцами населения Левшин Михаил Александрович 1928 г.р., житель Дмитровска: «Отступая в начале августа 1943 года, немцы взорвали здание аптеки, городской управы, комендатуры, пекарню, клуб «Парижком». Пострадали и другие старинные здания и сооружения. Особенно больно было видеть, как отступая, немцы угоняли с собой в западном направлении, прикрываясь как живым щитом, женщин, детей стариков. Сгоняли их на северную сторону города, за Неруссу. Основная масса угнанных горожан, да и жителей села смогла вернуться в родные места спустя время лишь с территории Брянской, Смоленской и других областей; некоторые потом – из Белоруссии, Польши, Германии, Австрии. А некоторые и не вернулись тогда». 
Васильков Н.Г: «Эвакуированных беженцев на ночь разместили вперемежку, через вагон или два, в одном эшелоне с немцами. Ночью налетели наши самолеты ПО-2 (Немцы их называли «русфанера»). «Повесили» на парашютах осветительные фонари и стали бомбить. Рядом с ж/д. разъездом ржаное поле с хресцами. Беженцы кинулись спасаться от бомб к этим копёнкам из снопов. Были погибшие среди эвакуированных: знакомые женщины и дети из деревни Кавелино…» 
Эшелоном угнанных жителей немцы привезли под ст.Ямполь, в деревни Ямпольского и Первомайского районов Сумской области (Украина). Наши самолеты разбомбили ж/д. пути и, поэтому людей «разгрузили» в этих местах и разместили по деревням близ железной дороги. В октябре 1943 года наши войска освободили Ямполь, и Коля стал добираться домой… 

  ГЛАВА 3. «ТАК-ТО И ГЕРМАНЦЫ ЗАБИРАЛИ!»

Возвращение. Окопная жизнь

Николай сел к солдатам на попутный «студебеккер», но попал в город Дмитриев-Льговский вместо города Дмитровск-Орловский. Такое уж место проживания выпало: «соловей на три области поёт» - Курскую, Орловскую и Брянскую.  
«Заночевали в крайней хате городка Дмитриева. Но поспать не дали клопы – «зажрали»». Утром Коля выяснил у хозяйки, что это не Дмитровск, а Дмитриев. Она рассказала дорогу до деревни Дерюгино, а от неё до станции Комаричи «рукой подать».
От Дмитриева и до Дерюгино Николай добирался пешком и разутый. Стоял октябрь месяц. По пути его догнали девять подвод с солдатами. Они везли брикеты перловки в сторону фронта. Солдаты на привале сварили кашу, накормили Колю, дали ему ботинки 43 размера и обмотки. Доехав до ст. Комаричи с солдатами, дальше до М-Кричино (12-15км) Николай пошёл пешком. 
«Пришёл домой, а матери нет. Она задержалась в Локти с братом Михаилом, заболевшим тифом. В М-Кричино одни трубы торчат». От вернувшихся ранее односельчан, Коля узнал, что в сожжённом селе уже подорвалось на минах несколько человек. Заминированы были и поля вокруг села. Здесь стояли подбитые немецкие танки и автобус… 
«При атаке на Б-Кричино погибло много наших солдат. Убитых собирали до 1946г. Кто был на виду, похоронили сразу в братской могиле в Б-Кричино. Кого присыпало взрывом, или прикопали солдаты из похоронной команды. Кого разрывали и разволакивали лисицы, кого «вылавливали», полгода-год спустя после освобождения, в речке Расторог. Нашли убитого из г.Куйбышева (Самара), послали письмо. А жене друг погибшего писал, что муж её тяжело ранен…»
Иван Васильевич Ляхов 1935 г.р. уроженец села Б-Кричино рассказывал, что когда он заболел корью весной 1943 года, то немцы на носилках отнесли его в госпиталь, который располагался в здании школы. Здесь же находились две женщины из Упороя, раненые в ноги и таз. За Упороем, в районе деревни Берёзовка, в то время непрерывно шли бои. 
Когда большекричинцев эвакуировали из села в августе 1943 года, то их погнали по обеим сторонам немецкой колоны в сторону Комаричи. «Бомбили страшно в Брасово». Вернулись они домой лишь в октябре 1943 года. 
«Хаты в селе уцелели, лишь некоторые были повреждены». В хате Ляховых снарядом была продырявлена стена. Церковь уже была взорвана. Немцами или нашими, Иван Васильевич не знает. Б-Кричино «наши напрямую взять не смогли». Лишь создав угрозу окружения через Упорой и Комаричи с одной стороны и, Воронино, с другой, наши заставили немцев покинуть село.
Косвенно это подтверждается данными из книги Е. Щекотихина «Орловская битва»: «16 августа наши части освободили населённый пункт Домаха, который входил в систему оборонительного рубежа фашистов, прикрывавшего города Брянск, Навля и Севск, который находился на изломе Орловско-Курской дуги. 20 августа частями дивизии освобождён город Комаричи. После этого 3-я гвардейская воздушно-десантная дивизия получила задачу: наступать на Новоямское для удара во фланг и тыл севского укреплённого района гитлеровцев» .
«Следует особо сказать об Иване Никитовиче Коневе, командире 3-й гв. вдд. Вся его жизнь связана с Красной Армией. В период гражданской войны он воевал в знаменитой Чапаевской дивизии. За годы службы в армии он прошёл последовательно все должности – от рядового красноармейца до командира дивизии. В 1944 году ему было присвоено звание Героя Советского Союза».  
Трупы наших солдат, по свидетельству Ляхова И.В., были в основном в пойме р.Расторог. Примерно на километр от моста вправо в сторону деревни Кавелино. Погибших убирали в два этапа: сразу после возвращения из Ямпольского района Сумской области и затем весной 1948 года. Ивану было в то время 13 лет, и учился он во 2 классе. 
Он привёз четыре «бестарки» (телеги с высокими «бортами» из досок) погибших солдат собранных на берегах Расторога к братской могиле возле школы. На берегу Расторога со стороны М-Кричино многие убитые лежали верхней частью туловища в реке, а со стороны б-кричинского берега верхняя часть туловища погибших была на берегу, а нижняя – в воде.
Один из бойцов от реки смог добежать почти до колхозной конюшни и здесь «лежал разутый, без сапог». Подъем от реки к селу был заминирован. Мост был взорван, подступы к нему опутаны колючей проволокой. По возвращению на глазах Ивана Васильевича здесь на мине подорвалась корова. «Были случаи подрыва на минах людей, но гораздо меньше, чем в Домахе».
По словам Ляхова И.В.: «Хоронили погибших солдат в братской могиле, выкопав рядом с первой вторую. В неё же опустили ручной пулемёт Дегтярёва, который нашли вместе с патронами при сборе убитых». 
Семья Королёва Николая Ивановича 1956 г.р. в начале 70-х г.г. копала торф в пойме Расторога и нашли труп нашего солдата с автоматом ППШ, патронным диском и гранатой. Из солдатского медальона выяснилось, что погибший родом из Куйбышева (Самара).
По свидетельству Василькова Н.Г. захоронения и перезахоронения в братской могиле Б-Кричино производились в 1946, 1947, 1948, 1952 годах. Сюда свозили погибших солдат из захоронений на посёлках Расторог, Михайловский, Калиновский и других мест. На Калиновском посёлке при его освобождении в августе 1943 года погибло 5 или 6 военных врачей. Количество захороненных в братской могиле в Б-Кричино значительно превышает список фамилий, означенных на обелиске-памятнике. Ведь не у всех нашли солдатские медальоны… 
«По возвращению из Сумской области в М-Кричино ребята в траншеях откопали взводный миномет. Установили в октябре 1943г. и две недели по ночам стреляли в сторону Б-Кричино. Потом миномёт украли ребята из Кавелино…»  
«Когда вернулись мать с братом, жили в землянке – «сводный батальон» из 18 человек. Блиндаж остался после фронта – вот и заселили. Духота утром стояла такая, что хоть топор вешай. Корову поставили в сарай без крыши – накрыть нечем было». 
Нашли в роще Язвице (2,5 км от М-Кричино) блиндаж, построенный немцами в три дубовых наката. Васильковы понемногу разобрали его и, с помощью коровы, натаскали себе брёвен на землянку. Один дед сложил из кирпича грубку (печурку). В этой землянке Васильковы зимовали с 1944 по 1946 годы. 
Весной 1946г. оперуполномоченные из района объявили, чтобы к осени в землянках люди не жили. Приказ сам по себе гуманный, но в лес даже по дрова не пускали! Где брать материал для строительства – эта головная боль не для начальства.
Ночью, таясь, на коровах стали разволакивать ели с дороги Домаха – Б-Кричино. В феврале 1943 года немцы, выпилив ели вокруг помещичьей усадьбы в Б-Кричино и добавив бревен из леса, с помощью строительного батальона словаков, замостили этот большак…

Учиться никогда не поздно 

В войну Коля, как и другие дети, не учился, так как школу в М-Кричино немцы зачем-то развалили и сожгли. «А мы, и рады были – не учиться ведь!» - вспоминает об этом случае Николай Григорьевич. 
В Домаховской школе, где сразу после войны заканчивал 4-й класс Николай, учитель Егор Хресанович Панин занимался с детьми в уцелевшем школьном здании без крыши – на палки и жерди были навалены солома и сорняки. 
«Около школы был участок земли засеянной пшеницей и засаженный картошкой. К Октябрьским праздникам собирали и намалывали муку для раздачи ученикам. Егор Хресанович Панин (все шесть его детей стали учителями) раздавал муку к выстроившимся в ряд 200 учащимся. Банкой из-под американской тушёнки ёмкостью в 400 г он насыпал муку кому в пилотку, кому в фуражку, кому в платок…» 
У Егора Хресановича Панина было трое сыновей: Василий (1917-2009), Иван (умер и похоронен в Домахе), Михаил 1930 г.р. и три дочери: Наталья, Мария, Александра. Наталья Егоровна вышла замуж и уехала в Курскую область. Александра Егоровна умерла в Одессе. Михаил Егорович проживает в настоящее время (2009г) в Дмитровске. Василий Егорович до войны окончил Дмитровское педучилище. С войны вернулся офицером запаса. Его внук Владислав Александрович Панин является владельцем магазина «Хозяин» в г. Дмитровске… 
Василий Егорович Панин принимал непосредственное участие в освобождении родного города. Хронология событий освобождения Дмитровска в воспоминаниях другого участника боёв, бывшего ст.адъютанта штаба 37-й гвардейской стрелковой дивизии подполковника запаса П.В.Дробач, выглядела так: «К исходу дня 10 августа 1943 года 37-я гвардейская стрелковая дивизия ( командир полковник Е.Г.Ушаков) в составе 109-го гвардейского стрелкового полка (командир полковник Гризалов), 114-го гвардейского стрелкового полка (командир полковник Морозов), 118-го гвардейского стрелкового полка и 86-го артполка была сосредоточена в лесу северо-восточнее с. Мало-Боброво. В ночь с 10 по 11 августа дивизия заняла рубеж обороны: справа в направлении с. Морево, слева – д. Вертякино с задачей к исходу дня 11 августа овладеть городом Дмитровском. 149-я стрелковая дивизия занимала рубеж обороны северо-западнее населённых пунктов Круглое – Кочетовка с задачей овладеть с. Балдыж, тем самым отрезав пути отхода войск противника по тракту «Дмитровск – Комаричи». К исходу дня 11 августа как 37-я гвардейская стрелковая дивизия, так и 149-я стрелковая дивизия своей задачи выполнить не смогли. Только к 5 часам утра 12 августа подразделениям 109-го стрелкового полка удалось прорвать линию обороны противника и овладеть районом городского кладбища, тем самым отрезав пути отхода противнику по тракту Дмитровск – Орёл. Подразделения 114-го и 118-го гвардейских стрелковых полков вели упорные бои на окраине города и за деревню Горбуновку. К 6 часам утра 12 августа солдаты 114-го стрелкового полка ворвались в город и к 10 часам освободили его. В 15 часов 12 августа поступил приказ командующего войсками 65-й армии генерал-лейтенанта Батова о том, что дальнейшая охрана и оборона г. Дмитровска возлагается на командира 149-й стрелковой дивизии, после чего комендантом города был назначен полковник П.С.Сущев» (из газеты «Авангард» май 2009 года)… В конце 1943 года Коля заболел чесоткой. Егор Хресанович отправил Колю домой лечиться от чесотки. Для этого мать, Прасковья Яковлевна, делала отвар чемерицы и смачивала им руки, ноги, тело сына. Но короста не сходила, и вылечиться Коля никак не мог. Как-то ранее, в одном из разрытых блиндажей он нашёл противотанковую гранату. По совету одной бабки, добытый тол из рассечённой гранаты, Николай смешал с солидолом, и смесь использовал вместо лечебной мази. Помогло. Так и вылечился.  
С сентября 1944 г. Коля пошёл учиться в 4-й класс в Б-Кричино. До войны в Б-Кричино была школа-десятилетка. Директором школы был Зарубин. Потом Коцурба Мефодий Дмитриевич. Здание школы располагалось в бывшей барской усадьбе. При немцах здесь был немецкий госпиталь. После войны стропил и крыши в б-кричинской школе не было. Первый этаж, сделанный из кирпича метровой толщины, «оккупировала» Игнатова Антона семья с шестью детьми. Верхний деревянный этаж школы потом разобрали на достройку клуба в Б-Кричино. 
Такая же печальная участь постигла и Кавелинскую больницу на Калиновском посёлке. Одноэтажное здание из красного кирпича длиною 20 и шириною 10 метров, с деревянными полами, крышей, крытой под железо, «пережившее» оккупацию, эвакуацию было растащено людьми, жившими в землянках и погребах с 1943 по 1946 годы… 
Б-кричинская школа из «десятилетки» превратилась в «семилетку» и «переехала» в бывший помещичий флигель – кирпичное одноэтажное здание. В настоящее время там проживает Прокудова Клавдия Ивановна 1930 г.р. Директором школы стал Гомозов Павел Алексеевич. Его внучатый племянник Гомозов Василий Владимирович 1957г.р. работает ныне в Орловском облоно.  
Тетрадь давали одну на полгода. Когда они заканчивались, писали на газетах. У Коли Василькова на оптическом заводе в Люберцах Московской области работала тётя. Она-то и снабжала племянника оберточной бумагой, на одной стороне которой можно было писать. 

Поход в Лопандино

После освобождения на 60 хозяйств в М-Кричино осталось 12 коров. В хозяйстве Васильковых радость – отелилась корова. Только вот после отёла не встала. Послала мать Колю за ветеринаром в Лопандино (10-12км от М-Кричино). Стоял апрель 1945 года, снег начал таять – самая распутица. Коля был обут в лапти, одет в укороченную топором шинель, на голове – «будёновка». Часа за два с «гаком» дошёл до места. Люди указали, где живёт ветеринар. 
Вышел из хаты старый мужик, выслушал и сказал: «Пешком не пойду. Ищи лошадь». На сахарном заводе, взорванном немцами при отступлении, велись восстановительные работы. Восстанавливали завод военнопленные немцы. Коля узнал у охраны, где живёт их начальник.
Пришёл к дому, постучал в дверь – выходит девочка лет десяти. Потом её отец, офицер: галифе, заправленные в сапоги, нижняя белая рубаха без кителя. «Чего тебе?» Коля объяснил, что нужна лошадь, чтобы отвезти ветеринара в Домаху. «А как я тебе дам лошадь? Потом, ищи – свищи!» «А пусть солдат со мной едет!» - предложил Коля. «Ишь ты, какой!» Ушёл.
Пока Коля стоял в коридорчике, с лаптей и онучей натекла на пол небольшая лужа. Появился офицер в кителе и фуражке. Пошёл и распорядился солдату запрячь лошадь в розвальни и отвезти Колю с дедом в Домаху. 
Когда приехали, корова была ещё жива. Старый ветеринар сразу определил причину: родильный порез. Дед достал резиновую грушу, «воткнул» в сосок и накачал по очереди каждый из четырёх. Корова подняла голову. Общими усилиями её поставили на ноги, укрыли дерюгой. Ветеринара угостили борщом вместо «магарыча». Солдат сев в розвальни, увёз деда домой, ничего не взяв…  
Офицер, «выручивший» Колю и с лошадью, и с ветеринаром, был начальником роты охраны при военнопленных на Лопандинском сахарном заводе. Время было голодное, кормили немцев камсой, половина из которой разворовывалась охраной. Четыре немца попытались убежать от такой жизни. Под городом Карачев (километров 50 от Лопандино на северо-восток) их поймали и вернули в лагерь. Офицер построил остальных пленных. Дали им в руки палки и приказали «пропустить сквозь строй» беглецов. 
Немцы отказались бить своих товарищей. Тогда начальник охраны сам стал на проходной завода с палкой в руке и одного из «беглых» так ударил по затылку, что тот упал замертво. За это он был осуждён, разжалован и посажен в тюрьму…  

  Как возили и носили грузы

В 1945 году в м-кричинском колхоз им.Молотова имелось 11 волов, 5 лошадей, четыре из которых были «выбракованы» из армии. На волах из(в) Комаричи возили грузы до 400кг на телеге. В 6 часов утра выезжали из М-Кричино и в 12 дня подъезжали к окраинам Комаричи. За недостатком тягловой силы в посевную носили на себя из заготзерна (склады заготовки зерна) на станции Комаричи до родного села мешки с зерном по 8кг каждый, связанные вместе в «хохле» и перекинутые через плечо. 
На «Егорий», 6 мая каждого года, из Домахи в М-Кричино брали патефон, чтобы повеселиться в «престольный» праздник. В этот день из Дерюгино (деревня в 4км от ст. Комаричи) в деревню Алешинка (10км от М-Кричино в сторону г. Дмитровска) человек 18-20 девчат несли пшеницу в мешках на посев. Остановились в М-Ккричино передохнуть. 
Бабка Никона, возле дома которого играл патефон, угостила девчат в честь праздника пирогом. Девчата отведали чисто картофельный пирог, разломанный на четверых и, несмотря на пройденный 12-км путь с грузом, пустились в пляс под балалайку! Аккомпанировал им отец Юрки «Крохи», Сафонов Анатолий Алексеевич (1928 – 1996), которого за красивую игру на балалайке прозвали «композитор Будашкин». Девчата босиком «отбили» «барыню», взвалили мешки на плечи, и пошли далее в Алешинку… 
Самого Анатолия Алексеевича Сафонова во время своего отступления, как и других сверстников-односельчан, немцы угнали с собой рыть окопы. Наши освободили его уже на территории Украины. Рослый не годам, Анатолий пошёл на фронт добровольцем. До ранения в спину и «комиссования» из армии, он успел заслужить два ордена Красной Звезды, медаль «За отвагу», медаль «За боевые заслуги»…  
После 1945г. из Монголии в М-Кричино, Кавелино и другие колхозы завозили лошадей и коров монгольской породы. «Предом» в м-кричинском колхозе в то время был Фролов Иван Абрамович. По репарации, после войны, получили из Германии молотилку, приводимую в движение через шкив от трактора. Производительность обмолота «немки» в два раза ниже, чем нашей. Использовались «трофейные» молотилки в колхозах с 1948 по 1960 год. Потом в Туле стали выпускать свои молотилки, подобные немецким «прямоточным». На выходе молотилка давала резаную солому, которая шла в корм коровам… 

Дед «Проблема» и Мендель Аронович из Комаричи

В 1946г. в б-кричинском колхозе «Добролёт» урожай моркови собрали на поле в бурты. Из-за засухи в этот год не взошла картошка. В августе пошли дожди и в сентябре она зацвела. Спасали от голода коровы, так как единоразовая помощь государства составила 50 кг пшеницы на человека. И всё. Бурты моркови на поле сторожил дед Фараонов по кличке «Проблема».
Был он подслеповат. Этим пользовались – воровали морковь из буртов и ели. Жаловался дед на школьников директору: «Опять окружили! Морковку воруют!» «А кто?» - спрашивает Гомозов. «Чёрт их знает, похожи друг на друга!» Директор шёл по классам и командовал: «Обозники! Руки на стол!» Руки почти у всех были жёлтые от моркови. «Ладно, я разберусь с ними»… 
Весной 1947г. собирали мороженый картофель с соток и с колхозного поля. Зерно мололи на деревянных дисках, в которые были забиты чугунные осколки. Муку смешивали с высушенными и перетёртыми картофелинами и пекли «тошнотики». Тёплый «тошнотный» хлеб можно было есть, чёрствый – трудно было укусить. 
В 1947 г. послала мать Колю на базар в Комаричи, который располагался в районе сегодняшнего (теперь уже бывшего) радиозавода. Здесь находилась и швейная мастерская, где шили суконные пиджаки и брюки. Продавали на базаре хлеб, картофель, муку, камсу, зажигалки, табак… 
Рядом с торговыми рядами – керосиновая лавка, где, как и до войны, работал высоченный, под два метра, Мендель Аронович Елисеев. Перед приходом немцев кто-то из б-кричинцев видел как он с семьёй (жена и двое детей) на телеге, запряжённой парой лошадей, проезжал через село. «Что, бежишь, жидовская морда?» «А что ж мне, оставаться?!» - парировал он… 
Лавка находилась в полуподвальном помещении. Мендель Аронович вместо кружки черпал керосин латунной (или медной) гильзой, опустив три пальца внутрь, а большим пальцем придерживая «снаряд» снаружи. Керосина «намерил» 28 «литров» на 20-ти литровую немецкую канистру из-под бензина. И всё равно – недолив был налицо. На что и указал Менделю Ароновичу Коля. 
«Эти немцы, знаешь, что хочешь напишут! Им только верь!» И, как бы в оправдание, добавил примирительно: «У вас, деточка – всё своё. А тут: и яички – купи, и сметанку, и сало – купи! И на всё деньги надо. Иди с богом…» 
«А было ли оно, счастливое детство» у детей, переживших войну и послевоенные жизненные тяготы? На этот риторический вопрос отвечают по-разному. Вот что написала в газету «ЗОЖ» за №24 2008г. читательница Перфилова (Малова) Надежда Фёдоровна из пгт Ишеевки Ульяновской области: «Было, было у нас детство. Нам есть, что рассказать. Меня сначала внуки, а теперь и правнуки просят: «Баба Надя, расскажи, как раньше жили». Хотя картошку мёрзлую весной собирала по грязным усадам, зато какие лепёшки из неё получались! Объедение!
В 1941г. мне было 10 лет, Любе – 6. Вера училась в Чапаевске в химтехникуме. А в 1942г. арестовали папу и брата Володю. Мы с мамой обрабатывали 40 соток, сеяли 2сотки проса, 3-4 – конопли, сажали тыкву. Поливать тыкву носила воду вёдрами на коромысле из колодца. У меня от коромысла шишки были на плечах, а картошки тёрла по два ведра! От тёрки на руках пальцы всё время в крови. Лечила всё мочой, и заживало.
Но зато у нас был полон подпол отличной картошки, 100шт, под кроватью тыквы, просо цепами у двора на дороге расчистим, обмолотим, в ступе натолчём, на ветру провеем – и отличная кашица пшённая, а уж конопляное масло! И сейчас чувствую его вкус! Мама ткала у нас рубашки, простыни, полотенца, да почти всё из холста, даже сумки для книг в школу ходить. 
Корову-кормилицу держали. Государству 100 литров молока отнесём, и себе маленько останется похлёбку забелить. Мы с Любой заготавливали мешками липовые листья, дубовые жёлуди на лепёшки вместо хлеба. Собирали грибы, солили кадушку белянок и рыжиков, а маслята сушили. За дровами в лес на салазках ездили по два раза, утром до школы и после школы, снегу в лесу – в мамин рост, а пилили под корень, чтобы пней не видно было, поэтому снег разгребали у дерева до земли. У нас была и печка горячая и еда.
Играли у своего двора, нам мама пять видов качелей наделала из верёвок, из досок, вся ребятня к нашему двору прибегала покачаться. Соседи все жили дружно, не было зла и зависти. Уходили в лес, дом не запирали, у нас на двери и задвижки-то не было. Поставит мама палку, значит, дома никого нет. Может, у нас такое село особое было и люди. 
А какая была тяга к учёбе! У солдатских вдов было по четверо детей: у Маловых, Пахомовых, Краюшиных, Нестеровых, и все дети выучились. Есть в нашей родне генерал, полковники, подполковники, врачи, зоотехники, агрономы, много учителей. Женя Малов преподавал в Москве в Институте стали и сплавов».  

О налогах и работе за «палочки»

До войны и после войны минимум трудодней для колхозников – 240 выходов на работу. Если кто не вырабатывал – отрезали сотки, обрекая «несознательный элемент» на голод. В 1947-48 г.г. в б-кричинском колхозе «Добролёт» лично сам председатель Сотников запахивал на тракторе картофель у «нерадивых» колхозников. 
Работали за «палочки». Зачем колхозникам деньги? У них «всё – своё!» На каждого колхозника была заведена трудовая книжка в 30 листов. Трудодень отмечался учётчиком палочкой. Трудовые книжки сдавались бригадиру. Возле каждой колхозной конторы вывешивали щит с показаниями выходов на работу. Здесь каждый сверял свои выходы с записями бригадира. После смерти Сталина, в 50-е годы тот, кто не вырабатывал годовую норму трудодней, лишался премии натурпродуктами. 
После освобождения от оккупации в М-Кричино не осталось ни одной лошади. Землю свою и колхозную вскапывали лопатой. Вспахивали, у кого была, на корове. Была установлена норма: вскопать лопатой каждому 5 соток в день, вспахать на корове – 15 соток.  
Подростки в колхозе, выполняли разную работу, в том числе ночной выпас колхозного скота, за который начисляли 40 трудодней. Старший брат Михаил служил в это время в армии и Коля с матерью Прасковьей Яковлевной заработали за год вместе чуть больше пуда зерна, 18 кг. 
Налоги с соток в личном подворье на картофель, овощи, табак (Николай курил и сам сажал себе табак) были, соответственно, в 4, 8,10 раз больше, чем на зерно с такой же площади на колхозном поле. Из-за засухи 1946г. Васильковы не смогли расплатиться с налогами «родному государству» и с них, за такую «несознательность» взяли пеню: 250 стаканов фасоли… 
До войны Катя (Чибисова Екатерина Ивановна) успела окончить три класса Сторожищенской начальной школы. После войны в 12 лет, как и многие её сверстники, она пошла работать в колхоз. Ещё до войны мать будила её каждый день в шесть утра и снаряжала в лес «по дрова». В сильную стужу колени Кати она обматывала пенькой. «Штанов не было – выше колен кожа «трескалась» от мороза». Ходили в лес за «дровами» утром и вечером. Возили сучья и прутики на салазках, обвязав их верёвками. Так было и до и после войны. 
Жили в холоде, впроголодь, но весело. Во время престольного и других праздников «корогды с улицы не сходили целый день». В качестве музыкальных инструментов были балалайки, гармошки и даже один из деревенских играл на мандолине. 
После возвращения из угона в эвакуацию жители сожжённого немцами Сторожища жили в погребах, а потом в «бунках» - в землянках с печурками. Постепенно отстроились, натаскав из лесу осинок сантиметров двадцать в диаметре. 
Из послевоенных детских развлечений Екатерина Ивановна помнит качели (реи), которые «ушлые» мужики построили на краю деревни неподалёку от большака на Дмитровск. За катание в деревянных люльках брали плату: одно куриное яйцо с ребёнка. Тут же рядом стояла плетушка (плетёная корзина), куда складывали яйца.
Катя побежала к бабушке и предложила принести два ведра воды из колодца, который был метров за сто, при спуске к берегу речки Цна (притока Неруссы). Второй колодец с «журавлём» был на другом концу д.Соторожище, ближе к лесу. 
Принеся на коромысле воды, Катя получила в награду куриное яйцо и побежала к реям. Хозяева кур держали, из-за нехватки зерна, по четыре-пять, не более. Хотя облагалось налогом в 250 яиц за год каждое подворье. «Бывало на Троицу, если соберут с десяток яиц на яичницу, сварят картошку в чугуне, потолкут, перемешав её с сырыми яйцами, и нюхают, нахваливая, запахи из чугуна, прежде чем приступить к еде». 
В качели садилось по два человека, держась руками за прибитые к люльке поперечины. Мужики раскручивали две люльки качелей в полный оборот (360 градусов). «Было страшно и весело одновременно».
В голодные 1946-47 г.г. собирали колоски по колхозным полям, летом ели борщ из щавеля слегка забеленный молоком. Ели воробьятник, липовый лист. Вместо хлеба картофельные пироги, да и то далеко не всегда. «Деликатесом» считалась картошка, заправленная толченными и прожаренными зернышками конопли. Вместо сладости - нарезанная ломтями и упаренная в чугунах сахарная свекла.
Вкуса мяса не ведали, так как сплошь были постные дни. Поросят редко кто держал - кормить особо нечем их было. Держали гусей для уплаты налога мясом 40 кг в год. Как только к осени гуси набирали вес, их ловили, сажали в плетушки и везли в Дмитровск. «Слава богу, заплатили налог!» - говорила Полина, мать Кольцовой (Чибисовой в замужестве) Екатерины Ивановны 1935 г.р.  
Корову в зимнюю стужу заводили в хату. Нарезали солому, запаривали её горячей водой, мешали с картофельными очистками и давали всё это в корм корове. После её выводили в сени. Здесь же держали и поросёнка, если он у кого был. В Сторожище поросят хозяева держали во дворе, а в Домахе, куда Екатерина вышла замуж, свиней хозяева выпускали на день «на вольный выпас». 
Корова в личном подворье облагалась налогом: госпоставка (поставка государству) молока в 3,9% жирности, 500 литров за год. Вместо молока можно было сдать сливочное масло. Если кому удавалось «выручить копейку», то покупали масло в магазине и сдавали как эквивалент налога за молоко. 
Светлана Ивановна Василькова (Балалаева), жена Ник, Гр., вспоминала, что молоко в налог из соседних деревень Рублино и Бородино к ним в с.Волконское за 2-3 км женщины носили в вёдрах на коромысле и с песнями…
После отёла коровы у Васильковых, пришла комиссия и «законтрактовала» телёнка. Резать его для своих нужд, строго-настрого запрещалось. Нарушение этого запрета расценивалось как государственное преступление и каралось со всей строгостью социалистической законности. Колхоз в конце года, согласно контракту, обязывался выплатить за выращенного телёнка компенсацию натурпродуктами. 
В 1948г. Груня (Груша, Аграфена) Митина, вдова с тремя детьми, не выполнила обязательный налог государству: 700 литров молока в год 3,9% жирности. Пришёл, как и подобает в таких случаях, уполномоченный министерства по сельхоззаготовкам и забрал корову в счёт налога. Дед Митин Захар Гаврилович в сердцах сказал: «Так-то и германцы забирали!» Кличка «Германец» «присохла» к этому уполномоченному до конца его жизни… 
Кроме налогов были и займы по восстановлению народного хозяйства. Колхозник должен был подписаться на одну месячную зарплату, которую он, естественно, никогда не получал. Но стоимость облигации учитывалась в конце года при выдаче сельхозпродукции на трудодни. 
В Домахе подписчики на заем зашли в последнюю очередь к жителю «Ушивки» (косяк села, где жили «недодельные», бедные люди) к «Калину Никитичу Аверкину, у которого в хате кроме клопов, вшей и блох ничего не было». Тем не менее, уговорили не особо сопротивляющегося деда, подписаться на заем по восстановлению народного хозяйства на оставшуюся по разнарядке сумму в 10 тысяч рублей. Отрапортовали в Дмитровск начальству о выполнения плана по займу и написали в районной газете о «сознательности» Калин Никитича… 

 

О деде «Петике» и «Мордоплюе»

Денежная реформа 1947 г. (как подобная реформа 1961 г.) прошла для колхозников безболезненно и почти не запомнилась жителям села, если бы, не курьёзный случай. Меняли деньги старые на новые из соотношения 10 к 1. В отличие от хрущёвской реформы 1961 г., когда деньги меняли в течение года, сталинская реформа, по сути, была конфискационной, так как предусматривала обмен до 100 рублей на руки в один день. 
«В ноябре м-кричинские ребята «наиграли» в карты бумажные деньги. Проходивший мимо них дед «Петик» (Васильков Пётр Игнатьевич) предложил обменять бумажные купюры на мелочь. Ребята пошли вслед за «Петиком», и он высыпал на мёрзлую дорогу перед хатой 140 рублей «медью» для обмена. Посчитали – «ударили по рукам» и разошлись». 
А в декабре «грянула» реформа денег и народ в райцентре в течение суток «штурмовал» сберкассу. Мелочь копейками оставалась в прежнем номинале и не менялась. Дед Петик, что называется «пролетел» с обменом денег и долго сокрушался: «Записался же я с вами в дураки!» 
Председателем колхоза в М-Кричино после войны был Голяков Тихон Никанорович. Только в первый год «председательствования» Тихон «Никанорыч» был трезвенником. Потом пристрастился по любому поводу брать с колхозников «магарычи». Надо колхознику привезти ко двору что-нибудь, иди к председателю с просьбой, так как без его разрешения конюх или бригадир лошадки не даст. А чтобы просьба не «канителилась», не «волынилась», её надо «смочить», «смазать», проще говоря, «помагарычить». «Сколько ты самогона попил за лес, - в сердцах сказала ему односельчанка, - если б знала, сплавила брёвна самотёком на том же самогоне!» 
Жалобы поступили «наверх» - в Дмитровск. Председатель райисполкома Михайлов вызвал Тихона Никанорыча в райцентр. Но тот на совещание не явился. Возмущенный таким самовольством Михайлов сам приехал разбираться в М-Кричино. 
В колхозной конторе председателя на месте не оказалось. Зато Михайлов застал Г-ва Петра Кирилловича, колхозного счетовода. «В шестилетнем возрасте Петр Кириллович болел корью, получил осложнение и из-за этого ходил, еле передвигая ноги. Но на харчи был большой любитель. Закончил 10 классов Б-Кричинской школы и по рангу должности был вторым человеком в колхозе». 
Перед входом в контору, над дверью, был вбит большой гвоздь, где почтальон нередко «оставлял» извещение и прочие бумаги, если контора была закрыта. Михайлов нашёл на этом гвозде вызов на совещание Голякову Т.Н. и потребовал объяснение на сей счёт у счетовода, но так и не добился ничего вразумительного у «заторможенного» Петра Кирилловича. 
Потом на районном совещании при «разборке полётов», Михайлов «расчесал» не только Тихона Никанорыча, но и его счетовода. «Приехал в м-кричинский колхоз - председателя нет на месте, а в конторе сидит какой-то «мордоплюй» - ничего от него не добьёшься!» Так и пристала эта кличка к Г-ву П.К. «Древность и широту распространения прозвищ подтверждает тот факт, что даже великие князья не всегда избегали второго имени (Иван Калита, Дмитрий Шемяка, Василий Тёмный). Бывали случаи, когда люди переезжали в другую волость, чтобы избавиться от прозвища, - тоже напрасно! А один умник решил однажды перехитрить всех, придумал себе новое (разумеется, более благозвучное) прозвище и тайком стал внедрять его в жизнь, надеясь таким путём избавиться от старого. Увы, из этого ничего не вышло, прежнее прозвище оказалось более жизнестойким. Обычно прозвище давали по психологическим признакам, но не реже и по внешнему виду. Были мужские прозвища и совсем необъяснимые: Тилима, Карда, Бутя, Кулыбан. Немало их давалось по названиям птиц, животных и насекомых (Галка, Воробей, Жук, Заяц, Кот, Выдра и т. д.). Частенько становились прозвищами характерные прилагательные: Шикарный, Ответная, Масленый. При этом значение прозвища нередко было обратным. Так, двухметрового тракториста прозвали Колей Маленьким, а совершенно лысого шофёра – Колей Кудреватым. Председатель-тридцатитысячник, не знавший разницу между яровым и озимым севом незамедлительно получил кличку Тимирязев. Причём узнал он о ней только в день своего окончательного отъезда из деревни. Образная сила, заключённая в русских прозвищах, не щадила не только отдельных людей, но и целые государства, земли и страны. Сатирический оттенок в таких прозвищах был ничуть не сильнее, чем в прозвищах, данных своим крам и губерниям. Архангельцев, к примеру, издавна обзывали моржеедами, владимирцев – клюковниками. Вологжане прозваны телятами, брянцы – куралесами. Новгородцев называли то гущеедами, то долбёжниками». (Вас. Белов «Лад»)

Как снимали Тихона и, как Жора укусил Абрама

На отчётно-перевыборном собрании колхозники решили заменить осточертевшего с магарычами Тихона Никанорыча на Морозова Абрама Даниловича, председателя б-кричинского колхоза «Добролёт». Но уполномоченный Дмитровского райкома партии был за то, чтобы оставить Голякова Тихона в прежней должности. Шесть дней кряду шло колхозное собрание. Тихон печать не отдавал. Тогда его повалили и отобрали этот атрибут власти… 
После Голякова Т.Н. председателем колхоза избрали Иванова Василия Ивановича. После ликвидации объединения кавелинского колхоза и упоройского спиртзавода и объединения в единый колхоз малокричинцев и кавелинцев – председателем «поставили» Фролова Ивана Абрамовича. Он женился второй раз и от двух браков имел 10 детей… 
Наряд полеводческой бригаде происходил обычно на конюшне. «Ты семена сегодня подвозишь. Ты воду в бочке для работающих в поле. Ты женщинам дай задание: обрабатывать свёклу – каждой полоску. Если сенокос, то женщинам задание: сгребать сено граблями». 
В июне 1948г. на сессии Домаховского сельсовета рассматривались вопросы готовности колхозов в Домахе, Б-Кричино, М-Кричино и др. к сенокосу и заготовке сена. Присутствовали председатели и «специалисты» шести колхозов. Заседание началось вечером. В домаховский магазин завезли в этот день спирт-сырец с Упороя. Председатель сельсовета дал команду: магазин для участников совещания не закрывать. 
В перерывах делового заседания участники «окунались» в лавку, чтобы «остограммиться» и снять напряжение от умственной работы. К часу ночи, наконец, решили все вопросы и стали расходиться. Ветеринар Безбородкин Георгий Павлович 1921г.р. «снимал угол» и жил в Б-Кричино и ему было по пути с председателем колхоза «Добролёт» Морозовым А.Д. «Прозаседавшиеся» почти дошли до моста через Расторог. Сели на травку перекурить, отдохнуть. Безбородкин как человек был «бедовый», что называется: «оторви да брось». Но специалист хороший. 
Абрам Данилович Морозов славился своей принципиальностью, причём не лучшего свойства. Слово за слово – в разговоре завязался спор. Морозов стал необоснованно упрекать Безбородкина в том, что он недостаточно внимания уделяет его колхозу. Ветеринар вспылил. Завязалась драка. Беспартийный Безбородкин намял бока и укусил за нос старейшего, с 1927г., по округе члена партии Морозова. Дворцов Нил Иванович на следующий день арестовал хулигана, которому «впаяли» 8 лет…
Позже Николаю Григорьевичу удалось узнать подробности этой истории, когда гостил в с. Волконское у своего тестя Балалаева И.П. На пороге дома появился мужчина и обратился к Ник. Гр. с вопросом: «Узнаёшь земляк?» Безбородкин воевал и на руке у него был рваный шрам. Когда он поднял руку, чтобы пригладить волосы на голове, Ник. Гр. вспомнил по-этому характерному жесту и шраму на руке ветеринара, когда-то лечившего у них корову. 
Василькова Н.Г. гость, конечно же, в лицо не помнил, но знал, что эта фамилия м-кричинская. Сели за стол, разговорились. В местах заключения Безбородкин познакомился с женщиной родом из села Волконское – вот судьба и свела земляков здесь. 
Как выяснилось, Морозова он не кусал за нос, а ударил поршневой ручкой в ноздрю. Потом обмякшего Абрама Даниловича отволок к мосту и бросил в колею, прикрыв придорожным бурьяном, в надежде на то, что какая-нибудь машина наедет на него. 
Пошёл на Упорой (километров пять), рассказал о драке Кошелеву Игорю (по-уличному «Игор»), двоюродному брату и предложил добить Морозова. Выпили. «Игор» взял пистолет и «пошли на дело». Но Морозова на месте в колее уже не было. На «пятачке» возле школы молодёжь уже не выплясывала «барыню», не пели частушки и «страдания». 
Решив, что Морозов дома, на ходу придумали как выманить его оттуда. Подожгли сарай и сели с пистолетом в засаду. Но по «пьяни» и в темноте перепутали морозовский сарай с соседским. Морозов на пожар так и не вышел. 
А утром был арест, следствие. Адвокат убедил Жору Безбородкина, во избежание срока на полную катушку (12 лет), несколько изменить показания. Якобы Морозов навалился сверху, душил. Вот и пришлось укусить его за нос… 
Безбородкина осудили на 8 лет. Наказание ветеринару Безбородкину может показаться чрезмерно суровым с позиции более позднего времени и без учёта эволюции советской власти к хулиганству вообще. «Число приговорённых к заключению за нарушение порядка в городе с 1923 по 1926 г. увеличилось более чем в 10 раз… Пролетарский молодняк изощрялся в разнообразных выходках, мешавших спокойной жизни людей. Парни с рабочих окраин часто упражнялись в драках «стенка на стенку». В первой половине 30-х годов этот обычай так распространился, что Ленинградский губком РКП(б) принял специальное решение «об искоренении кулачных боёв». Совершалось нашествие молодёжных шаек на клубы. Постоянными были бессмысленные выходки, вроде погромов домов отдыха на Островах, закидывание шапками, камнями и палками самолётов АВИАХИМ в дни демонстраций… На первых порах «новый хулиган» вызывал у советской власти некое умиление. От времени гражданской войны до нас дошли решения Петросовета о мерах наказания за проступки, совершаемые представителями «господствующего класса» - рабочими. Основным методом воздействие было порицание, которое применительно к пролетарию выносилось как за кражу селёдки, так и за изнасилование «буржуйки»… Со второй половины 20-х годов хулиганство стали оценивать прежде всего с политической точки зрения. Весьма характерно в этом отношении так называемое чубаровское дело в Ленинграде. 21 августа 1926 г. в саду Сан-Галли на Лиговке, в районе Чубарова переулка, праздношатающиеся молодые рабочие завода «Кооператор» пристали вечером к девушке и затем изнасиловали её. Преступление квалифицировали не как изнасилование, а как бандитизм. И хотя потерпевшая осталась жива, семь участников преступления были расстреляны по приговору суда». В 30-е годы политизация статьи за хулиганство ещё более усилилась. «Теперь хулиганские дела стали проходить по статье 58 УК РСФСР («контрреволюционные преступления»). Человек, оскорбивший словом или действием не просто другого человека, а стахановца, привлекался к уголовной ответственности не за хулиганство, а за контрреволюционную агитацию и пропаганду. Драка с передовиком производства рассматривалась как попытка террористического акта. В 1937 г. в числе многих исключённых из комсомола оказался юноша, поплатившийся комсомольским билетом «за нецензурное ругательство в адрес портрета Ленина, упавшего на него». В Ленинграде 1936 – 1937 г.г. не возбудили не одного дела по фактам группового хулиганства. Большинство таких фактов, совершаемые несколькими людьми, следственные органы квалифицировали по ст. 58, п.11 УК РСФСР». Для пополнения производственной системы ГУЛАГа даровыми работниками, многие преступления, подпадающие под «легкие» статьи уголовного кодекса, квалифицировали под «универсальную» политическую ст. 58 УК РСФСР. Даже безобидные высказывания и критика, не могущая иметь, казалось бы, административных последствий, карались как политическое преступление. В 1941 году в Свердловске был арестован Серафим Петрович Ткачёв, брат, впоследствии знаменитых художников Ткачёвых, только за то, что в 1937 году на каком-то заводском собрании в Бежице (сейчас один из районов г. Брянска) сказал: «Стахановцы задарма работать не будут».

«Прокати ты меня, Ванюша, на тракторе…»

Школу-четырёхлетку Коля Васильков закончил на одни пятёрки. Бросил учёбу – пошёл работать. Во время обеденного перерыва, когда Николай сидел на завалинке и потягивал самокрутку, пришла Наталья Егоровна, дочь учителя Панина Е.Х.. «Чего ты, Коля, не ходишь в школу?» На что он рассудительно ответил: «А кто ж работать будет?»  
По крестьянским понятиям односельчан «выучиться» надо затем, чтобы не работать (трудиться). Труд признавался только один – физический. Работа того же учителя или бригадира, раздающего наряды на работу – это не труд, ведь «языком – не лопатой!» (работать). 
Сентябрь Николай не учился. Уговорил Колю пойти в 5-й класс б-кричинской школы учитель литературы, родом из Домахи, Любкин Иван Никитович. 5, 6, 7 классы Коля окончил к 17 годам. 
Закончив 7 класс Б-Кричинской школы, Николай пошёл работать прицепщиком плуга на тракторе. Эта работа требовала сноровки и физической силы. На повороте (развороте), при въезде в лощинку, прицепщик крутит «баранку» руля, чтобы плуги или поднялись, или опустились. Стойки на плугах были чугунные, причём самого низкого качества. Если не рассчитал и опустил глубоко плуги до мёрзлой земли – чугунные стойки ломались в «момент». 
Ещё не слаще было трактористу. Вспоминая послевоенное время, Ник. Гр. сказал: «Работа у тракториста была хуже, чем у раба». Трактора ХТЗ (Харьковский тракторный завод, «расшифровывался» как «Хрен Тракторист Заработает») и СТЗ (Сталинградский тракторный завод) заводились непросто. 
Бригадир тракторной бригады ставил зажигание магнето в определённое положение. Если не «рассчитал» и поставил «раннее зажигание», то горючая смесь воспламенялась от искры раньше, чем следовало бы. Маховик двигателя давал обратный ход, нередко «выбивая» кисть руки трактористу, крутящему заводную ручку. 
В конце 1944 г. в МТС района стали поступать как ХТЗ так и ЧТЗ им. Сталина (под маркировкой С-60, С-65). Последние имели маховик двигателя с отверстиями в 20 мм. В них вставлялась заводная монтировка. Если возникало «раннее зажигание», то в лучшем случае, монтировка улетала высоко в небо; в худшем – била «наповал» тракториста в лоб. 
Тракторист сидел за рычагами ЧТЗ или «баранкой» руля ХТЗ, СТЗ на железном сиденье без кабины, обдуваемый ветром с пылью или обмываемый дождём, иной раз со снегом. 
Каждое утро он выгребал грязь из двигателя. Для этого надо было залезть под днище трактора, открутить задние болты, а потом придерживая коленями 17-кг чугунный поддон, передние болты. Снять «чугунку» и вычистить двигатель. Текущий ремонт: перетяжка, замена прокладок, удаление грязи около шатунов – без этих обязательных процедур техника долго не работала.
О «фотогигиеничности» тракториста ещё до войны сложили скабрёзную частушку: «Полюбила тракториста, а потом ему дала. Три недели сиски мыла и соляркою с…ла!» 
Несмотря на тяжкий труд, трактористам завидовали – ведь им «платили» на трудодень 3кг хлеба (зерна). Гарантированно за сезон, если всё поладится, они получали 20 пудов зерна. Жили трактористы недолго – 40-50 лет. Редкими исключениями среди них были «долгожители» Храмченков Александр Андреевич («Водопьян») с 1928 г.р., севший за трактор в 17 лет и проживший до 75 лет, и его ровесник Маслов Фёдор Григорьевич (1929-2001). Родом оба из Домахи. 
Технически коллектив механизаторов был совсем неграмотен. Да и образование специалистов оставляло желать лучшего. Инженер Серёжин Андрей Андреевич, родом из посёлка Комаричи, имел 4 класса образования и 6 месяцев курсов обучения тракторному делу на Харьковском тракторном заводе. 
В конце 40-х начале 50-х годов стали выпускать гусеничный трактор ДТ-54, на котором, впоследствии, «подняли целину». Он имел двигатель, как у современных тракторов, на вкладышах и такую немаловажную мелочь как кабину. Теперь трактористу за шиворот не текло, в уши не задувало, хотя сильно гудело, трясло и вибрировало – на то они и есть 54 лошадиные силы. 
Другое чудо современной по тому времени техники – локомобиль. В М-Кричино по ночам был виден свет (12-13 км) ж/д. депо в Комаричах, так как лесопосадок не было. Ветер зимой сдувал снег в лога и деревни и поля от этого были «голые». После неурожая 1946 г. и голода 1947 г., по сталинскому плану борьбы с засухой стали сажать лесополосы. Это продолжалось вплоть до смерти вождя в 1953г. 
С 1952 г. развернулось строительство прудов. Из них или ближайших речек к колхозным полям укладывали асбестово-цементные трубы и с помощью локомобилей (маленький паровоз на колёсах, топившейся дровами) качали воду для орошения.  
В 1946г. для топки своих печей и «грубок» стали копать торф. Нередко натыкались на останки погибших солдат. Их кости собирали с 1946г. по 1947г. на болотистой пойме Расторога.
Первыми стали копать торф кавелинцы, потом м-кричинцы и б-кричинцы. Упоройский спиртзавод набирал команды для заготовки торфа и платил 3 рубля за 1000 торфяных кирпичей. 
Торф копали обыкновенной или специальной лопатой. По кисловатому запаху торфа в Дмитровске определяли жителей этих сёл. В 1954 г. запустили торфяной комбайн. Школы района, Упоройский спиртзавод обеспечивались торфом из Кавелино, М-Кричино, Б-Кричино. 
Добыча торфа велась до 1970г. В «развальные» 90-е торф стали копать вновь. После подведения газа в сёла в 2000 году торфоразработки прекратились…

Как узнать правду-матку о человеке

Неизвестно как сложилась судьба Николая, если б на поле понаблюдать за вспашкой не приехал директор Неруссовской МТС Митронин. Увидев Колю сказал: «Ты что, прицепщиком? Шёл бы учиться». «А я кончил 7классов». «А ты бы в Задонский техникум пошёл (учиться)». Толчок в нужном направлении был дан.  
Интеллигенты и специалисты были наперечёт и на виду в селе. К ним можно было отнести как учителей Панина Е.Х., Луканцова С.Е. (после Лопандинского педучилища, заочно закончившего Орловский пединститут) и др., так и фельдшера Чугунова, жившего в 1948г. на «съёмной квартире», одновременно являющейся медпунктом, домаховского коновала Парамонова. 
Домаховец Калинов А.И. («Дудин») 1932 г.р. рассказывал, что при переписи населения (1898 г.) в царское время не у всех сельчан были фамилии. Так, например, дед Луканцова С.Е. поначалу записался на фамилию своего хозяина, у которого он был в работниках – Парамонов. Потом всё же назвался Луканцовым, так как дед работника звался Лукой и, по-уличному прозывали всех его детей «Луканцовыми»... Сватажился Николай с домаховцами Есиным Ильёй, Бурмистёнковым Михаилом и решили пойти куда-то учиться. Определились – в Задонский техникум. Для начала решили выписать свидетельства о рождении в Дмитровском загсе. 
«За кампанию» со сверстниками в 18 лет Коля пошёл в загс. «Заведующая отдела загса г.Дмитровска, женщина, спрашивает нас: с какого года. Все мы года «поотписали» - думали, война 100 лет будет. Отвечаю ей: с 1932. А она – снимай штаны. Нет – ты с (19)31!» Точно так же «узнала правду» у земляков Николая: «Ты – с (19)29, а ты – с (19)30 года!» 
Поехали вместе в г. Задонск - до 1954г. Орловской, а потом Липецкой области. Задонский техникум организовался в 1947 году. Сдавали 5 экзаменов: русский язык (устно и письменно), математика (устно и письменно), Конституция СССР. Николай все экзамены сдал на «5». 

 

«Ты хочешь быть «вумнее» моих оболтусов!»

«Зачислили. Учусь. Месяц, второй. В октябре 1948г. приходит комендант за паспортом для прописки. Объясняю, почему не имею документа: «Мне Тихон, председатель не дал справку в сельсовет». 
«Ты хочешь быть «вумнее» моих оболтусов!» - мотивировал свой отказ Николаю Тихон Никанорыч, когда тот сообщил, что собирается учиться в техникуме. Со сталинских времён коллективизации была введена определённая процедура выезда из сельской местности. После письменного согласия председателя колхоза, сельсовет выдавал «форму-1» для выезда из деревни (села) и получения паспорта. 
Комендант предложил Коле поискать частную квартиру, где согласятся держать квартиранта без паспорта и прописки. Николай пошёл к директору техникума и объяснил, почему нет паспорта. Тот дал три дня на оформление документов. 
От Задонска до Орла – 100км, Коля добирался поездом «Елец – Орёл». На ж/д. станции Верховье (райцентр Орловской области) милиция, как правило, «шмонает» - ищет «зайцев» (безбилетников). Если кто попадается – высаживают. От Орла до Кром (км 36) Николай добирался на попутных. А от Кром до М-Кричино (62км) он шёл пешком. 
Обратился опять к Тихону за «формой-1» – результат тот же. «Показываю ему записку от директора, что Васильков Н.Г. является студентом Задонского сельхозтехникума с просьбой выдать ему нужную справку для получения паспорта. «Сходи с этой бумажкой на двор!» - ответ Тихона». Сортиры (отхожее место) ещё в то время не строили. Поэтому «по нужде» ходили в сарай (двор) или за сарай, на огород. 
Пошёл Коля к Новикову Илье Александровичу, председателю сельсовета. Илья Александрович выслушал и скомандовал секретарю Калинову Ф.Ф. выдать справку по форме-1. Тот пытался «заволокитить» дело, чтобы получить «причитающийся» в таких случаях магарыч. Но Новиков заставил секретаря быстро и без проволочек оформить нужную бумагу. Так с 1949г. Васильков Николай получил паспорт и стал полноправным гражданином СССР. 

О вольной жизни студента

Для пропитания в Задонске мать, Прасковья Яковлевна, готовила Коле картофельные сухари. Картошку терли на тёрке. Затем перетёртую массу смывала водой для получения крахмала. Перетёртый и высушенный картофельный жмых смешивала с гущей на муке (закваской) и выпекала «картофельный» хлеб, который резала на куски и сушила в печи на сухари. 
Сухарь получался «на славу» - раскисал в чашке с водой за полтора часа. Николай забирал с собой в мешке зараз килограмм сорок таких сухарей, чтобы хватило до следующих каникул. В Орле при посадке в ж/д вагон смотрели, чтобы ручная кладь не превышала 20 кг. Взвешивали и, за лишний груз, приходилось платить. 
Стипендия студента Задонского сельхозтехникума в конце 40-х годов – 140 рублей. Каждый месяц 14 рублей вычитали на заем государству плюс комсомольские и профсоюзные взносы. 7 руб 20коп – плата за проживание в общежитие. 90 рублей «на харчи» по талонам без хлеба. Хлеб, 2-х килограммовую буханку стоимостью 1руб 90коп, покупал каждый себе и старался «растянуть» её на несколько дней к ежедневным завтракам, обедам, ужинам. Кормили в техникумовской столовой «по деньгам». 
Завтрак состоял из столовой ложки манной каши, на которую Ник. Гр. до сих пор смотреть не может, с каплей подсолнечного масла в центре. Обед: щи из кислой капусты, которую в техникуме заготавливали сами в больших деревянных бочках; отварка из чечевицы (чечевичная похлёбка). Ужин: ложка гречневой каши или картошки. 
Для студенческого общежития использовались бывшие монастырские кельи на 12 человек каждая. Посреди комнаты-кельи стоял стол, по бокам – кровати. Грубка в углу при входе. Топили углём. Было даже жарко. Электрического света в г.Задонске не было. Но в техникуме имелась своя дизельная электростанция и до 12 ночи «лампочки Ильича» горели. С 12-ти и до 2-х часов ночи зажигали две 12-ти линейные керосиновые лампы – доучивать уроки. 
«Есть хотелось постоянно. Посмотрев на буханку хлеба, рассуждали так: что завтра голодать, что сегодня. Затем черпали кружку воды, добавляли в неё соль, отрезали краюху хлеба и подкреплялись, делая уроки. Когда кончался хлеб – «перебивали» голод куревом». 
Коля начал курить с 6 лет. После войны сам высаживал табак на огороде. Самосад (махорку) хранил в гильзах из-под снарядов. Напряжённая учёба и скудные студенческие харчи привели к малокровию. Врач посоветовал Коле «бросить курить», чтобы «не сдохнуть». И для курения здоровье нужно.
Николай зашил карманы, которые использовал вместо кисета для табака. Два месяца помучился и всё: стал некурящим на всю оставшуюся жизнь. Даже 5-летняя служба в армии стрелком-радистом ВВС и бесплатная выдача экипажу папирос «Дели», не вернула его к вредной привычке. 
Форма одежды у студента Николая по тому времени была завидная. Брат Михаил из армии выслал ему посылкой кирзовые сапоги, гимнастёрку и солдатские брюки. В этой «мужественной» форме Коля и ходил в техникуме. Некоторые сокурсники, видя такую «завидную» одежду Николая, спрашивали его, не служил ли он в армии. 
Земляк Есин Илья Иванович 1932г.р., родом с пос.Никольское, щеголял по Задонску в немецких офицерских галифе и немецких кованых ботинках. Когда он шёл по булыжным задонским мостовым, они «цокали». И в этом был свой шик! 
Илья закончил потом Харьковский институт машиностроения и работал конструктором в г.Колымы (Западная Украина) на заводе изготовляющим ковши для тракторов «Беларусь». 

  Радости кино
Советская власть не забывала о пище духовной и «самом массовом из искусств – кино». В 1952г. на Домаховский сельсовет дали кинопередвижку. Карбюраторный движок обеспечивал киноаппарат электричеством. В Домахе посреди деревни был клуб. Экран из парусины вешали прямо на стену. Входной билет стоил 20 коп с «носа». Если не было клубного помещения, киномеханик начинал «артачиться» и, ссылаясь на инструкции, отказывался «крутить кино» на улице. Дело улаживали взяткой в 40 рублей. 
В М-Кричино в1952г. уговорили через взятку ставить фильм в конюшне. Люди вместе с лошадями смотрели знаменитого «Тарзана». Всё было ничего, пока Тарзан не закричал по-звериному. Перепуганные лошади чуть было не разнесли конюшню… 
Киномеханик с киноаппаратом перемещался из одного села в другое только за магарыч. В 50-е годы участковым киномехаником от Дмитровска был уроженец д.Кавелино Лобеев Николай (примерно 1933-35г.р.). Он спился от этих самых магарычей, получил прозвище «Тряскин» и был «списан» за профнепригодностью в трактористы. 
Билет на киносеанс в это время уже стоил в селе 3 рубля, а городе с 6 ряда – 6руб, а на последних рядах – 9руб. Деревенская «шпана» стремилась попасть в кино бесплатно. Если киномеханик не пропускал, то делали ему «подлянку» - насыпали в глушитель движка песка или соли в бензин. В последнем случае «искра пропадала», движок глох и не заводился до тех пор, пока киномеханик не догадывался слить бензин и залить новый. 
Смотреть кино ходили, чуть ли не всей деревней. Алешкин Николай Павлович 1948г.р. вспоминал, как на вечер шли из д. Талдыкино большой толпой за 3км в пос. Никольское, где прямо на стене фермы «крутили» фильм. 
Машка «Глазуниха» (1916-?) из Домахи захотела попасть «зайцем» на фильм. Сзади клубной сцены был лаз в полу, проделанный безбилетниками. Он был явно не рассчитан на 40-летнюю толстую бабу. Но всё же, застрявшую в лазу Глазуниху, ребятня, сзади упёршись, протолкнула.
В Б-Кричинском клубе взрослая баба попробовала попасть на киносеанс, выставив стекло в раме. Залезла наполовину и застряла: ни в зад, ни вперёд! Воспользовавшись её беспомощностью, ребята повзрослее стали хлопать бабу по заду. Как долго это продолжалось – неизвестно. Мимо шёл кузнец Мильченко А.Н.. Взявшись за крестовину окна, он выдернул раму вместе с женщиной.  

О местной исправительной колонии 

После войны в домаховском лесу была создана исправительно-трудовая колония на 300 человек. Здесь отбывали срок «незлостные» полицаи, самогонщики, те, кто попался на воровстве колхозного имущества, неплательщики налогов. «Лагерники» изготовляли деревянные срубы, повозки, бочки; выжигали древесный уголь, варили дёготь. У Василия Белова находим описание некоторых видов этих работ: «Дёготь гнали из бересты, набивая её в керамические сосуды, называемые кубами. Эти кубы, вмазанные в печи, нагревались снизу, из них и вытекал дёготь, так необходимый в хозяйстве. Его использовали для смазки обуви, колёс, качелей, упряжи, повозок, для изготовления лекарств, для отпугивания оводов и т. д. Смолокуры пользовались тем же способом сухой перегонки, но вместо бересты в керамический сосуд набивали сухие смоляные сосновые корни. Углежоги жили в лесу неделями. Они выкапывали большие ямы, набивали их дровами и поджигали. Хитрость состояла в том, чтобы вовремя погасить этот исполинский костёр, закрыть яму дёрном и потушить угли. Если закроешь слишком рано – вместо углей окажутся головешки, если поздно, то будет одна зола. Можно себе представить на кого был похож угольщик, с недельку поживший в лесу!»   
Воду носили себе в вёдрах из деревни Воронино километра за два. После смерти Сталина этот лагерь и тюрьму в Дмитровске ликвидировали. На месте казарм дмитровского «гулага» образовались мастерские СПТУ – «головная кузница» кадров трактористов.
До этого трактористов и бригадиров тракторных бригад по 6 месяцев учили в г.Болхов. Болховскую «тракторную академию» кончали: «Дудин» (КалиновА.И.), «Водопьян» (Храмченков А.А.), «Боляка» (Сафонов Ник. Ст.). 

  ГЛАВА 4. «МАЛЕНКОВ ДАЛ НАМ ХЛЕБА И БЛИНКОВ»  

  «Милые, что ж мы будем делать без кормильца?»  

Первый ламповый приёмник «Родина» появился в м-кричинской конторе в 1947г. У бывшего офицера Сафонова Петра Никоновича, отца Козиной Ольги Петровны, 1953г.р. был радиоприёмник «Родина», Воронежского радиозавода и работал на анодных и катодных батареях. По нему слушали «всем миром» сводки о состоянии здоровья Сталина, а затем и известие о его смерти 5 марта 1953 года. Бабка Настя Митина, бабушка по матери Зои «Колобчихи» (Голобокова З.И.) стала причитать: «Милые, что ж мы будем делать без кормильца?»

Фролов Святослав Николаевич 1945 г.р., житель посёлка Михайловский, вспоминал как его дед по матери Фролов Василий Абрамович (1900 – 1953) в день смерти Сталина, 5 марта 1953 года, выставил радиоприёмник «Родина» на подоконник распахнутого окна. Целый день шли передачи с соответствующими музыкальными паузами о жизни и смерти великого вождя. На двух горках напротив дома Фроловых собрались толпы народа с деревни Кавелино, села М-Кричино, Южного и других посёлков. Многие среди собравшегося люда плакали, некоторые - навзрыд, когда шли периодические сообщения о кончине «великого кормчего» и зачитывались соболезнования коммунистов из «братских стран», а также зарубежных политиков, деятелей науки, культуры, искусства. Горе было всеобщим и искренним. Ко дню похорон Сталина, анодные батареи радиоприёмника не успели подзарядиться, поэтому стихийного собрания у дома Фроловых не было.   

Как проходили похороны Сталина в столице, написал позже в своих «Воспоминаниях» Шепилов Д.Т.: «Уже трое суток, днём и ночью, могучие людские потоки из прилегающих площадей и улиц вливались в Колонный зал. Столько неподдельного людского горя на лицах, сколько слёз и рыданий! Словно страна провожает родного отца. По полсуток и более выстаивали люди на мартовском ветру и холоде, чтобы отдать последнюю дань уважения своему вождю… В последний день великого прощания в Москве произошла трагедия. Правительственной комиссией Хрущёва было объявлено, что доступ в Колонный зал будет прекращён в два часа ночи. А людской прилив к Дому Союзов всё усиливался. Забита была до отказа Пушкинская улица. Человеческий поток стекал сюда по бульвару от Трубной площади. В котловине этой площади число людей всё множилось. Между тем со Сретенской возвышенности тоже всё подходили толпы. У самого крутого спуска к Трубной площади стояли заградительные заслоны. Но им всё труднее было сдерживать напор людской лавины с улицы Кирова, площади Дзержинского, Колхозной площади. Уже слышались стоны теснимых рядов, мольбы о помощи, крики грозных предупреждений. Но – поздно! Бушующий людской океан был неуправляем. И вот заслоны на крутом спуске со Сретенки к Трубной площади были смяты и опрокинуты. Огромное количество людей было сбито с ног; их топтали и душили те, кого теснили наступающие. Трещали грудные клетки. Искажённые ужасом рты сотен людей раздирались воплями. Пронзительные крики о помощи своим мамам тех ребятишек, которые двигались к Дому Союзов верхом на плечах у своих отцов, заглушались каким-то истошным рёвом сплющиваемых или раздавливаемых, как скорлупа грецких орехов, здоровенных мужчин. Эти вопли ужаса, безысходности и мольбы о помощи леденили кровь… Всю ночь санитарные машины, милиция и войска развозили изуродованные тела по больницам и моргам. По Москве поползло зловещее слово – «Ходынка, Ходынка…»  
Прошло три года после смерти «великого кормчего» и новое потрясение для советских людей – развенчание «культа личности Сталина». Земного бога свели с пьедестала, его памятники повсеместно убирались с площадей и скверов городов. Помню как вместе с отцом, Прохоровым Евгением Селивёрстовичем, ходил смотреть на пустой постамент в сквере пос. Комаричи. Сквер, засаженный липами и кустарниками акации, был через дорогу напротив железнодорожной гостиницы. Памятники Сталину в сквере и привокзальной площади убрали ночью, чтобы не будоражить народ и избежать ненужных эксцессов. В семье у нас в то время не было няньки и родители оставляли нас с сестрой вдвоём дома, а сами уходили на работу. Однажды в их отсутствие в дом в Марьинке зашёл какой-то странный дядька, который, не переставая, бубнил: «Ленин-Сталин…» и жестикулировал руками. Вечером нам родители сказали, что это сумасшедший из соседней деревни Пигарёво и наказали никому не открывать дверь квартирки в их отсутствие…

После смерти Сталина чуть легче стало с выездом из деревни на жительство в город. Отменили многие налоги: налог за бездетность с 18 лет, налоги за сады, за пчёл, за свиней. Налог за молоко оставили, под видом «добровольной сдачи излишков». Как будто они, когда то были у живущих впроголодь колхозников. Тем не менее, заметно полегчало, и народ откликнулся на всё это частушкой: «Стал Маленков – дал нам хлеба и блинков». Действительно, в магазине в свободной продаже появились мука и хлеб. 
В Комаричи, Лопандино и в Дмитровске были свои пекарни. Но дмитровская пекарня была маломощной и район хлебом не обеспечивала. Поэтому до конца 50-х годов хлеб пекли сами. Зерна в это время давали вволю – 3кг на трудодень. Зерно, загруженное на трактор с санями, везли молоть на свои мельницы в Домаху и в Кавелино. Для получения муки- вальцовки (из обитой от шелухи пшеницы) ездили в г.Дмитровск. На месте нынешнего пищекомбината была мельница-вальцовка. 
В середине 50-х годов холсты на одежду ещё делали сами. Но уже стали покупать «москвички» - полупальто, подбитое ватой. А в конце 50-х - начале 60-х годов уже редко кто ткал холсты. Покупали материал в магазине или ездили покупать в Харьков и шили одежду сами, делали заказ умельцам или в КБО (комбинат бытового обслуживания). 
О муке-вальцовке из Дмитровска для домашней выпечки хлеба и о пошиве одежды портными по индивидуальному заказу в середине 50-х годов также рассказала мне бывшая техслужащая школы Чибисова Екатерина Ивановна.
Чибисова (Кольцова) Екатерина Ивановна 1935г.р. Родилась и выросла в д.Сторожище. Хатка была небольшая, крытая под солому, с глиняными полами, стены обмазаны глиной и побелены изнутри и снаружи. В тёмное время суток освещалась лучиной, после войны керосиновой лампой. Во время эвакуации в 1943 году немцы догнали жителей д.Сторожище до сёл Палеевка и Орловка Ямского района Сумской области. При перевозке по железной дороге в вагонах-«телятниках», эшелон бомбили наши самолёты. Люди выбегали из вагонов, но после бомбёжки немцы снова их сгоняли к составу и везли дальше.
Мать Полина после возвращения из немецкой эвакуации терла на тёрках картофель вместе с дочерью и с сыном Михаилом. Крахмал поначалу продавали в Дмитровске, чтобы купить те же лапти. Вплоть до 1956г. крахмал здорово «выручал» семью. Мать возила его продавать в Одессу. 
Пока неделю там продаёт 400 стаканов, Екатерина ещё 200 стаканов натирает и намывает к её возвращению. Из Одессы мать Полина привозила на радость детям белые булочки и вафли, которые они «отродясь не видали»; отрезы материи... 

«Пенькой кормите!»  

«В начале 50-х годов из Узбекистана привезли плужки-боронки для обработки междурядья хлопка. У нас их назвали «ташкентками» и использовали для подрезания сорняков при обработке свёклы, моркови, а потом картофеля. Это значительно облегчало прополку и увеличивало урожайность».  
В 1954г. постановлением ЦК КПСС 30 тысяч «передовых рабочих» направили в село для «укрепления руководящих кадров» - работать председателями колхозов. Председателем колхоза «Коммунист» (д.Рублино) был назначен москвич, кандидат юридических наук. Одним из таких «тридцатитысячников» был москвич Дроздов с женой Матильдой. По прежней работе Дроздов, бывший заведующий отделом конструкторского бюро, стал председателем м-кричинского колхоза. 
С женой Матильдой вдвоём из конторы «не вылазили». День-деньской он играл на гитаре, она пела романсы. Прибегают с колхозной фермы: «Товарищ председатель! Коров нечем кормить (100 голов)!» Ответ «передового» москвича: «Пенькой кормите!» и продолжали петь « на два голоса», как бы давая понять отсталым деревенским людям, что «искусство превыше всего». Ошарашенный таким ответом завфермы: «Так они не будут есть!» «А что делать?» - встречный вопрос представителя «передового класса» «отсталому колхознику». 
Заходит с докладом Губанова Прасковья: «Картошку с колхозного поля воруют!» «Остановите!» - даёт ей в ответ «ценное» указание Дроздов и продолжает дальше, как ни в чём не бывало, петь с Матильдой под гитару. 
В конце 1954 г. председатель райисполкома г.Дмитровска Степан Никитович Фак, хохол родом из Черкасской области, попросился на работу в Домаху. До 1954 г. Фак работал директором Лубянской МТС, затем зональный секретарь Дмитровского райкома партии. Последние полгода перед тем, как стать председателем колхоза в Домахе, председатель райисполкома в Дмитровске.
Соперником Фака на выборах председателя колхозным собранием был «гитарист» Дроздов. Колхоз им.Молотова, куда входили хозяйства М-Кричино, Кавелино, посёлков Калиновский, Михайловский, Южный вскоре был присоединен к «Сталинскому пути» (Домаха). 
Дроздов без работы не остался. Он «выбирается» председателем колхоза им. Куйбышева (Лубянская зона). Был он большой любитель выпить. Предпочтение отдавал «перцовой» водке – три бутылки за день. Однажды в разгар сенокоса Дроздов с бухгалтером «нагрузившись» как следует, затеяли борьбу в конторе. Перевернув там всё «верх тормашками», вышли бороться на свежий воздух. Женщины, шедшие на сенокос с граблями, стали невольными зрителями борцовской схватки. Дроздов бросил оземь более тщедушного бухгалтера, сломал ему два ребра. За что был исключен из партии и изгнан с руководящего поста. С женой Матильдой у них детей не было. Зато за хорошую игру на гитаре её приглашали на все свадьбы окрест… 
Другие «тридцатитысячники», товарищи по конструкторскому бюро, были более удачны в новой для себя деятельности. Так Мирзоев (говорили, что он армянин Мирзоян) бывший подчиненный Дроздова, возглавлял Неруссовскую МТС (Дмитровск). Он построил каменную контору, общежитие с водяным отоплением для механизаторов. Вокруг этих зданий посадил сад. Сделал первоклассные по тому времени мастерские с токарными станками. 
Работавший с ним инженер Ковалёв, из того же «КБ», зарекомендовал себя как толковый специалист. При МТС работала агроном Вера Матвеевна, казачка с украинской фамилией, которая любила ездить верхом на лошади. Ковалёв женился на ней. Детей у них не было. Лет семь спустя он перевёлся на работу в «ремзавод» г.Орла, куда и уехали они вдвоём…

«Несчастливая» любовь

В 1956г. в домаховский колхоз вошли хозяйства с.М-Кричино, д.Кавелино, д.Воронино, а в 1959г. – с.Б-Кричино, д.Любощь и с.Упорой. Так из довоенного колхоза «Сталинский путь» (Домаха) возникло «Ленинское знамя» - колхоз, объединивший 7 сёл и деревень. Расстояние между крайними из них: лесной деревней Воронино на севере и селом Упорой на юге – 12-13км. 
В 1956-57г.г. в колхозе «Ленинское знамя» работала агроном Шпенькова Клавдия Ивановна, родом из Комаричи. Мильченко Андрея Николаевича, кузнеца из Б-Кричино, красавца-мужчину богатырского телосложения «попутал бес» и он закрутил роман с «агрономшей». 
Дело дошло до развода с женой. Но помешал несчастный случай. Мильченко ловил рыбу в Растороге с помощью тола и бикфордова шнура. Война «прокатилась» по этим местам и добра такого хватало.
Андрей Николаевич заложил в тол капсюль, подсоединил шнур и зажёг его. Скорость горения – 1см в 1секунду. Но шнур оказался надломленным, и толовая шашка взорвалась в руках у Мильченко. Ему оторвало кисть руки и выбило глаз.
Любовь кончилась. Как говорится «с глаз долой и с сердца вон». Мильченко уехал жить в Мценск к сыну. Впоследствии, до самой смерти он работал здесь заведующим мастерскими в техникуме металлургии. 
Его сын, Николай Андреевич Мильченко (по-уличному «Бабай») после 7-летки Б-Кричинской школы, окончил ж/д техникум, потом ж/д институт и работал начальником снабжения Мценского завода алюминиевого литья (филиал ЗИЛа). Помогал «доставать» колхозу «ЗИЛа»… 

 

Офицеры переходили на строевой шаг

В 1952 г. демобилизовался из армии брат, Михаил Григорьевич Васильков. После освобождения, осенью 1943г. его призвали в отряд минёров. В дер. Осмонь (за д.Берёзовка) их учили распознавать и обезвреживать мины. Весной 1944г. началась практика - разминировали полей от д.Берёзовка до д. Долбенкино. 
Мины были как немецкие, так и наши. Немецкие противотанковые представляли собой круглые железные банки. После разминирования их половинки деревенские жители использовали как крышки для чугунов. 
«Голь на выдумки хитра» - наши мины имели деревянный корпус, поэтому обнаруживались они не миноискателем, а обыкновенным щупом, палкой с железной проволокой на конце. Противопехотные мины в виде деревянного пенала весили легче 8кг-х противотанковых в прямоугольной деревянной коробке. 
Именно нашу противотанковую мину «нащупал» земляк Михаила из Домахи Митёнков Александр (дядя Амелиной (Митёнковой) Марии Федоровны 1955г.р.). Поставив чеку (предохранитель) в нерабочее положение, он пытался вывернуть по очереди каждый из четырёх взрывателей. Они «не поддавались», так как дерево разбухло от сырости. 
«Капитан минёров, увидев заминку, приказал отойти Митенкову метров на пять, а сам ткнул щупом в мину. Раздался взрыв. От капитана ничего не осталось. У Митенкова в руках сдетонировал тол. Ему оторвало кисти рук. Но потом в колхозе воду трактористам он возил, и лошадь запрягал сам. Женился на сводной сестре Голяковой Натальи Яковлевны («Талечка»), имел 3-х детей. Старшая дочь закончила ж/д техникум. В 80-е годы уехал с семьёй в Алтайский край…» 
В ноябре 1944г. Василькова М.Г. призвали в армию. До войны он успел закончить 7классов. Место службы ему определили: г.Гороховец Горьковской области, школа сержантов. Вместе с ним служили земляки: Фомин Василий Алексеевич (1927-1997) из Б-Кричино, Луканцов Сергей Ефимович (1927-1997) из Домахи, Антоников Моисей 1927г.р. из д.Воронино. Моисей «снюхался» с майором, начальником штаба. Вместе с ним Антоникова перевели на Сахалин, откуда они сбежали в Америку. 
После окончания школы сержантов в 1945 г., Михаил Григорьевич попал служить в войска МВД. В г. Мурино Новгородской области был лагерь для военнопленных немецких офицеров. Они имели право ношения формы. На работу, как на праздник, чистили и «надраивали» сапоги, пуговицы на кителях. Работали «по охоте». Присел отдохнуть пленный офицер, конвоир – слова не скажи. 
По дороге на работу, при входе в город, офицеры переходили на строевой шаг. Доходяги-конвоиры в длинных не по росту шинелях, в ботинках с обмотками, с винтовками-трёхлинейками следом «еле ноги тащили от плохих харчей». 
Приехал какой-то начальник, посмотрел на эту неподобающую для «победителей» картину, и приказал выдать конвоирам яловые сапоги, автоматы вместо винтовок со штыками, «подогнать» шинели по росту. Чтобы «укоротить» спесивых арийцев, конвоирам разрешили давать им за неповиновение «зуботычины»...

Интересен материал об отношении к военнопленных немцев во время пребывании их в Ижевске: «Продолжительность трудового дня военнопленных составляла 8 часов. Согласно циркуляру НКВД СССР № 353 от 25 августа 1942 г. им полагалось денежное довольствие: рядовым и младшим командирам выплачивалось 7 руб в месяц, офицерам – 10, полковникам – 15, генералам – 30 рублей. Военнопленным, которые трудились на нормированных работах, выплачивались допольнительные суммы в зависимости от выработки. Перевыполняющим нормы полагалось 50 руб. ежемесячно. Те же дополнительные деньги получали бригадиры. При отличной работе сумма их вознаграждения могла вырасти до 100 рублей. Военнопленные врачи получали ежемесячно по 40 руб., фельдшеры – 20. Кроме того, бесплатно выдавалось мыло. Если одежда находилась в плачевном состоянии, то пленные получали телогрейки, тёплые шапки, ботинки и портянки. Немцы из увинского лагеря № 155 покупали для себя продукты на рынке. Туда шла группа из 2 – 3 человек. Иногда они покупали корову и разделывали на колбасу. Почти каждый, в соответствии с вложенными деньгами, получал дополнительную еду. Уже в конце войны рабочие завода № 71, а также пленными лагеря № 371 были построены забор и вышки, закончено строительство барака для охраны. Кроме того, общими усилиями были возведены баня, овощехранилище, склад продуктов, дезокамера и уборные. Военнопленные совместно с ижевскими рабочими оборудовали также временный водопровод и освещение лагеря. Впервые жители столицы Удмуртии увидели пленных уже в конце 1941 года. После Сталинграда на улицах тылового Ижевска появились большие колонны военнопленных. Некоторые граждане давали им хлеб. Среди военнопленных, находившихся на территории Удмуртии, преобладали немцы, на втором месте по численности были венгры, на третьем – румыны. Специальным приказом в лагерях вводились «вспомогательные команды». Они формировались из расковвоированных немцев, которые лояльно относились к СССР, неплохо знали русский язык. «Команды» охраняли соотечественников в лагерях. Во главе этих отрядов стояли офицеры НКВД. И сегодня живы ижевцы, которые помнят, как пленные расконвоированные немцы ходили по городу в военной форме без охраны. На ижевском заводе № 74 они работали на станках вместе с советскими рабочими. Судя по воспоминаниям пожилых ижевчан, пленные немцы появлялись даже на танцплощадке. Ходили строем только на работу. Вырезали игрушки из дерева, имели свой оркестр и даже пели арии из опер. Высшим офицерам вермахта разрешалось иметь холодное оружие». (Перевощиков Д.В. Военнопленные в Удмуртии. 1941 – 1949 г.г. Вопросы истории № 2 2010 с.134 -135)   
В апреле 1952 г. брат Михаил демобилизовался из армии. Закончил 6-месячную школу механизаторов в Болхове и до выхода на пенсию в 1986г. работал трактористом в колхозе. В 1952г. женился на Савиной Прасковье Ананьевне (1929-2000). В 1953г. у них родился сын Александр, в 1955г. – дочь Валя, в 1958г. – дочь Мария. Михаил Григорьевич умер в 1996г. и похоронен в М-Кричино. Жена после его смерти уехала в г.Тосно Ленинградской области к дочери Марии, которая окончила Ленинградский финансово-экономический институт и работала здесь бухгалтером. Александр и Валентина живут и работают в г.Нарва (Эстония). 

«Не видать тебе офицерских погон!»

В 1951г. на службу в армию призвали студента Задонского сельхозтехникума Василькова Николая Григорьевича. Попал он служить в элитный род войск: ВВС, в Каннскую лётную школу стрелков-радистов под Красноярском. Здесь курсанты, помимо прочего, тренировали прыжки с парашютом на ЛИ-2. 
Одним из главных предметов считался «Краткий курс ВКП(б)» под редакцией товарища И.В.Сталина. Преподавал его «почти земляк», майор, родом из г.Мглин Брянской области. В Канском летном полку Николая избрали секретарём комсомольской организации, и за несколько дней до смерти Сталина он получил задание готовить на всякий случай речь… 
Сослуживец Николая, сержант Кыпа, имел 7классов образования и мечтал стать офицером. Он подал заявление на поступление в кавалерийское училище под Саратовым. Приехал поступать, а там полным ходом идёт расформирование училища как не отвечающего современным реалиям. Коней разбирали по конезаводам, жгли учебные пособия. 
Преподаватели-командиры, соратники маршала Будённого, не могли сдержать слёз при виде такой картины. «Не солоно не хлебавши», хохол Кыпа вынужден был возвратиться в Канск, где сослуживцы не преминули над ним подшутить: «Опять ты будешь рядовым – не видать тебе офицерских погон!»
За строевую подготовку курсантов Каннского училища отвечал выпускник Ташкентского пехотного училища лейтенант Колесников 1927г.р. По всем специальным дисциплинам, политподготовке Николай успевал на «5», кроме строевой. 
Чтобы избежать «нагоняя сверху», Колесников послал Николая к своему непосредственному начальнику майору Швецу. Тот приказал в полной экипировке: с винтовкой, противогазом, с шинелью в скатку курсанту Василькову прибыть на плац к 10 утра. 
Четыре дня подряд в 36 градусную жару он гонял Николая строевым шагом по плацу. У того «побелела» гимнастёрка и соль выступила даже на шинели в скатку. Он потерял в весе 9кг. Наконец майор сказал: «Коля, иди доложи Колесникову, чтобы он тебе по строевой поставил «пять», хотя ты и на тройку не сдашь». 
В Канском авиаполку командир и его заместитель имели высшее образование. Остальные лётчики – 7 или 10 классов. После летных занятий их возили в вечернюю школу. 
Полгода Николай летал на ленд-лизовских Б-29, американских «биндюжниках» на аэрофотосъемки от Красноярска до мыса Дежнева. После крушения в феврале 1952г. Б-29 лётную часть расформировали, и Николай продолжал службу в Архангельской области. 
Во время службы под Архангельском сержант-механик Русанович был исключен из комсомола за то, что «огрызнулся» какому-то начальнику. Через две недели после этого, перед мобилизацией Русановича, чтобы «не портить жизнь» белорусу, Николай, под большим секретом, отдал ему комсомольский билет… 
Под Архангельском Николай летал на новеньких, прямо с завода, реактивных двухмоторных ИЛ-28. Бросали 25-ти кг или 50-ти кг учебные бетонные бомбы на полигон в 40км от аэродрома по сигналам азбуки Морзе, идущими за 7км от радиостанции. Пульт управления находился в 2км от полигона, чтобы избежать случайного попадания бомбы.
В мае 1953г. во время весеннего паводка Двина затопила весь Архангельск. Авиаполк подняли по тревоге бомбить ледяные заторы боевыми бомбами. Город располагался на правом берегу реки и самым высоким зданием, в то время, было трёхэтажное здание почты. Одноэтажные дома были затоплены по самые крыши. Поезд приходил на левый берег Двины. Сообщение с железнодорожным вокзалом – паромом. Когда река покрывалась льдом – ходил ледокол. 

 

«Только 40 лет, а он уже старший лейтенант!» 

Авиаполк насчитывал 347 человек. Один солдат – шофёр, возивший командира полка. Младший командный состав: механики, техники, радисты – около 35%, остальные лётчики в звании от лейтенанта до капитана.
Начальником пожарной службы был офицер по фамилии Макрак. Над ним подшучивали: «Только 40 лет, а он уже старший лейтенант!» Однажды в воздухе загорелся самолёт и пошёл на посадку. Но пожарная машина выехать быстро на тушение не смогла. Ворота в пожарной части сделали низкие и пока их ломали, приземлившийся самолёт сгорел. После этого случая пригорюнился Макрак и сказал: «Да, ждал Макрак капитана, теперь до самой пенсии – старший лейтенант!» 
Денежные оклады в полку были такие: техник – 840руб; старший техник – 900-1100руб; лётчик в звании капитана – 2000руб; командир полка – 3000рублей. Для сравнения: директор МТС, самый высокооплачиваемый сельский начальник, получал 1000руб в месяц. 
В армии Николай купил ручные часы «Победа» за 520 рублей. Помог ему в этом сослуживец-москвич, отец которого работал на часовом заводе. В 1953 г. в массовом производстве и продаже появились карманные часы «Молния». 
Когда Николай служил в Канске, после обеда - «тихий час» и можно было поспать. В полку под Архангельском «тихого часа» уже не было. Так называемая «дедовщина» отсутствовала. Единственно – отдавали «дембилям» при увольнении в запас новые шинели. 

Во время моей (автора) армейской службы, по рассказам офицеров до 1957 года, в бытность министром обороны маршала Жукова Г.К. в армии был послеобеденный «тихий час». О пользе и древности этого обычая читаем у Вас. Белова: «Даже в страду обеденный перерыв делали довольно продолжительным, два, а то и три часа, зимой же рабочее время на нём и заканчивалось. Летом в большинстве семей работники не отказывались от короткого послеобеденного сна, возвращающего силы и бодрость. Обычай уходит в далёкую древность. По рассказам историков разоблачение одного из самозванцев было ускорено тем обстоятельством, что он не спал после обеда». 
Кормили 4 раза в день, так что «хоть в армии вволю наелся». За стол садились вчетвером: летчик, штурман, стрелок-радист, техник. Меню: первое и второе блюда; на третье – какао в обед, шоколад; масло, сыр на третье блюдо – в ужин. Даже полдник на аэродром вывозили. 
В казарме лётной школы в Канске стояли двухъярусные кровати, в полку – одноярусные. Но казармы плохие – для лагерников построенные. В метель в них было холодно, хотя топили беспрерывно. Аэродром Талаг, в 60км от Архангельска был построен на болоте, где на сцепленные бетонные плиты приземлялись ЛИ-2. Зато клюквы Николай поел за службу вволю. 
Будучи временно в роте охраны на аэродроме, Николай впервые в жизни напился пьяным. «Зима. Полярная ночь. Стою на посту – идёт человек. Я ему: «Стой, стрелять буду!» По голосу откликается – знакомый лётчик. «Знаешь, у нас у техника день рождения. Будешь?» 
Лётчик пошёл в самолёт, выносит 20-ти литровую канистру спирта, замёрзший батон и колбасу. На поясном ремне фляжка. Откручивает пробку с фляжки, наливает мне спирту. Первый колпачок запил из лужи. Остальные четыре, грамм по 80 каждый, закусывал ледяшками. Потом пошёл на КП и взял чайник для ребят – отлил из канистры…» 
В экипировке: унтах и меховой куртке Николай залез в чехлы для самолёта и заснул. Хватились – нет часового. До выяснения обстоятельств поставили нового – татарина. Тот сильно напугался, когда Николай проспался и вылез из чехлов. Но татарин поступил по-товарищески: «отправил меня досыпать в казарму». 

 Дорога домой

После службы в армии Николай заканчивал прерванную учёбу в Задонском техникуме. Столовая к 1956г. уже была «не техникумовская» а, как её называли в шутку, «райкомовская». Приходишь, деньги есть – покупаешь обед. По студенческим деньгам относительно дешёво и сердито. Кормили значительно лучше, чем в конце 40-х годов. 
28 января 1958г., в год окончания техникума, после зимней сессии Николай возвращался домой из Задонска через Орёл. Возле Щепного рынка, сзади памятника, где бронзовый солдат с автоматом в руке поддерживает другого бойца, завалившегося назад (в народе эту, в общем-то, неплохую скульптурную композицию прозвали «Двое с Щепного») была автостанция.
Автобус из Дмитровска: ГАЗ-51 с кузовом покрытым брезентом и скамьями на 20-25 пассажиров. Попутчиками ехали учителя с заочной сессии, в том числе и будущий директор Б-Кричинской школы Кондрашов Иван Никитович. До Кром добрались, и разыгралась метель-завируха. Выехали за Кромы – забуксовали. Из 22-х пассажиров только 4 мужика, да и то один хромой. 
Развернулись и в ближайший посёлок Сизовы Дворы. Зашли на ночлег в крайнюю хату и здесь 22 человека, стоя, притулившись, переночевали. Только утром шофёр завёл машину – едет гусеничный трактор с санями в сторону Дмитровска. Плохо выспавшиеся и намаявшиеся за ночь пассажиры согласились за 250 рублей «сесть на хвост» - прицепить автобус к трактору с санями. Правда, насобирали только 180 рублей. Неплохой «калым» для тракториста, учитывая, что буханка хлеба (1кг) стоила 4 рубля, а билет Орёл – Дмитровск 37 рублей. 
Недоезжая до д.Крупышино, тракторист поворачивает влево, хотя обещал довезти до Лубянок. До вечера, буксуя, кое-как доехали до Крупышино. Но на ночлег в хаты никто не пускает – завтра, мол. «престол» у нас. Сели на лавки у одной бабы насильно. Приходит хозяин, колхозный конюх – стал бабку матюкать за то, что людей не пускала. Занёс соломы на пол – переночевать. Мужики в благодарность насобирали на 4 бутылки. 
Закусью поначалу была кислая капуста из подвала, потом в «ход пошёл» горячий холодец из печки. За трое суток маеты наелись «как следует». Поверх соломы хозяйка застелила дерюгу - легли спать. Утром опохмелились и пошли на дорогу. 
Шофёр залил горячей воды в радиатор двигателя, ждёт, пока соберутся пассажиры. Едет Потанин Алексей Иванович, первый секретарь Дмитровского райкома на партконференцию в Орёл. Учителя бросились жаловаться Потанину. Тот разворачивается и на «козле» в Лубянки. Там по телефону вызвал вездеход ГАЗ-53 с тентом. Через час вездеход пришёл и «на 4-е сутки, наконец, мы добрались домой»… 

Как Домаха отстроилась

В 1958г. после окончания Задонского техникума Николай Васильков приехал работать автомехаником в колхоз «Ленинское знамя» (Домаха). В 1960 г. стал главным инженером. В 1973г. перешёл на должность парторга (комиссара) колхоза. «22 июня 1973г. у меня случился инфаркт и Калинов («Дудин») Александр Иванович отвёз в Комаричскую райбольницу (Брянская область)». 
После выписки из больницы завкадрами сельхозуправления Стряпухин предложил Николаю Григорьевичу работу парторга колхоза. Второй секретарь Дмитровского райкома партии Храмченков Иван Фролович утвердил Василькова Н.Г. в этой должности вместо Дубцова Сергея Сергеевича (родственника «Ероплана»), поскандалившего с председателем колхоза Насоновым С.И. В должности парторга Николай Григорьевич проработал 20 лет. 
Начинал же свою работу в качестве автомеханика при председателе Факе Степане Никитовиче. Родом Фак С.Н. (1918-1996) из села Кузьмина Гребля Черкасской области (Украина). В войну служил на Дальнем Востоке нашей страны офицером танковых войск. 
После демобилизации заочно окончил техникум по специальности автомеханик. Работал директором МТС в с.Лубянки Дмитровского района. Будучи в должности председателя исполкома г.Дмитровска (номинально 2-е лицо в районе), выдвинул свою кандидатуру на пост председателя колхоза в Домахе. Его соперником на эту должность был «гитарист» Дроздов. Колхозное собрание предпочло Дроздову Фака. Он возглавлял колхоз с 1954г. по 1966г. 
«Фак здорово «поднял» дисциплину. С шести часов утра он был уже в поле и давал наряды бригадирам. К 7 часам утра Фак успевал объехать на лошади все поля и фермы и раздать устно наряды. Зимой, в метель, утренний объезд совершался на лошадке. Впоследствии, на «козле» или «Волге» ГАЗ-21 в хорошую погоду. При нём колхозникам стали давать авансы: платили 20 коп на трудодень». 
Ещё в 1950г. в село Домаха и деревню Кавелино поступало электричество от водяных мельниц, где установили генераторы. В ближайших от мельницы домах, электрический свет горел хорошо, в дальних – тускло. 
Через пять лет после прихода Фака, электрический свет стали вырабатывать две дизельные электростанции. Электрификацию посёлков, сёл и деревень вокруг Домахи государство завершило в 1960-61 г.г. 
Вскоре был построен радиоузел и наряды на работу, подведение итогов дня, посевной или уборочной кампании часто давались по радио. Радиоузел начинал работу с шести утра. Находился он близ сельсовета. Во все дома села провели со временем радио. Рядом с радиоузлом поставили столб с алюминиевым мегафоном. По радио Фак также хвалил отличившихся колхозников, ругал нерадивых к работе. 
Насонов Семён Иванович, председатель колхоза «Ленинское знамя» с 1967 по 1989 г.г., усовершенствовал эту систему. По радио, кроме председателя, выступали по производственным вопросам специалисты (агроном, инженер, зоотехник, ветеринары), а также председатель сельсовета. Для этого у них был свой определенный день недели. 
В 50-60 г.г. многие сельчане любили слушать радиоспектакли, а во время трансляции футбольных матчей – комментарии Синявского. 
В домаховском колхозе имелась хорошая строительная бригада во главе с Королёвым Михаилом Филлиповичем (1907-1975), бывшим председателем довоенного объединённого колхоза (с.М-Кричино и южной стороны с.Домаха). Он гостил у шурина (брата жены) в Евпатории и там «подглядел» процесс получения кирпича (блока) из шлака и цемента. Шурин служил в войсковой части, где изготовляли шлакоблоки для строительства военных объектов.
По возвращению в Домаху Королёв предложил Факу наладить производство такого стройматериала для нужд колхоза. Благо, что Упоройский спиртзавод топили углём, и шлака было вволю. Процесс изготовления был прост: шлак помещали в деревянные формы, заливали цементом, сушили на солнце.  
При Факе С.Н. колхозная бригада Королёва из шлакоблоков построила колхозную контору, здание которой было впоследствии передано школе для занятий начальных классов и проживания детей из с.Упорой, д.Воронино, д.Талдыкино в школьном интернате. Кроме конторы из шлакоблоков были построены колхозная ветлечебница, склады и другие хозяйственные здания. 
Фак «поставил вопрос» о кирпиче, так как имелась глина хорошего качества в М-Кричино. Для этого построили в этом селе цегильню (кирпичный заводик). Само происхождение этого слова Ник. Гр. не знал, но моя жена Шульга (в девичестве) Надежда Михайловна 1964 г.р. объяснила, что цегла по-украински: обожжённый кирпич. 
Дядя Ник. Гр., Минаков Яков Яковлевич, до войны работал в Лопандино на цегильне, построенной ещё до революции 1917 года. Коля Васильков жил у дяди и нянчил его детей. Логи (овраги, лощины) перед пос. Лопандино были засажены дубами. Вдоль полевой дороги в сторону Домахи, тоже росли дубы. В 1943 году немцы вырезали эти дубы на строительство блиндажей и дзотов от Б-Кричино до Воронино. 
Минаков Я.Я. стал главным строителем, а затем и заведующим цегильни в М-Кричино. Когда заводик заработал на полную мощность, то обжигали по 25 тысяч кирпичей в каждой загрузке. Штампованный, прессованный вручную и просушенный на сквозняке в тени, под навесом, кирпич-сырец укладывали ряд за рядом в яму-печь. Между кирпичами и рядами из них были интервалы для сквозняка. «Пирамиду» из кирпича засыпали древесным углём и зажигали. 
Работали на цегильне 30 молодых и крепких мужиков. Работа «была адская». Платили им на трудодень на 20коп больше, чем остальным колхозникам и зарабатывали они по 8-10 рублей в день. За сезон, май – сентябрь, на цегильне обжигали 100-200 тысяч кирпича. Продукцию продавали как колхозам, так и частникам.  
По качеству кирпич из М-Кричинской цегильни превосходил кирпич из Дмитровского кирпичного завода. Процесс изготовления со временем механизировали: купили пресс для штамповки кирпича, помповый насос для накачки воды из пруда при замесе глины, но качество продукции снизилось.
Цегильня работала до 1980 года, «пока дядя был жив. Потом всё дело зачахло». 
«До войны близко нигде пилорамы не было, и брёвна кололи, обтёсывали, вытёсывали и распиливали вручную». В 1956г., при Факе, появилась первая пилорама близ фермы на посёлке Никольский (2,5км северо-восточнее с.Домаха). Тракторист Чибисов Максим Семёнович на тракторе МТЗ-2 («Беларусь»), без кабины, «крутил» через приводной боковой шкив пилораму. 
Только в 1970 году зам. председателя колхоза Фомин Василий Алексеевич (1928-1996) привёз стационарную пилораму из Архангельской области. 
Как «истый хохол» Фак насадил в Домахе колхозные сады. Урожай яблок и груш колхозного сада сдавали на переработку в Дмитровский пищекомбинат. 
Колхоз, при председательствовании Степана Никитовича, приобрёл 22 машины ГАЗ-51 и два самосвала ЗИС- 150. Это с учётом того, что в 1958г. ещё были МТС и технику колхозам продавали. Кроме этого колхоз купил 28 тракторов ДТ-54 и пять МТЗ-2. В конце 50-х г.г. в колхозе «Ленинское знамя» было 6 тракторных бригад. В каждую из них входило по 12 колёсных и гусеничных тракторов. Для сравнения: в 1959 году состоялось объединение с «захудалыми» колхозами д.Любощь и с.Упорой, каждый из которых имел лишь по 4 автомашины. 

 Боролись с луговым мотыльком «без всякой химии»

Когда любощский колхоз присоединяли к домаховскому, то «Фак по радио «крыл» агронома Кутепкина, родом из Комаричи, за то, что не навозили ни колхозные, ни свои сотки, а валили навоз на дорогу». При Факе навоз около ферм не залеживался – всё вывозили на поля в кучи, чтобы перепрел, а потом разбрасывали. 

Любопытно, что «азбучную истину» о пользе навоза, как удобрения для почвы, «не знали» не только жители Любощи со своим агрономом. Вот что писал в поместье своему управляющему знаменитый полководец Суворов: «В привычку пошло пахать иные земли без навоза, отчего земля вырождается и из года в год приносит плоды хуже. Под посев пахать столько, сколько по числу скотин навоз обнять может. Я наистрожайше настаивать буду на размножении рогатого скота и за нерадение о том жестоко вначале старосту, а потом всех наказывать буду». (Балязин В.Н. Неофициальная история России)
С личинкой лугового мотылька, которая съедала всю зелень подряд, боролись в 50-е годы «без всякой химии». В конце мая на полях, через каждые 200 метров, ставили долблёные из дерева корыта с патокой.
Картофель в колхозе площадью в 400 га сажали, обрабатывали и убирали с помощью лошадки и под плуг до войны. В послевоенное время поля, засаживаемые под картошку, составляли площадь 289 га. Всё обрабатывалось вручную. В том числе и сахарная свёкла, которую делили на полоски (доли) на работающих женщин. После уборки и переработки свёклы за работу женщинам давали 25% сахаром.
В 1955-56г.г. колхозам «доводили» план по «торфо-перегнойным горшочкам» и ежегодно требовали отчета по их употреблению. Вручную в горшочки насыпали смесь торфа, перегнившего навоза, земли и, сажая рассаду огурцов, помидоров, капусты, добавляли воды. 
В 1957г. в МТС с.Лубянки (18-20км от Дмитровска сторону Кром и Орла) завезли на весь район штук 40-50 картофелесажалок. Проконтролировать завоз послали ответственного из райисполкома Шубина Филиппа, который «понятия не имел» о такой технике. Он обратился к Факу, как бывшему директору МТС, показать новинку… 
В 1958 году, после расформирования МТС, в Домахе и других колхозах появились картофелесажалки. В председательствование Степана Никитовича картофель сажали 12-ю картофелесажалками и собирали 14-ю картофелекопалками. 
В 1958-59г.г., когда Ник. Гр. только начинал свою трудовую деятельность как автомеханик, пошла мода на шоферов. В Дмитровске открыли автошколу. Фак приказал организовать колхозную автошколу. В здании сегодняшнего детсада выделили класс, повесили в нём плакаты, притащили нужные «железки» из гаража и процесс обучения пошёл. За преподавателя был Николай Григорьевич Васильков. 
Но «кустарщину» отказались узаконить в райцентре, дабы не принижать значимости своих автоучителей. Тем не менее, выпускники доморощенной автошколы: ветеринар Бахматов Ф.Ф. (1930г.р.), связист Котов Ф.А. (1936-1997), тракторист «Водопьян» (Храмченков А.А., 1928-2002), бригадир тракторной бригады Сафонов Н.С. 1932г.р. («Боляко») успешно сдали экзамены в Дмитровске и получили права шофёров. 

«Праздник русской берёзы»

С 1957 г. праздник Троицу (Иван Купала) стали праздновать по всей стране как «праздник русской берёзы». Это была попытка вытеснить религиозный, а ещё ранее, языческий праздник - атеистическим. 
Обычно в этот день мужики в селах чистили колодцы, девушки и женщины посыпали травой, украшали двор и хату ветками берёзы, обменивались нательными крестиками или головными платками («кумились»), жарили яичницу-глазунью с салом. Затем расстилали скатерть вокруг берёзы на лугу, украшенной лентами, и приглашали мужчин и парней трапезничать. 
Праздник «русской берёзы» приходился на начало сенокоса. В б-кричинский сад на гулянье собирались всем «колхозом». Приглашали из пос. Комаричи духовой оркестр для пущего веселья. Когда установили свой колхозный радиоузел, то привозили четыре акустических колонки, электропроигрыватель с пластинками. 
Устраивались соревнования по конским бегам, волейболу. «Охотники» лазали на вкопанный высокий столб за сапогами. Чаще всего они доставались Серёжину Федору Александровичу 1943 г.р., будущему свату Василькова Н.Г. (дочь Наталья Николаевна, фельдшер местной поликлиники, замужем за Серёжиным Сергеем Федоровичем, трактористом по профессии). В начале 60-х г.г. Федор Александрович служил в армии, в Подмосковье, и участвовал в киносъемках массовых сцен фильма Бондарчука «Война и мир». 
На угощение победителей в соревнованиях, в колхозе к этому дню по распоряжению председателя Фака С.Н. резали четырёх бычков. В середине 60-х годов в Кромском училище механизации учились кубинцы. Студентов с «острова свободы» приглашали выступать с концертом на «праздник русской берёзки» в б-кричинский сад. Они исполняли свои кубинские песни под гитару. 
Когда в 1962г. колхоз построил «Дом Культуры» (ДК), то купили духовой оркестр и пригласили для обучения учителей музыки из г. Дмитровска. После освоения инструментов устраивали танцы под духовой оркестр, провожали призывников в армию, играли на свадьбах.

О кадрах, технике и лошадках

В председательствование Фака С.Н. в колхозе были уже свои агрономы, участковые агрономы, ветеринары. Домаховского коновала Парамонова сменил выходец из села Упорой Безбородкин Георгий Павлович 1921 г.р., ветеринар, имевший техникумовский диплом. Потом, вместо угодившего в тюрьму Безбородкина, стал Крюков Афанасий, родом из деревни Девятино (8-9км юго-восточнее с. Домаха). 
До расформирования, в МТС работали агрономы, обслуживающие колхозы. В 1959-60-х г.г., после ликвидации МТС, свои агрономы появились во всех колхозах. Наряды на работу в Домахе и Лубянках передавали по радио, в остальных колхозах – по телефону. До войны наряды на работу развозили по бригадам гонцы на конях…  
В 50-х сер. 60-х г.г. хорошо зарекомендовал себя трактор ДТ-54, на котором, как говорили, подняли целину (в Казахстане и южной Сибири). ДТ-54 имел КПД выше, чем более позднего выпуска трактор ДТ-75 (75 лошадиных сил). Он тащил 5 корпусов плугов на такой же скорости, как ДТ-75 с 4 корпусами плугов. 
В 50-е г.г. в председательствование Фака на посёлке Никольский (последние жители уехали оттуда в 2000г) построили два коровника и общежитие на 6 человек, в основном, для домаховцев. Пожар, возникший от грозы, спалил эти коровники. Ранее, в первой половине 50-х г.г., при их строительстве и закладке фундамента нашли глиняные черепки. По устному преданию здесь, когда-то, была «старая» Домаха, основанная Домной, но пожары от гроз вынудили поселенцев уйти отсюда. 
При Хрущеве с середины и до конца 50-х годов в колхозе увеличилось поголовье скота. В 1959 г. насчитывалось 12 полеводческих бригад в колхозе «Ленинское знамя».  
Всего при Факе С.Н. в колхозе было 7 ферм с коровами и 10 конюшен (в том числе три конюшни в Домахе) с 300-350 рабочими лошадями, не считая жеребят. Но пригляд за лошадями был уже не тот, что до войны. Хороший конюх был домаховец Бурмистёнков Афанасий Дмитриевич (1926-2007). А вот упороец по кличке «Синайский» частенько не поил и не кормил лошадей. Сам спит, а лошади спутанные пасутся. 
На фермы для коров сено и силос возили на лошадках, запряженных в сани зимой или телеги поздней осенью или ранней весной. Лошадь была закреплена за каждой дояркой, кормившей силосом группу коров в 20-25 голов. Поэтому здесь присмотр за лошадями был надлежащий. 
Нерадивых доярок и других подобных работников «чихвостили» по радио, нередко не стесняясь в выражениях. Председатель колхоза Насонов Семён Иванович, заменивший Фака в 1967г, обозвал по местному радио провинившуюся Аникушину Валентину Васильевну (1939г.р.) по-уличному: «Так называемая «Танкистиха»…». Та оскорбилась и пожаловалась в Орловский обком партии. Пришлось Семёну Ивановичу оправдываться перед вышестоящими товарищами, хотя сам он являлся членом бюро обкома. 
В индивидуальном пользовании лошадь имелась у  Губанова Ивана Григорьевича (1923-1998).  Лобеев Андрей Григорьевич («Голяк») тоже разъезжал на лошади и торговал глиняными свистульками от заготконторы. 
Держать коня, в то время, только для вспашки своих соток, не приворовывая по ночам с колхозных полей было накладно. С заготовкой сена и выпасом коров с личного подворья было «туго», а с лошадьми тем паче.
В конце 50-х годов моя семья жила в совхозе «Марьинский» Комаричского района. Ночью отец Прохоров Евгений Селивёрстович, проснувшись, увидел в окно, что его стожок сена напротив дома какие-то мужики укладывают себе на сани. Выскочив с вилами на улицу, он постучал в окна соседей Сергеевых («Чёрных»), живших с нами через стенку в одном доме. Два взрослых сына Семён и Сергей, и их отец создали численный перевес над налётчиками. Любители чужого добра, отмахиваясь вилами, отступили и уехали. 
В 1958г. после расформирования МТС технику передали в колхозы. Теперь председателям колхозов не нужно было «выбивать» трактора для посевной и комбайны для уборочной. Стали, что называется, сами себе хозяева. Ремонтные базы бывших машинно-технических станций преобразовали в ремонтно-технические станции – РТС. 
Пригоняешь трактор на ремонт – плати за занимаемое место 1000 рублей. ДТ-54 ремонтировали в течение 20 дней. За токарные, сварочные, слесарные работы по его ремонту тоже были «крутые» расценки. Так что отремонтированный ДТ-54 весом 5400 кг обходился лишь на 1000 рублей дешевле нового, стоившего 6000 рублей. 
При этом и сам тракторист ехал в РТС ремонтировать свой трактор. Приезжих колхозных механизаторов селили в общежитие на краю г.Дмитровска: трёхъярусные нары, дым от курева…  
Колхоз перечислял деньги для питания своим трактористам-ремонтникам. Из колхозов в РТС ехали за каждым болтом для техники. Нужно, к примеру, 20 штук болтов, чтобы сделали, выписываешь 40 штук. Шлифовали в РТС и коленчатые валы. Иной раз приходилось для этого ехать в Кромы, за 77 км от Домахи.

«Ну, ты – как Булганин!»

После войны, в 1948г., колхозы обязали засеять минимум 10 га коксагена. Как дикорастущая культура он схож с хвощом. При переламывании стебля выделяется «молочко» - растерев пальцами, «получаешь» липкую «резину». В связи с массовыми посевами коксагена в продаже появились галоши «шахтерские». Для подшивания валенок использовали также протекторы от колёс. 
Изделия из резины не сразу «вытеснили» лапти. Ещё в 1951г. половина м-кричинцев ходила лаптях (в стране, имевшей в то время атомную бомбу). Лапти особенно хороши были в зимнее время в лесу. Но уже с середины 50-х годов кирзовые сапоги стали всё больше заменять лапти в обиходе. 
Евгений Григорьевич Сафонов («Пилот» или «Грек») вспоминал, что перед началом его обучения в школе в 1957г., бабка Наташа плела лапти как для него, так и для всех членов семьи. А Ушканов Николай Фролович 1956г.р. помнит свою односельчанку-старушку из деревни Алешинка (10км восточнее с.Домаха), которая в 1965 г. ещё ходила в лаптях. 
«Путёвые» резиновые сапоги появились лишь в нач.60-х годов. Их стали выдавать на работу дояркам и пастухам на полтора года. Видимо с учётом специфики их работы. 
Отсутствие электрического света в большинстве сёл и деревень, где жила в то время добрая половина населения страны, лапти, вши и запуск в космос в 1957г. первого в мире искусственного спутника Земли – таковы контрасты страны, которые «задели за живое» сведущих, сытых и процветающих американцев. 
В эпоху 50-х, при Хрущёве, в ходу были брюки с широкими штанинами, а в моде – узкие, « в дудочку». Носителей модных «дудочек» презрительно и завистливо называли «стиляги». Популярными головными уборами у мужчин были кепки-восмиклинники; у женщин – кожаные или каракулевые шапочки. 
Не обошлось и без модных кличек. Так колхозному механику 70-80-х г.г. Белгородскому Ивану Фроловичу (1946-1996) прочно «припаялась» фамилия председателя Совета Министров СССР Булганина. Многодетный отец механика, Фрол, во время войны работал на машине, развозившей хлеб (хлебовозка). 
До войны он работал трактористом вместе с Власом Матвеевичем Полуниным. После войны встретились они, как-то, «за рюмкой», разговорились. «У тебя нет детей, Матвеевич, - говорит другу Фрол,- давай дам тебе двух девок (из пяти), а ты мне, взамен, пять мешков зерна». 
В 1955 году мать Ванюши заказала в Комаричском ателье сыну пальто из драпа. Так и ходил он в «драпе» в школу. «Ну, ты – как Булганин!» - кто-то сказал. До самой смерти так и остался Булганиным Иван Фролович… 


ГЛАВА 5. К НАМ В КОЛХОЗ ХРУЩЁВ ПРИЕХАЛ…

  Приезд Хрущёва в Домаху 

В 1959г. Фака Степана Никитовича, как председателя колхоза, добившегося хороших урожаев кукурузы пригласили в Москву на Всесоюзное сельскохозяйственное совещание. По своему отметили успешность работы Степана Никитовича в Дмитровске: его решили перевести на работу секретарём райкома партии. 
Кукурозовода Маслова Фёдора Григорьевича в 1960 году Главный комитет ВДНХ СССР постановлением №31/4 от 22.02.1960г. наградил бронзовый медалью за № 1909. Год спустя труд Фёдора Григорьевича уже был отмечен Комитетом совета ВДНХ золотой медалью за № 936 (постановление № 420-н от3.10.1961г.).  
Результатами работы Фака заинтересовался сам Н.С.Хрущёв, который после своей недавней поездки в США, усиленно пропагандировал и внедрял кукурузу на необъятных полях Родины. Он пообещал приехать в Домаху.
Колхозники не были согласны с тем, что их председателя, которого они так ценили и уважали, «забирают» в райком. Да и сам Степан Никитович не очень туда хотел. Жидков Иван Захарович, Козин Фёдор Семёнович, Козин Алексей Степанович, брат ветеринара Сергея «Синайского», Новиков Илья Александрович – «ходоки» со 125 подписями односельчан отправились в Москву «за правдой». 
По приезду в столицу обратились за помощью к землякам Воробьёвым (их племянница по матери Лобеева Мария Яковлевна 1951 г.р. работает поваром школьной столовой). Один из братьев Воробьёвых, Николай Яковлевич (1911-2003) работал заведующим сельскохозяйственным отделом газеты «Правда»; другой – Георгий Яковлевич (1913-198?) был сотрудником журнала «Партийная жизнь». 
Оба выпускники сельскохозяйственной академии в Москве. До этого братья Воробьёвы учились в Домаховской начальной, а потом в Дмитровской семилетней школах. Первым «проторил» путь в Москву, старший, Николай Яковлевич. 
По его рассказу после успешной сдачи вступительных экзаменов в академию, долго шагал счастливый и радостный по улицам столицы в поисках ночлега. Стёр ноги в кровь, пока на окраине города не нашёл копну. Утром Николая разбудил какой-то дед: «Вставай, внучок! А то я тебе, чуть вилами не заколол!» 
Домой студент Коля Воробьёв приехал в ботинках и пальто. На вопрос матери: «Откуда такое добро?», отвечал, что «решал задачи богатеньким, а они насильно деньги давали – вот и приоделся». После академии оба брата успешно окончили журналистский факультет, получив второе высшее образование…  
Вот что писал в книге «Домотканая жизнь» о своих дмитровских земляках Николай Родичев: «Оба брата сызмальства увлекались литературой, сочиняли стихи. Став жителями столицы, посылали свои заметки в газеты, постепенно оттачивая вкус к слову… Николай всецело посвятил себе журналистике. Свыше трёх десятилетий работал штатным корреспондентом газеты «Правды». В 1958 году его рассказы о героях полей и фабричных цехов были собраны в книгу под названием «Свежие родники». Затем выходили новые сборники – «Ход конём», «С любовью и гневом».Ещё одно издание – «Узелок на память» - он подготовил в соавторстве с Василием Журавским, журналистом-международником. Георгию Воробьёву поначалу светила удача на поприще науки. После окончания Тимирязевки он с увлечением преподавал агрохимию и полеводство в техникуме. Затем его пригласили в журнал «Октябрь». Вскоре наш земляк покидает столицу, отправляется на живую работу среди людей глубинки, становится собственным корреспондентом центральной газеты по Саратовской области. Затем сотрудничает с журналом «Партийная жизнь», освещая там единение науки с опытом стахановцев своего дела. Его приглашают на ответственную должность в редакцию газеты «Советская Россия»» «Ходоки» приехали к Николаю Яковлевичу Воробьеву. «Правдист» вышел на звонок в дверь из квартиры, узнал земляков. Пригласил войти, напоил чаем, выслушал. Дело было зимой. Николай Яковлевич вызвал служебную «Волгу», отвёз земляков в гостиницу. Устроив их там, взял коллективное письмо-просьбу и, поехал в Кремль, зарегистрировал его.
Вскоре Хрущёв на пленуме ЦК, зачитав эту колхозную «петицию», сказал, что в Орловской области «на низах оголяют трудовой фронт». Секретарь Орловского обкома партии Ефремов срочно вернул Фака на прежнюю должность председателя колхоза. 
4 июля 1962 года Председатель Совета Министров СССР и, Первый Секретарь ЦК КПСС Никита Сергеевич Хрущёв, как и обещал, приехал в Домаху. Сталин, как глава правительства, партии и государства такой чести не оказывал не только сёлам, но и многим городам и даже государствам. По пути в Домаху, проезжавший через село Балдыж Хрущёв Н.С., притормозил напротив братской могилы, расположенной возле дороги. «Царя» уже поджидал народ, и сквозь оцепление юркнула женщина с конвертом в вытянутой руке. Охраники было перехватили просительницу, но Никита Сергеевич приказал передать ему конверт. Как потом выяснилось – женщина просила главу государства о шифере для хаты. Дед Савва, живший напротив братской могилы, на Хрущёва посмотреть не вышел. Как потом он объяснил односельчанам, боялся, что Хрущёв его узнает. Якобы Никита «никакой ни шахтёр, а сын барина из Курской губернии, у которого Савва по молодости работал в батраках». Мало кто поверил в брехню деда Саввы, но курьёзный навет на державного «свинопаса» запомнили. Шепилов Д.Т. в своих «Воспоминаниях» писал о малограмотности Хрущёва, который отнюдь этого не стыдился, а при случае подчёркивал, что обучался он азам грамоты «у попа одну зиму за мешок картошки» … 
Сам же Никита Сергеевич, по выходу в отставку в своих мемуарах вспоминал: «Подростком в 1908 г. я пас овец у генерала Шаукаса. Какое-то время работал и у помещика Васильченко, который имел также крупное имение, но находившееся не на высоком уровне. А имение Шаукаса было высокопродуктивным хозяйством с высокими урожаями зерновых, сахарной свёклы и других культур. Генерал выращивал прекрасных верховых лошадей английской породы, большое количество тонкорунных овец, сбывал шерсть. Постройки там были капитальные: строили прежние крепостные, труд был даровым. Стены - из красного кирпича, выглядели как крепость. Механизации раздачи кормов и водопоя в кошарах и конюшнях, конечно, ещё не имелось, использовали колодцы. Конюхи или пастухи бадьёй вычёрпывали оттуда воду и разливали в корыто. Но в остальном… Говорю об этом, поскольку повидал хорошие помещичьи хозяйства и жалел, что всё это в революцию было разрушено. А могло бы ведь пригодиться нашим колхозам и колхозам. Когда я приезжал позднее к себе в Калиновку, то обнаружил. Что остался только помещичий дом-дворец, остальное же по кирпичикам было разобрано. Хозяйство разрушено… Взрыв гнева смёл не только тех, которые пороли, но и то, что крестьяне сами создавали и чем раньше владел их деспот. Богатства, созданные их руками, могли бы служить людям. Но понимания дела не было проявлено, и по всей России всё было сметено». К приезду высокого гостя в авральном режиме насыпали и заасфальтировали дорогу Дмитровск – Б-Кричино. С этого времени из Дмитровска на Комаричи стали ездить через Домаху, а не через Упорой. 
Хрущёв объехал поля, по пути, встречая колхозников, беседовал с ними. По пути в контору какая-то деревенская женщина сумела проскользнуть через охрану и опустить в карман пиджака Хрущева конверт с письмом. Оплошавшего охранника тут же убрали из «свиты». Об этом случае Козин В.И.1957г.р. услышал из разговора за выпивкой деда Фёдора Семёновича Козина со своим племянником, тогдашним председателем сельсовета Романовым Фёдором Ивановичем. 
В конторе Хрущев разговаривал с кукурузоводом Масловым Фёдором Григорьевичем (1929-2001). Пожал ему руку и поблагодарил за высокие урожаи кукурузы. До этого, по словам его дочери Натальи Фёдоровны Куракиной, приезжали корреспонденты, беседовали с отцом. Дело шло к медали или ордену за выращенный отцом рекордный урожай кукурузы. 
Но надо же было Фёдору Григорьевичу Маслову проговориться, что его отец Григорий Стефанович Маслов, хоть и участник Великой Отечественной войны, но в войну 1914 года оказался у немцев в плену. «Пятнышко» в биографии героя труда было нежелательно, поэтому награду за рекордные урожаи кукурузы Маслов Ф.Г., в отличие от Сапунова не получил.

 

 

Кукурозовод Маслов Ф.Г. и Н.С.Хрущёв на крыльце колхозной конторы. Лето 1962г. 


Краевед Музалёв И.Н. пишет в своей книге: «В 1960 году Пётр Егорович Сапунов возглавил созданное в колхозе комплексное звено по выращиванию кукурузы. В 1962 году Пётр Егорович был на совещании передовиков сельского хозяйства в Воронеже. На этом совещании он дал слово вырастить по 50 цнт спелого зерна с каждого гектара. Обязательство было высокое, но Пётр Егорович с честью его выполнил. В 1962 году его труд получил самую высокую оценку. Ему было присвоено звание Героя Социалистического Труда. В этом же году он был избран депутатом Верховного Совета СССР».  
А вот как Сапунова «подбили» на рекордное выращивание кукурузы описывает в своей книге «О жизни и судьбе» комсомольский вожак Алешин А.Н.: « В феврале 1960 года состоялось большое областное совещание молодых передовиков сельского хозяйства. В составе делегации от нашего района приехал на совещание молодой кукурузовод, комсомолец Пётр Сапунов. Он уже добился неплохого результата – около 500 ц зелёной массы кукурузы с гектара на площади 70 га. Перед началом совещания ко мне подошёл Иванушкин Г.А. (первый секретарь обкома комсомола) и спросил, не возьмёт ли наш Сапунов обязательство вырастить урожай в 1000 ц с гектара. Я ответил, что попробую убедить его. В зале мы сидели с Петром Сапуновым рядом, он никак не соглашался выступить с такими обязательствами (считал, что это непосильная для него задача). После дпклада Иванушкина Г.А. начались выступления передовиков производства. В президиуме присутствовали Н.Ф.Игнатов и Н.И.Голубев. Под дружные аплодисменты один за другим передовики брали повышенные обязательства. Вдруг слово предоставили кромскому механизатору-кукурузоводу Крутых Л.Д., и он заявил, что берёт обязательство получить с каждого из 150 гектаров по 800 ц. Ему долго аплодировали. Я толкнул Петра в бок: «А мы чем хуже? Ведь у тебя площадь вдвое меньше, почему же не взять 1000 ц с гектара? Тебе, наверняка, помогут. И он решился выступить.. 1000 ц с гектара, прозвучавшее в зале сопровождалось оглушительными аплодисментами». Но такая инициатива, не согласованная на месте, в Дмитровском районе, не нашла поначалу поддержки ни в райкоме партии, ни в колхозе. «Недели через две напомнил о себе П.Сапунов и по телефону попросил совета, что делать. Председатель колхоза категорически отказал ему в помощи техникой по вывозу навоза на участок: «Как принимал обязательства, – сказал он, – так и работай»… В начале марта в райкоме партии проходил пленум. И вдруг, в ходе обсуждения, в зале заседания показалась могучая фигура председателя облисполкома Голубева Н.И. (в полушубке. Сапогах-унтах и меховой шапке). Он прошёл по залу и сел в первом ряду. Его визит, видимо, был совершенно неожиданным и для первого секретаря райкома. М.Д.Сазонов сразу объявил перерыв. А после перерыва Голубев сел в президиуме не рядом с первым секретарём, а с краю, у самой трибуны. Николай Иванович сообщил, что был у кукурузовода Сапунова, хотел посмотреть. Как у него дела с выполнением взятых им высоких обязательств вырастить в текущем году 1000 ц с гектара, а увидел, что и в колхозе, и в районе его бросили с высоким обязательствами на произвол судьбы. Грозно смотря в зал, он резко спросил председателя колхоза «Красное знамя» Анучина, чем он занимается в колхозе, если нет помощи Сапунову. А повернувшись к первому секретарю райкома, задал вопрос: «А как вы понимаете свои обязанности в такой ситуации, зачем Вас избрали на эту должность?» Как потом стало известно… первый секретарь обкома партии взял личнок шефство над кукурузоводом Крутых из Кромского района, а председатель облисполкома – над нашим Сапуновым. Буквально на следующий день в райком партии приехала бригада компетентных специалистов из области во главе с заведующим сельхозотделом обкома партии Соловьёвым Ю.В. для разработки детальной программы действий звена Сапунова по выполнению принятых обязательств. Мероприятия предусматривали конкретную материальную и технологическую помощь звену органическими и минеральными удобрениями, качественными семенами, необходимыми для технологии механизмами. Для вывозки органических удобрений к звену был прикреплён механизированный отряд районной «Сельхозтехники», который сразу включился в работу. Пётр Сапунов воспрянул духом, активно взялся за дело. Наша задача состояла в том, чтобы опыт работы Сапунова внедрять в другие комсомольско-молодёжные звенья». Каков был итог социалистического соревнования по выращиванию кукурузы, сообщает в своих воспоминаниях всё тот же Алешин А.Н.: «Шефство над выращиванием кукурузы через молодёжные звенья, за которыми в районе было закреплено больше половины площадей этой культуры оставалось одним из главных. Новейшая технология: подготовка почвы, сев семян квадратно-гнездовым способом, междурядная обработка с необходимыми подкормками, применявшаяся Сапуновым и другими звеньевыми стала и для меня до мелочей жизненно важной наукой. Надо отметить, что Пётр Сапунов работал на своём поле грамотно и самоотверженно. Кукуруза выросла в 1,5 человеческого роста, по одному-два стебля в гнезде, как говорят толщиной с руку. Уборка в начале сентября по оценке авторитетной комиссии из области показала, что урожай зелёной массы кукурузы с каждого гектара в комплексном звене П.Е.Сапунова составил 1032 ц. Обязательства были успешно выполнены. В то же время, кромской кукурузовод Крутых Л.Д. собрал с гектара лишь свыше 600 центнеров вместо 800 по обязательству. Причиной стала большая загущенность – по 5 – 6 тонких, невысоких растений в гнезде (специалисты допустили просчёт). По итогам года нашему комсомольцу Петру Егоровичу Сапунову было присвоено звание Героя Социалистического Труда. Он получил золотую звезду Героя. Возросла урожайность и в других комсомолько-молодёхных звеньях, занимавших в районе уже две трети всех площадей этой культуры. В результате, Дмитровская районная комсомольская организация вышла победителем Всесоюзного соревнования, была награждена Переходящим Красным Знаменем и Почётной Грамотой ЦК ВЛКСМ, а райком комсомола премирован мотоциклом с коляской»...

Перед правлением колхоза в Домахе собралась толпа народа. Хрущёв с сопровождающими вышел на крыльцо конторы и поприветствовал людей поднятой рукой. Затем вся правительственная делегация пошла на обед в дом председателя Фака (рядом с магазином РАЙПО). 
Как рассказывали после, Никита Сергеевич перед началом обеда выпил водки из своего «хрущёвского» гранёного (так прозвали в народе 200-х граммовый стакан). 
При поездке в Домаху Н.С.Хрущёва сопровождали Секретарь ЦК КПСС Н.В.Подгорный и Секретарь ЦК КПСС по сельскому хозяйству Д.Полянский. Отобедав, делегация во главе с Хрущёвым направилась в Мало-Боброво к кукурузоводу Сапунову, тоже прославившемуся хорошими урожаями кукурузы. 
После того, как высокие гости уехали из Домахи, её жителей, наконец-то допустили к магазину, в который завезли и колбасы и водки и селедки и прочие яства. Народ отметил визит Хрущева в село «как следует».
Небезынтересно отметить умение Хрущёва Н.С. общаться с людьми без всякой важности и натянутости. Вот как описывает пребывание Хрущёва в Мало-Боброво Алёшин А.Н.: «Возвращаясь с поля назад, все мы вдруг увидели у края дороги группу из плотников-пенсионеров, стоявших шеренгой в рост на перекрытии телятника, который они ремонтировали. Н.С.Хрущёв издали весело закричал: «Привет «молодёжной бригаде»! – «Здравствуйте, Никита Сергеевич, – дружно отвечали пенсионеры. И высокий гость, неожиданно для всех полез к ним по деревянным сходням. Здоровоясь с каждым за руку, он спрашивал: «Сколько тебе лет?» А, услышав ответ, что шестьдесят, говорил: «Ну, ты ещё пионер». А тем кто старше –«А это уже комсомольский возраст». Расспросив, какую работу они выполняют, пожелал им успехов и спустился по сходням вниз. Благодарные и довольные ветераны махали руками вслед ему. Следующая остановка была на полевой дороге против села Брянцево. Здесь высоких гостей по сценарию встречал Сапунов П.Е. со всоей семьёй. Рядом с дорогой женщины расстилали холсты (на кукурузное поле ехать не планировалось, так как оно находилось далеко за оврагом.). Никита Сергеевич поприветствовал встречавших, поздравил Петра Егоровича Сапунова с высокой наградой, а потом взял его сына (лет пяти) на руки и спросил: «Как тебе зовут?» Мальчик застеснялся, а из толпы послышалось: «Вася». «Вась, как тебя зовут?» – переспросил Н.С.Хрущёв. Все дружно засмеялись. Гость поинтересовался у женщин о жизни в колхозе. Увидев холсты, начал вспоминать, как в старину и у него на родине занимались холстами. После такой шутливой беседы, тепло попрощался и кортеж двинулся дальше в Долбенкинскую среднюю школу, в трёх километрах от границы с Курской областью. Учебно-производственная бригада школы успешно занималась выращиванием на пришкольном участке кукурузы и бобовых культур. Секретарь школьной комсомольской организации Лида Разинкина тржественно и чётко доложила о результатах работы бригады. Н.С.Хрущёву доклад понравился: «Видите, даже школьники научились получать высокие урожаи кукурузы и бобов». Положительно оценил и работу района в этом направлении. А потом сказал: «Пора ехать дальше, а то мои земляки подумают – забродяжничал что-то в Орловской области». К курской границе его поехали сопровождать только первые руководители области»...

Год спустя после посещения Хрущёым Н.С. Домахи в столичном журнале «Знамя» публикуется книга Георгия Яковлевича Воробьёва «Село моё родное». Помимо мастерски описанного местоположения Домахи, всколзь, насколько позволяла атмосфера цензуры «хрущёвской оттепели», упоминается о работе за палочки-трудодни и отсутствие мотивации к труду у колхозников, а также о заслуге Фака С.Н., справившегося с этой проблемой: «Где-то за Упороем начинается река Расторог. Она берёт направление на север, проходит западнее Домахи и впадает в Неруссу. В детстве моём это была не река в обычном представлении, а как бы нитка с тремя бусинками на ней – прудами. Пруды, поросшие по берегам камышами, подпирались земляными плотинами – в Упорое, Больше-Кричине, Домахе. На плотинах шумели водяные мельницы, а в Домахе ещё и толчея – весьма примечательное, видимо, теперь уже нигде не существующее предприятие с тяжёлыми деревянными, в два этажа высотой толкачами, которые поднимались деревянными же, насаженными на горизонтальный вал кривошипами и падалина положенную под них в специальную форму пеньку. Это была неплохо механизированная (по тогдашнему слову техники) мялка. Заречная сторона между Больше-Кричино и Воронино – самая высокая. Если оттуда смотреть на Домаху – село как на ладони. Вот этот вид и сыграл печальную, даже страшно трагическую роль в судьбе Домахи во время Отечественной войны. Линия фронта на какое-то время стабилизировалась. Гитлеровцы укрепились вдоль бугра между Любощью, Больше-Кричино и Воронино. Местность на восток отних прекрасно просматривается. Только вот одно село закрывает горизонт. За ним могут сконцентрироваться и незаметно подойти советские войска. И для того чтобы устранить эту опасность, фашистские головорезы выжгли всю Домаху начисто, а всех жителей её собрали и погнали куда-то на юго-запад. И неизвестно, остались бы живы мои земляки, если бы не подоспели наши танкисты, одержавшие победу на Орловско-Курской дуге. Тогда-то и вернулись домаховцы на свои насиженные места и поселились на первое время в землянках и шалашиках… Домаха!.. Сердце моё защемило… Бог ты мой! Да сколько же суеты-маеты было, а всё результат один: на трудодень ноль без палочки, почитай всегда чистый и приходился. Так, крохи какие-нибудь. И не знаешь, бывало, ума не придашь, за какой конец взяться, за какую вожжу поворачивать. Ночей не спишь, лежишь и думаешь, а придумать ничего не можешь, и нету у тебя никакой возможности заставить людей работать лучше. Оно, глядишь и работают, а толк всё тот же. Ну, прямо – безвыходность. Ну а Степан-то Никитович заступил и дело пошло. Оно хоть и было улучшение со стороны правительства, да ведь этого мало, не возьмись за хозяйство умелый и смелый человек». В 1959-1962г.г. колхозная бригада Королёва М.Ф. построила здание Дома Культуры, куда входила сельская библиотека, клуб; на втором этаже – киноаппаратная, бельэтаж, биллиардная, контора, радиоузел. В 1962г. здание было готово для проведения культмассовых мероприятий. Но небывалый урожай кукурузы с 1200га привёл к тому, что отстроенный клуб использовали как склад для любимой Хрущёвым культуры – до половины окон помещение было засыпано початками.

Шепилов Дмитрий Трофимович (1905-1995), секретарь ЦК КПСС в сер. 50-х годов, писал позже: «Положение в стране с хлебом всё более обострялось. Но по мере обострения этого положения всё крикливее становились заявления и посулы Хрущёва с самых высоких трибун: «Мы ещё покажем американцам кузькину мать! Мы их положим по сельскому хозяйству на обе лопатки!» И в своей одержимости «показать кузькину мать» Хрущёв изобретает один рецепт за другим. То он разнёс в пух и прах травопольную систему земледелия акад. В.Р. Вильямса и обязал изгнать из севооборота травы и расширить посевы зерна сверх всяких разумных пределов. Причём из фаворитов сначала была объявлена пшеница. И Хрущёв живописал, как хороши пироги и пышки из пшеничной муки. А определяя будущее общества, он говорил: «Что такое коммунизм? Это блины – с маслом и сметаной». То, после пшеницы «царицей полей» была объявлена кукуруза. Она прославлялась Хрущёвым не только как универсальная кормовая, но и как продовольственная культура. В сотнях выступлений он требовал сеять кукурузу повсюду – от Закавказья до Якутии и Приморья».

Уже после своей отставки Хрущёв Н.С., как бы полемизируя со своими критиками, по-прежнему отстаивал свою любимую культуру – кукурузу: «Некоторые люди в СССР меня не понимали прежде и не понимают теперь. Есть и такие, кто осуждал меня в то время и осуждают сейчас. Думаю, что по невежеству. Они не понимают, что нет другой культуры равной кукурузе для животноводства. Мне могут возразить, что далеко не всюду. В одном и том же климатическом районе у одного человека кукуруза не растёт, а у другого даёт по 500 и 1000 центнеров силосной массы. Если говорить грубо: у умного она с эффектом, а у дурака и овёс с ячменём не вырастут».  

«Приходят и стоят над душой»

Жена Степана Никитовича Фака, Галина Дмитриевна, была родом из Мценска. В Домахе она работала заведующей избой-читальней, которая находилась в одном помещении с сельским советом. Это культурно-административное здание имело 10 метров длины и 6 метров ширины. 
По совместительству, как член КПСС, Галина Дмитриевна выполняла партийное поручение – ходила подряд по домам и просила помочь «рабочему классу молоком». Хотя в 1962 году у Николая Григорьевича и Светланы Ивановны родилась дочь Антонина, они жили с семьёй брата и матерью в одном доме. Общая семья состояла из 9 человек. 
Естественно, одна корова не могла дать столько молока, чтобы сыты были все, не говоря уже о «нуждающихся представителях рабочего класса в больницах». Но как «семья специалистов»: Николай Григорьевич – автомеханик, Светлана Ивановна – фельдшер, Васильковы должны были «проявить сознательность» перед рядовыми семьями односельчан. 
В то же время специальным постановлением Политбюро ЦК КПСС «во избежание поощрения частнособственнических инстинктов» колхозникам запрещалось иметь больше одной коровы. Если же говорить о сене, то по-прежнему были проблемы по его заготовке. Мой тесть, Шульга Михаил Данилович из с. Блистова Черниговской области Новгород-Северского района, рассказывал, что для своей коровы сено накашивать приходилось тайком, ранним утром или поздним вечером по оврагам, буеракам…
Время на личное подсобное хозяйство урывками находили днём, ранним утром или поздним вечером, выходными днями зимой. В виде исключения: в июне давали три дня копать себе торф и в конце августа, начале сентября – копать картошку на своих 25 сотках. И это при том, что в основном, семьи колхозников жили и кормились за счёт собственных хозяйств. 
В обязанность колхозников входило участие в социалистическом соревновании, что означало сдачу государству определённого количества килограммов свинины, говядины или литров молока в обмен на 500 кг сена и зерна по льготным ценам. При сдаче в колхоз своей скотины колхозников обвешивали, обсчитывали, так как деньги они тоже получали из колхозной кассы. 
Картофеля колхоз сажал 210 га. Своих рук на уборку уже не хватало. Разнорядчик Ростев Максим Леонидович привозил на подмогу из Орла студентов училища. Картошку прямо с поля затаривали в сетки и мешки и возили на погрузку в вагоны ж/д ст.Комаричи. Здесь тоже обвешивали, делая скидку на засорённость. 
Колхозники со своих соток сдавали картофель в райпо (районное потребительское общество) через магазин. И здесь не обходилось без обвеса, обсчёта и скидок. «Райповцев», в свою очередь, обсчитывали и обвешивали в Комаричи. 
То же было с «жирностью» молока при сдаче его в колхоз с личных подворий. Сдавали молоко под давлением – «большая семья, одна корова, а всё равно сдавай. Приходят и стоят над душой». Более того, в последние годы правления Н.С.Хрущёва были урезаны до 4-5 соток приусадебные участки колхозников и работников совхозов, а их крупный рогатый скот (коровы) под давлением был сведен на общественные фермы.
Моего отца Прохорова Евгения Селивёрстовича (1927-1999), шофёра совхоза «Марьинский» Комаричского района Брянской области, под угрозой увольнения и выселения семьи из совхозной квартиры, заставили отдать корову на совхозную ферму. Взамен, ежедневно, давали по литру молока на каждого члена семьи из 5 человек. Молоко с фермы по вкусу больше походило на забеленную воду… 
Сия участь, к счастью, миновала Орловщину, так как 1-й секретарь Орловского обкома партии Мешков Ф.С. сумел «спустить на тормозах» очередную затею Никиты Сергеевича.
Начало 60-х г.г. – время хрущёвских административных экспериментов. Для сокращения числа чиновников по всей стране и экономии денег объединялись и укрупнялись районы, создавались совнархозы вместо министерств.
Не удалось избежать объединения районов и на Орловщине. Дмитровский район был включён в состав Кромского и, в случае необходимости приходилось, более чем за 60км, добираться по бездорожью из Домахи до Кром.
Зимой 1963 года из-за снежных заносов специалисты колхоза «Ленинское знамя» вместе с председателем Факом С.Н. добирались 2 дня до Кром на совещание в специально выделенной грузовой машине, укрывшись тулупами в кузове. 
Любое производственное совещание не обходилось «без накачки» и «накрутки хвостов». На то оно и начальство – чтоб «стружку снимать». Было и за что: в Домахе «с колхозной коровы в год надаивали 1900 литров молока. Чуть больше, чем с козы».
«Разборка полётов» с колхозными специалистами шла по очереди. Когда настал черед зоотехника Фомина В.А.(1927-1997), Фак не выдержал, встал и сказал: «Вы что, нас на допрос пригласили?!» Потом скомандовал своим подчинённым: «Пошли!» Все домаховцы встали и ушли с балансово-отчётной комиссии… 

О строительстве фермы-гиганта

Хрущёв Н.С. во время визита в США и посещении своего знакомого американского фермера обратил внимание, что: «Раздача кормов у Гарста механизирована. Комбинированные корма составлялись из различных полезных компонентов, сбалансированных по всем элементам. Это необходимо для лучшего питания животных, чтобы при меньшем количестве кормов получить максимально возможный привес. Такой подход усвоен всеми фермерами США в их практике. Если фермер этого не усвоит и будет почёсываться, как это делается у нас в деревне ещё и сейчас в колхозах и совхозах, то такой фермер разорится и вылетит в трубу. Его съедят соперники, и он не выдержит конкуренции на рынке сбыта. Вот большое экономическое достижение американских фермеров, да и не только американских. Советское руководство было осведомлено о таком ведении хозяйства, но не внедряло его у нас, да и сейчас, к сожалению, не внедряет. Мы тоже знаем комбикорм. Но что такое наш комбикорм? Негодное, прелое, полугнилое зерно или какие-то остатки, как украинцы говорят - смиття, зерно вместе с мусором и зерном. Такой корм прямо скармливают скоту или перемалывают с другими компонентами. Еда получается мало продуктивной и даёт мало эффекта. А минеральные добавки у нас и сейчас мало кто использует, хотя они апробированы наукой и рекомендованы учёными. В США же всё, что выходит из лаборатории или из-под пера учёного, что проверено экспериментом и дало эффект, сейчас же внедряется. Там существуют специальные организации, которые за особую плату дают рекомендации по внедрению хороших новинок на фермах. С фермером заключается договор, колледж или институт посылают к нему специалиста, который даёт указания, организует внедрение новинки и наблюдает за ходом дела, пока оно не будет освоено фермером. Затраты фермера с лихвой окупаются в результате использования новинки в хозяйстве»...  

В конце 50-х г.г. задумали строить в М-Кричино свиноводческую ферму на 10 тысяч голов. Для начала построили ферму на 2,5 тысячи голов на Никольском посёлке. Кормить должны были сухим кормом, который подавался по трубам компрессором. Поголовья поросят на новую ферму не хватало. Стали закупать по личным подворьям своего и окрестных районов. Например, в соседнем Комаричском районе Брянской области свиноводами славились деревня Чернево и село Радогощь.

«Каждому колхознику в хату запускали по 5 поросят на 2 месяца с обещанием оплаты потом. Так как на м-кричиской ферме заложили только фундамент, то 2,5 тысячи поросят поместили на быстро отстроенную Никольскую ферму, где они в течение недели все передохли. Причину такого массового ЧП (чрезвычайного происшествия) расследовало областное КГБ и установило, что Никольская ферма была построена на кладбище гуннов, умерших от чумы». После этого ударными темпами в 1962-63г.г. решались вопросы строительства м-кричинской фермы на 10 тысяч голов и обеспечения её водопроводом и электричеством. Эти вопросы лично курировали высокие начальники, начиная от председателей райисполкома и облисполкома и кончая первым секретарём Орловского обкома партии Игнатовым. Полы в свинарнике делали бетонные с паровыми трубами отопления внутри. Кочегарку при свинарнике топили сначала углём, потом переделали под солярку. Стали делать раздачу сухого корма – поросята дохнут. Ломают всё – режут автогеном. Затем делают фекальные насосы и смесители для картофеля с комбикормом. Но при подаче корма система часто забивается. У главного конструктора всей этой системы Фак спрашивает: «Ты поросят в жизни хоть видел?» «Да» - отвечает. «А кормить, как и чем знаешь?» « Нет». «А какого ты хрена…»

«Ломают по-новой, и делают подвесные рельсы с укреплёнными на них железными бадьями. Свинарки загружают их, толкают до кормушек и, переворачивая, вываливают корм свиньям». В итоге вся затея с механизированной «по последнему слову техники» свинофермы-гиганта провалилась. «А рекламу дали такую, что из Николаевской области приехали за опытом, а тут – ничего…»

В качестве комментария к неудачному опыту с м-кричинской фермой можно привести воспоминания Хрущёва Н.С. всё о том же американце Гарсте: «Он не жаден, а рационален. На то, что необходимо и даёт прибыль хозяйству, не жалеет, а траты которые не окупаются, считает глупыми. Хорошо, если бы этим капиталистическим принципом руководствовались наши люди, работающие в социалистическом хозяйстве. К сожалению, сейчас, когда я читаю газеты, часто встречаю сногсшибательные примеры того, как нерачительные хозяева пускают народные средства в трубу. …Социалистический способ ведения хозяйства более прогрессивен, нет сомнения. Но умение использовать накопленный опыт, бережливость, рациональное расходование средств у капиталистов развиты лучше. Надо научиться переносить на социалистическую почву все полезные знания, накопленные капитализмом. Надо учиться у капиталистов, как призывал нас Ленин. К сожалению, мы, как попугаи повторяя слова Ленина, очень плохо учимся на деле и ещё хуже переносим рациональное в нашу социалистическую действительность».

«На Покров Никиту сняли»

В 1963 году Николай Григорьевич, уже в должности главного инженера колхоза, поехал с Факом на его родину в Кузьмину Греблю Черкасской области. Вёз их туда на «Волге ГАЗ-21» Калинов Александр Иванович («Дудин»). 
В Кузьминой Гребле они увидели огороженные на одной территории животноводческие фермы, колхозные мастерские, гараж и проходную, при выходе из которой на обеденный перерыв давали кружку (или две) яблочного вина. Оно было местного производства. В журнал записывалось, кто, сколько кружек вина взял.
В Домахе организовать производство местного вина не удалось. Яблоки из колхозного сада собирали и сдавали в Дмитровский пищекомбинат. 
В ходе поездки на родину заезжал Фак и к своему другу дважды Герою Социалистического труда Кавуну, но не застал того дома. 
В октябре 1964 г. по решению Пленума ЦК КПСС Никиту Сергеевича Хрущёва освободили от всех партийных и государственных постов. Народ откликнулся частушкой:
«На Покров (14октября) Никиту сняли. 
Говорят – наколбасил.
А в газетах написали – 
сам отставку попросил». 

«Примкнувший» к «антипартийной группе» в 1957 году Шепилов Д.Т. анализируя причины отставки Хрущева, писал позже в своих мемуарах: «Кажется, Черчиллю приписывают крылатую фразу насчёт Хрущёва: «Надо быть очень талантливым человеком, чтобы суметь оставить Россию без хлеба». Это явилось одной из главных, если не главной, причин падения Хрущёва. Вопрос встал с предельной политической и народнохозяйственной остротой: либо немедленно кончать с правлением Хрущёва и с его целинно-кукурузно-гороховыми импровизациями и возвращаться к научным основам ведения сельского хозяйства, либо неизбежна национальная экономическая катастрофа. Ибо речь шла о хлебе насущном для 200-миллионного населения, а продовольственное положение определяло собой политическую и хозяйственную атмосферу в стране». Согласно Шепилову («Воспоминания», «Вопросы истории» 9/98): «незадолго до смерти Сталин заявил на заседании политбюро: «Я последний раз подписываю годовой план с расширением посевных площадей. Надо идти по пути интенсификации сельского хозяйства. Надо с меньших площадей брать больше продукции». Хрущёв опрокинул эти решения и программные установки партии. Он высмеял планы интенсификации сельского хозяйства: «Туркменский канал… Защитные полосы от моря до моря… Севообороты… Ведь это надо же (и, по привычке, когда нужно было изобразить Сталина, он стучал себе пальцем по лбу, а потом по краю стола. – Д.Ш.). Сколько лет мы топчемся, как кот вокруг горячей каши, вокруг этих севооборотов. А толку что?» Выдвижение на первый план задачи освоения целины означало, что отныне был взят курс на экстенсивное развитие сельского хозяйства, на безудержное расширение посевных площадей. В засушливых районах, главным образом Казахстана, поднято было около 40 миллионов гектаров целинных и залежных земель. В Казахской ССР посевные площади зерновых культур расширены были по сравнению с 1913 г. в 6 раз. Технология этого дела была незамысловатой. Весной на необозримые массивы целинных и залежных земель наезжали отряды тракторов, поднимали их, заделывали семена и уезжали. Осенью отряды комбайнов собирали урожай. На протяжении ряда лет в районах целинных земель не было ни ремонтных баз, ни оборудования токов, ни сушилок, ни складов или навесов для зерна, ни дорог. Поэтому потери в технике и готовой продукции были колоссальными. Курс на экстенсивное земледелие отбросил его на целую эпоху назад. Понятия «агротехника», «севооборот» были Хрущевым отставлены и опорочены. Из года в год зерно сеялось по зерну, пшеница – по пшенице. Сортовое районирование семян было опрокинуто. Вопросы удобрений или орошения, как и обработки посевов, вообще не ставились. Отсутствие севооборотов, пренебрежение элементарными правилами агротехники, посев зерна по зерну обусловили всё большую потерю почвой своей структуры. На миллионах и миллионах гектарах бывших целинных площадей появилась и начала разрастаться с устрашающей быстротой эрозия почвы. Чёрные бури поднимали и уносили самый плодородный слой почвы. Огромные территории посевов зерна превратились в океан сорняков Хрущёв неистовал. Он перестал выезжать на целину и шуметь о её всеспасающей роли. Он обвинял во всём то Сталина, то министерство сельского хозяйства, то личные подсобные хозяйства колхозников, коровы и свиньи которых якобы съедают весь хлеб, то сельскохозяйственную науку. Мощные государственные резервы зерна, которые сохранялись даже после четырёхлетней изнурительной войны, были разбазарены. Советский Союз из страны, вывозящей хлеб, превратился в страну ввозящую хлеб. Ежегодно многие тонны чистого золота из золотых запасов, накопленных десятилетиями, выбрасывались на мировые рынки, чтобы расплатиться за поставки крупных партий зерна, закупаемых в Канаде, Австралии, Соединённых Штатах, и муки – в Западной Германии. Зерно занимали в долг у Румынии. Газета «Hew York Times» 27 ноября 1967 г. отмечала, что в эру Хрущёва СССР продавал на мировых рынках золота на 200 – 500 млн. долларов в год. Страна оказалась перед угрозой голода. От Закарпатья до Приморья у хлебных магазинов выстраивались на ночь огромные очереди за хлебом. В города за хлебом направлялись миллионы людей из деревни. Во многих городах и районах было введено закрытое распределение продуктов: прикрепление близживущих к хлебным магазинам, составление списков потребителей, выдача карточек и т.п.». Моя мать Прохорова В.М. 1923 г.р. вставала в 4 часа утра, чтобы занять очередь в хлебный магазин. Вечером, по приходу её с работы, мы (трое детей) с жадностью «набрасывались» на буханку белого кукурузного хлеба. Удивительно быстро, как мне помнится, наладили дело с продовольствием после отставки Хрущёва. Поразительная метаморфоза произошла со страной в начале XXI века, когда при президентах Путине В.В., а затем Медведеве Д.А. Россия стала экспортёром зерна. И это – при общем сокращении посевных площадей, по сравнению с советским периодом и повсеместном развале колхозно-совхозной системы сельского хозяйства, износе техники…
А вот заочные возражения Хрущева Н.С. своему оппоненту Шепилову Д.Т.: «Гарст (американский фермер из штата Айова, хозяйство которого посетил советский лидер, будучи с визитом в США в 1959 г. П.В.) прочёл мне целую лекцию о сельском хозяйстве. Потом сказал: «Господин Хрущёв, сейчас американские фермеры ведут сельское хозяйство, исходя из данных, которыми располагает наука стран Запада. В чём это выражается? Раньше считалось, что нельзя заниматься монокультурой, что нужен плодосмен, многопольное ведение хозяйства. При многопольном ведении с травопольной системой в основу положен плодосмен с посевом трав – люцерны и клевера, или тимофеевки с подсевом клевера. Наука считает, что такой подход устарел. И я тоже так считаю. Плодосмен вызывается тем, что каждая культура имеет своих вредителей. Если одну и ту же культуру высевать на одной и той же площади, следовательно, будет увеличиваться количество вредителей. В конце концов, эта культура перестанет родить или же её продуктивность упадёт. Сейчас такой проблемы нет, мы имеем гербициды и другие химические вещества, которые дают возможность бороться с вредителями. Я уже сколько лет сею кукурузу по кукурузе и с каждым годом увеличиваю сбор урожая, повышаю урожайность. Раньше мы высевали клевер или люцерну, так как они накапливают азот в своих корнях. Последующая культура могла использовать азот и дать хороший эффект. Сейчас это тоже отпало. Мне выгоднее купить азот, калий, фосфор, другие удобрения в комбинированном состоянии и вносить нужное их количество и в нужном ассортименте под ту или иную культуру. Это стоит дешевле и экономически эффективнее. Я сейчас даже навоз не вывожу на поля. Хотя у меня накапливается большое количество навоза, я его сжигаю. «Но почему?» - поинтересовался я. «Потому что вывозить, разбрасывать и запахивать навоз стоит дороже, чем купить и внести минеральные удобрения. На гектар я должен вывезти тонну навоза, а тут лишь килограммы»»

Надо отметить, что после отставки Хрущёва, развитие сельского хозяйства, уже при новом партийном лидере Брежневе, пошло по пути замены на полях органических удобрений на неорганические – «химию»…

В октябрьском постановлении ЦК КПСС об отставке Н.С. Хрущёва в вину ему вменялся также «волюнтаризм» в руководстве. Наглядным примером этого являлся вопрос о передаче Крыма Украине: «Вдруг Хрущёв внёс предложение: в связи с празднованием 300-летия передать Крымскую область из состава Российской Федерации в состав Украинской Республики. «От Крыма до России далеко, – сказал он. – Украина ближе. Легче будет вести всякие хозяйственные дела. Я уже кое с кем говорил на этот счёт. У украинцев, конечно, слюнки текут, они будут рады-радёшеньки, если мы им Крым отдадим. С Российской Федерацией тоже, я думаю, договоримся. Надо только обставить это всё с умом: чтобы Верховные Советы обеих республик просили союзный Верховный Совет сделать такую передачу. А Ворошилову надо всё это провести по-доброму Через Президиум Верховного Совета СССР. Я думаю – возражений не будет? » 
Касаясь истории вопроса, Шепилов Д.Т. писал: «Крым был ареной многовековой борьбы русского народа против татарско-турецкого ига, в условиях которого Крым был превращён в огромный мировой невольничий рынок. Военный отпор Крымскому ханству Российского царства в X VII веке; битвы российского воинства под командованием князя Голицына за Перекоп; Азовские походы Петра Великого в 1695-1696 г.г., открывшие доступ России к Азовскому морю; русско-турецкая война 1768 – 1774 г.г., после которой было вскоре навсегда покончено с турецким владычеством в Крыму – всё это памятные страницы в истории российской государственности и российского воинства. В освободительных войнах за Крым увековечили свою славу А.В. Суворов, М.И. Кутузов, Ф.Ф. Ушаков. С 1918 года Крым (Республика Тавриды, с 1921 по 1945 г. – Крымская автономная советская социалистическая республика, с 1945 г. – Крымская область) входила в состав Российской Федерации. Здесь десятилетиями складывались прочные связи с плановыми, финансовыми, культурными и другими организациями Российской Федерации. Но главное и решающее – это этнический состав населения области. Когда Хрущёв вносил свой проект о передаче Крыма Украине, население Крымской области насчитывало 1 млн. 200 тыс. человек, из них 71,4 % составляли русские, 22,2 % - украинцы и 6,4 % другие национальности. И тем не менее когда Хрущёв задал свой вопрос: «Я думаю, возражений не будет?» - Булганин, Микоян, Кириченко, Каганович и другие откликнулись возгласами: «Правильно! Принять! Передать!» И только стоявший у дверей в соседнюю комнату в ожидании какого-то телефонного разговора Молотов сказал, ни к кому не обращаясь: «Конечно, такое предложение является неправильным. Но, по-видимому, придётся его принимать». Так появился на свет указ от 19 февраля 1954 г. о передаче Крымской области из состава РСФСР в состав УССР. Несостоятельность изложенных в указе мотивов такой передачи – общность экономики, территориальная близость, наличие хозяйственных и культурных связей была для всех очевидна. И всё же указ появился. И в Крыму начали переделывать вывески на украинский язык, вводить радиовещание, газеты на украинском языке и т.д.»  
После отставки Хрущёва, 2-й секретарь Кромского райкома партии и руководитель балансово-отчётной комиссии Зубов был назначен 1-м секретарём райкома вновь восстановленного Дмитровского района. Он стал раз за разом приезжать в Домаху, заставая председателя колхоза в рабочее время в «подпитии». 
В 1967 году Фака С.Н. освободили от должности председателя колхоза «Ленинское знамя» и три месяца он был без работы. Председатель райисполкома г.Дмитровска Маркешин Сергей Ефимович был дружен с Факом. «Степан Никитович без работы» - говорит Маркешин Зубову. Тот в ответ: «А ты возьми его к себе заместителем или подыщи сам ему что-нибудь». 
Вскоре Фак стал директором пенькозавода, основанного ещё в 18 веке князем Щербатовым. Потом Степана Никитовича перевели директором кирпичного завода, построенного в нач.60-х г.г. и закрытого за «нерентабельностью» в 90-е годы. Последнее место работы Степана Никитовича – инженер по технике безопасности в автоколонне «Сельхозхимия». 
В 1977 г. в 60 лет Фак ушёл на пенсию. Умер Степан Никитович в 1997 году и похоронен в Дмитровске… 

Глава 6. ЖИЗНЬ ПРИ БРЕЖНЕВЕ: ЖИЛИ – НЕ ТУЖИЛИ…

Когда хлеб и бензин стоили копейки

 

При Факе, в конце его правления, появилась колхозная Доска Почёта с фотографиями передовиков производства. В председательствование Насонова С.И. колхозных стахановцев стали не только награждать грамотами, но и выдавать им денежные премии. При Брежневе, с 1965 г. вместо трудодней ввели ежемесячную денежную оплату. До этого «восемь месяцев в году работали в колхозе бесплатно. Лишь после уборочной и засыпки семян в зернохранилище, натурального расчёта с государством и МТС, начиналось начисление колхозникам по трудодням. Редким исключением могло быть начисление колхозникам по 800 г зерна на трудодень в августе. Председатель колхоза, принявший такое решение, мог запросто слететь с должности».

С середины 60-х г.г. стали давать зерно на заработанный рубль. Правда, за год выходило всего 6 центнеров. Этого зерна хватало лишь для прокорма десяти курей, но никак, чтобы не выкормить поросёнка в восемьдесят килограмм. Ник. Гр. кормил своего боровка обратом – в день две алюминиевые фляги с сепараторной. Только перед самым зарезом добавлял немного муки в корм. После замены натуроплаты труда колхозникам деньгами, в благополучные 80-е годы комбайнёр, помимо денег за сезон уборки, получал 3 центнера зерна.

Ударников труда премировали и по-иному. Комбайнёр Козин Сергей Иванович 1959 г.р. получил право вне очереди купить автомобиль «Ладу» или «Москвич-ИЖ». Кроме того, на ежегодных отчётно-перевыборных колхозных собраниях упоминали лучших по производственным показателям трактористов и комбайнёров.

В 70-е годы промышленных товаров для сельских жителей стало в изобилии. Можно было купить в домаховском магазине за 150 руб мопед «Верховина» из Закарпатья, мотоцикл «Минск» за 250 руб, холодильник «Смоленск» за 75 руб, стиральные машинки за 70-90 руб, велосипеды стоимостью от 35 до 70 руб, при минимальной зарплате для служащих в 70 руб. Кроме того, эти товары продавались в кредит, а с конца 70-х г.г. черно-белые телевизоры можно было брать в эксплуатацию напрокат, платя за это 5 руб в месяц.

Разнообразна была цена хлеба. Буханка ржаного хлеба стоила от 12 до 14 коп, батон белого – 15 коп. Так как натуроплату по трудодням заменили деньгами и, за исключением комбайнёров, колхозники не получали зерна, то некоторые за 1 руб 20 коп брали 10 буханок хлеба для кормёжки курей. На неделю хватало.

Работа в селе для всех колхозников была «от темна и до темна», без выходных и «проходных» (дней). Отпуска стали получать только при Насонове С.И., что совпало с правлением в стране Брежнева Л.И.. Минимальная пенсия для рабочих совхоза за такой ненормированный труд составляла 58 руб в месяц. Колхозникам-пенсионерам и того меньше – 40 руб. Специалисты сельского хозяйства (агрономы, зоотехники, ветеринары, инженеры) при 30-ти годах непрерывного стажа могли рассчитывать на 132 руб в месяц. Если трудовой стаж по каким-либо причинам прерывался, то на 120 руб. Размер пенсии в совхозе начислялся согласно прежнему месячному заработку, а бывшим колхозникам установили пенсию – 12 руб в месяц, без всяких начислений, так как они получали не зарплату помесячно, а натуроплату по трудодням в конце года. Колхозницы-пенсионерки сначала радовались, памятуя о цене буханки хлеба в 14 коп. Но только до сравнения с пенсиями селян, работавших в совхозе. В 80-г.г. минимальную пенсию колхозникам подняли до 40 руб.

Путёвки в санаторий для отпускников стали выдавать членам профсоюза, коими являлись во времена Хрущёва только механизаторы и некоторые из животноводов по рекомендации правления колхоза. Распределением путёвок занимался, не освобожденный от основной работы, председатель профкома колхоза. В правление страной Брежнева членами профсоюза стали все работающие в колхозе. Минаков Алексей Федорович 1954 г.р. (двоюродный брат агронома Минакова Михаила Васильевича и внук раскулаченного в 30-е г.г. «Никитка») стал «освобождённым» председателем профкома колхоза. За ним прочно закрепилась кличка «Лёшка-профсоюз» или просто «Профсоюз». Путёвки на отдых в Сочи, Кисловодск распределяли зимой, так как летом у колхозника работы было невпроворот. Николай Григорьевич в 1976 г. ездил по такой путёвке в Сочи, а в 1980г. – в Кисловодск. За проезд по железной дороге в санаторий платили сами. Стоимость путёвки для двухнедельного отдыха – 270 руб. 30% от этой стоимости платил сам отдыхающий. Если же председатель профкома принял решение о выдаче путёвки, то эти 30% оплачивались за счёт профсоюза. Кормили в санатории 4 раза в день по меню и на заказ. На ночь, без всякого заказа, вечером каждому давали кефир. Такие поездки в санаторий для укрепления здоровья стали особенно полезны для тех, кто работал с ядохимикатами.

Вот данные за 1965-1970г.г. по Дмитровскому району о переменах в экономике и культуре: «В 1970 году в районе сняли урожай зерновых по 14 цнт с гектара. Это самая высокая урожайность за последние двадцать пять лет. Колхозы и совхозы получили 307 новых тракторов, 88 автомобилей, 143 комбайна, 60 тысяч тонн минеральных удобрений. Сейчас в хозяйствах имеются 522 трактора, 182 комбайна, более 300-х автомобилей и тракторных прицепов. Ежегодно более 2000 тысяч человек выезжает на экскурсии по Советскому Союзу, в зарубежные страны, отдыхают в санаториях, на курортах и в домах отдыха. В 1973 году в высших и средних специальных учебных заведениях Москвы, Ленинграда, Киева, Харькова и других крупных научных центрах страны, а также областных городов учатся 1350 дмитровцев. На каждую тысячу человек выписывается тысяча сто экземпляров периодических изданий. Количество книговыдач в библиотеках составляет 110 тысяч в год, в домах рабочих, колхозников и служащих имеется более 3000 телевизоров, 12500 радиоприёмников». …………………………………………………………………………………………………..

 

Новая забота: чтобы «не играли в карты, а работали»

 

Постепенно построили свои гаражи с токарными, сверлильными и прочими станками. А в 1974 г. Дмитровский ПМК построил в Домахе сегодняшний гараж с подъёмной балкой. Но при этом ворота сделали низкие – в них не заходил комбайн «Нива». Николай Григорьевич, как главный инженер, отказался подписывать акт приёмки объекта Сычёву Александру Ивановичу, директору ПМК. Скандал «дошёл» до Орла. ПМК пришлось перепроектировать и перестраивать гараж. На средства колхоза всё тот же ПМК строил магазин в Домахе. Сычёв А.И. хотел сдать недостроенный магазин. Николай Григорьевич, замещающий отпускника-председателя Насонова, вновь не подписал акт приёмки. Не помог директору ПМК и вызов Ник. Гр. в кабинет 1-го секретаря райкома партии. Пришлось Сычеву достраивать магазин. После окончания строительства колхоз продал его по символической цене РАЙПО для передачи «на баланс». Само РАЙПО (районное потребительское общество) не имело права строить...

При Брежневе Л.И. механизаторам за 7 часов работы или вынужденного (а иной раз преднамеренного) простоя начисляли 5руб 40коп в час. В связи с этим у колхозных начальников всех рангов: бригадиров, агрономов, инженера, председателя появилась новая забота – следить, чтоб подчинённые «не играли в карты, а работали»...  

В 1967 г. Насонов С.И. провёл реорганизацию 12 полеводческих ферм в шесть производственных участков. На каждом полевом стане производственного участка были кузницы. Здесь и коней подковывали, зубья (клецы) у борон «оттягивали». К весенне-посевной кампании специально для кузниц «курили» древесный (берёзовый) уголь. До войны это делали в Жучках в 12км севернее Домахи (сейчас там одно из лесничеств Брасовского района Брянской области). Колхозные кузнецы просуществовали до начала перестройки 1985 года. …………………………………………………………………………………………………….

Благополучная и зажиточная жизнь в правление страной Л.И. Брежнева была налицо, особенно для поколения людей переживших военное и послевоенное лихолетье 40-х годов или по сравнению с пресловутым 1913 годом, который так любили брать за точку отсчёта советские пропагандисты и историки в своих сопоставлениях России царской и советской. А вот в соревновании с капитализмом и их главным лидером США дела были не столь уж радужны: «Известный американский журнал «U.S. News and Word Repon» приводит сравнительные цифры: в 1975 году социальная продукция США составляла 1516 млн. долларов, а в СССР – 750 млн. долларов; США произвели в том же году 6,7 млн. автомобилей, а СССР – 1,2 млн. (в США на двух человек приходится один человек, а в СССР – на 1000 человек); американцы имеют в восемь раз больше холодильников, в два раза больше телевизоров и в два с половиной раза больше жилплощади, чем советские граждане; в США только четыре процента работающего населения занято в сельском хозяйстве, а в СССР – 25%, но каждый колхозник кормит только 7,5 человек, а каждый американский фермер – 48,5 человек; США произвели в 1975 году 23,2 тонн мяса, а СССР – 16,7 млн.; США произвели в 1975 году 273 млн. тонн зерна, а СССР – 154 млн. Чтобы купить 12 шт. яиц, американец должен работать 12 минут, русский – 116 минут; за пару нейлоновых носков американец должен работать 16 минут, а русский – 144 минуты; за один автомобиль американец работает 6,9 месяца, а русский – 37,5 месяца; за литр молока американец работает 7 минут, а русский – 21 минуту; за один костюм американец работает 25 часов, а русский – 106 часов». (Цитировано по статье Авторханова А.Г. «Технология власти») …………………………………………………………………………………………………….. …Колхоз в 90-е г.г. стал сельхозпредприятием «Нива-Домаха», сменил несколько «хозяев», сильно разорился, но «остался на плаву». Количество жителей, как и по всей стране, в эти «рыночные годы» резко сократились. Вот данные на 2007г., предоставленные главой администрации Домаховского поселения Васильковой Антониной Николаевной 1962г.р.

Домаха:
Всего хозяйств - 175 
Население – 457чел.
Из них мужское – 223чел.
Женское – 234чел.
Из них пенсионеров – 128чел.
Коров в личном подворье - 34
Молодняк крупного рогатого скота - 131
(бычки, тёлки для выкорма и продажи)
Свиней – 246 
Овец – 270  
Лошадей – 13 

Большое Кричино: 
Хозяйств – 75 
Население – 187чел. 
Мужское – 83чел.
Женское – 104чел. 
Пенсионеров – 67чел. 
Коров – 33 
Молодняк крупного рогатого скота – 75 
Свиней – 104, лошадей – 5 

Малое Кричино: 
Всего хозяйств – 33 
Население – 78чел. 
Мужское – 36чел. 
Женское – 42чел. 
Пенсионеров – 47чел. 
Коров – 9 
Молодняк крупного рогатого скота – 17 
Свиней – 37 
Овец – 27 
Лошадь – 1 
Деревня Любощь обезлюдела, дома стоят пустые, заросшие бурьяном и крапивой. В Кавелино ещё живут две семьи пенсионеров. В Воронино – с десяток жителей осталось.

Полную версию книги см.: ПРОХОРОВ В.Е. «СЕРМЯЖНЫЕ ИСТОРИИ» Группа компаний «Десяточка» (изд-во «Белобережье») Брянск 2009; 20 глав, 392 страницы, фото. Цена экземпляра 250 р. без стоимости пересылки.Адрес:303251,Орловская обл. Дмитровский р-н, с.Домаха.

Адрес электронной почты для отзывов и предложений: Sermyaga@bk.ru